Прошла Пасха, а Коринна еще ни словом не обмолвилась о своем обещании поверить лорду Нельвилю свою историю. Обиженный этим молчанием, он как-то вскользь сказал при ней, что, наслышав о прославленных красотах Неаполя, хочет туда поехать. Коринна, тотчас же угадав, что происходит в душе Освальда, предложила ему сопровождать его. Она надеялась, что столь серьезное доказательство ее любви успокоит его и отдалит минуту признания, которого он требовал от нее. К тому же ей думалось, что, взяв ее с собой, он тем самым покажет, что намерен посвятить ей жизнь. С тревогой ждала она ответа и взглядом молила его о согласии. Освальд не смог устоять; сперва он удивился этому предложению и непосредственности, с какой оно было высказано, и некоторое время колебался; но, видя волнение своей подруги, ее вздымающуюся грудь, ее глаза, полные слез, он согласился ехать с ней, еще не вполне сознавая всю важность этого решения. Коринна была на верху блаженства: в этот миг она всецело доверилась Освальду.

Был назначен день отъезда, и отрадная перспектива совместного путешествия вытеснила все прочие мысли. Они занялись дорожными приготовлениями, и каждая мелочь радовала их несказанно. Счастливое душевное состояние, при котором все житейские заботы полны особой прелести, потому что они связаны с сокровенными надеждами! Однако слишком скоро наступает время, когда жизнь ежечасно становится тяжким бременем и каждое утро мы пробуждаемся с печалью в сердце и в унынии проводим день до вечера.

Не успел лорд Нельвиль уйти от Коринны, чтобы отдать последние распоряжения перед отъездом, как к ней явился граф д’Эрфейль, и она сообщила ему о решении, которое они приняли с Освальдом.

— О чем вы думаете? — спросил граф. — Как! отправиться в путь с лордом Нельвилем, который вам не муж и даже не сделал вам предложения! что будет с вами, если он вас покинет?

— Что со мной будет? — сказала Коринна. — Если он меня разлюбит, то при всех обстоятельствах я буду самым несчастным существом на свете.

— Да, но если вы ничем себя не скомпрометируете, то не потерпите никакого ущерба.

— Как не потерплю ущерба?! — вскричала Коринна. — Когда самое глубокое чувство в моей жизни будет растоптано! когда мое сердце будет разбито!

— Общество об этом не узнает, и, если вы это скроете, ваша репутация не пострадает.

— А зачем мне считаться с мнением общества? Разве лишь для того, чтобы иметь больше очарования в глазах любимого человека?

— Любовь проходит, — возразил граф д’Эрфейль, — но человек продолжает жить в обществе и нуждаться в нем.

— Ах, если бы я могла подумать, — ответила Коринна, — что наступит день, когда любовь Освальда не будет для меня всем на свете, если бы я могла это подумать, я бы уже перестала любить его. Разве человек любит по-настоящему, если он уже предвидит время, когда любовь его пройдет? Если любовь сродни религиозному чувству, то потому, что она всецело поглощает человека и любящий обретает счастье в полном самоотвержении.

— Что вы мне говорите? — перебил ее граф д’Эрфейль. — Может ли такая умная женщина, как вы, забивать себе голову подобными бреднями? Нам, мужчинам, на руку, когда женщины думают, как вы: мы имеем тогда на них больше влияния; но вы не должны терять свои преимущества: они вам еще пригодятся в жизни.

— Пригодятся мне! — воскликнула Коринна. — Ах, я многим обязана своему женскому чутью: благодаря ему я поняла все благородное и возвышенное в характере лорда Нельвиля.

— Лорд Нельвиль такой же человек, как и все, — возразил граф д’Эрфейль. — Он вернется к себе на родину, будет делать там карьеру, он сохранит благоразумие; а вы, отправляясь вдвоем с ним в Неаполь, безрассудно рискуете своей репутацией.

— Я не знаю намерений лорда Нельвиля, — ответила Коринна, — и, быть может, мне следовало бы поразмыслить прежде, чем полюбить его; но теперь какое значение имеет еще одна лишняя жертва? Разве моя жизнь не зависит от его чувства ко мне? Напротив, я даже нахожу некую отраду при мысли о том, что могу всего лишиться: ведь так всегда бывает, когда ранено сердце; правда, свет может считать, что кое-что у меня останется, но мне приятно думать, что я выпью всю чашу горя до дна, если лорд Нельвиль покинет меня.

— А знает ли он, в какой мере вы рискуете для него своим добрым именем? — продолжал граф д’Эрфейль.

— Я старалась по возможности тщательно скрыть это от него, — ответила Коринна, — а так как он недостаточно знаком с обычаями нашей страны, то мне удалось несколько преувеличить существующую свободу нравов. Прошу вас, обещайте мне не говорить ему ни слова об этом; я хочу, чтобы он был свободен, неизменно свободен в своих отношениях со мною: я бы не могла быть счастлива, если бы он хоть чем-нибудь поступился ради меня. Мое счастье — это цвет моей жизни, и ни доброта, ни нежность не смогут его оживить, если он увянет. Итак, я заклинаю вас, милый граф, не вмешивайтесь в мою судьбу; все, что вам известно о сердечных привязанностях, не имеет ко мне отношения. Все, что вы говорите, справедливо и вполне разумно в применении к обычным обстоятельствам и обычным натурам. Но вы невольно причинили бы мне зло, если бы стали судить о моем характере, исходя из общепринятых представлений, которые основаны на прописных истинах. Я страдаю, наслаждаюсь и чувствую по-своему, и тот, кто хочет содействовать моему счастью, должен внимательно присматриваться ко мне.

Самолюбие графа д’Эрфейля было несколько задето тем, что его советы оказались бесполезными и Коринна столь открыто выказывала свою любовь к лорду Нельвилю; граф хорошо знал, что он не был ею любим, он знал также, что она любит Освальда; и все-таки ему не хотелось себе в этом признаться. Когда мужчина нравится женщине, это всегда неприятно другому мужчине, даже его лучшему другу.

— Я вижу, что ничем не могу вам помочь, — сказал граф д’Эрфейль, — но, если вы будете очень несчастливы, вспомните обо мне; а сейчас я решил покинуть Рим: без вас и без лорда Нельвиля мне будет здесь смертельно скучно; но, вероятно, я встречусь с вами обоими — или в Италии, или в Шотландии, потому что за неимением лучшего мне пришла охота путешествовать. Простите мне мои советы, очаровательная Коринна, и будьте уверены в моей неизменной преданности.

Коринна поблагодарила графа и рассталась с ним не без сожаления. Она узнала его одновременно с Освальдом, и это создавало между ними узы, которые ей не хотелось бы порывать. Она поступила именно так, как сказала графу д’Эрфейлю. Правда, радость, какую она испытала, когда лорд Нельвиль принял ее предложение отправиться вместе с ним в путешествие, была омрачена легким беспокойством: опасаясь, как бы поездка в Неаполь не повредила ее репутации, он хотел узнать ее тайну еще до их отъезда и убедиться, что никакие неодолимые препятствия не смогут их разлучить; но она заявила, что объяснится с ним только в Неаполе, и уверила его, что ей ничто не грозит во мнении света. Освальд охотно поддался этой иллюзии: слабые и колеблющиеся натуры любовь обманывает наполовину; разум наполовину открывает им глаза. И только сильный душевный порыв способен открыть им всю правду. Лорд Нельвиль обладал широким и проницательным умом, но правильно судить о самом себе он умел, лишь взирая на прошлое. Настоящее его положение всегда бывало ему неясным. Противоречивые чувства, владевшие им, — увлечение и раскаяние, страсть и робость — не давали ему разобраться в себе, покамест какое-либо событие не предрешало исход происходящей в нем борьбы.

Когда друзья Коринны, в особенности князь Кастель-Форте, узнали о ее намерении, они крайне огорчились. Князь был так сильно опечален этим, что решил в скором времени последовать за ней. Разумеется, у него не было тщеславного умысла оспаривать у счастливого соперника любовь Коринны; но мысль об ужасной пустоте, которая образуется после ее отъезда, была для него нестерпима; у него не было друзей, кроме тех, кого он встречал у Коринны, и он никогда никого не посещал, кроме нее.

Общество Коринны распадется, когда она уедет, и уже невозможно будет его собрать. Князь Кастель-Форте не привык жить в кругу семьи; хоть он был человек одаренный, но умственные занятия утомляли его; день тянулся бы невыносимо долго, если бы он не навещал Коринну утром и вечером. Она уезжала, и он не знал, как ему теперь быть; он втайне решил присоединиться к ней в качестве друга, который ничего не требует, но всегда находится рядом, чтобы утешить ее в горе; и такого рода друг может быть уверен, что его час придет.

Коринне было грустно расставаться с привычным, приятным для нее образом жизни, который она вела в Риме уже несколько лет; она была душою кружка знаменитых художников и образованных людей; полная независимость во взглядах и поступках придавала большую прелесть ее существованию. Что ожидало ее теперь? Если ей выпадет счастье стать супругою Освальда, он должен будет увезти ее в Англию; а как там посмотрят на нее? Сумеет ли она подчиниться укладу жизни, столь отличному от того, к какому она привыкла вот уже шесть лет? Но эти мысли ненадолго задерживались в ее уме, чувство к Освальду быстро их разогнало. Она глядела на него, слушала его, и он все время владел ее вниманием. Кто может спорить со счастьем? Кто не примет его, когда оно приходит? А Коринна не отличалась предусмотрительностью; страх и надежды имели мало власти над ней; у нее была смутная вера в будущее, и в своем воображении она не рисовала ни слишком приятных, ни мрачных картин.

В день ее отъезда князь Кастель-Форте зашел к ней.

— Вы больше не вернетесь в Рим? — спросил он со слезами на глазах.

— Боже мой, конечно вернусь! — отвечала она. — Через месяц мы будем обратно.

— Но если вы выйдете замуж за лорда Нельвиля, вам придется покинуть Италию!

— Покинуть Италию! — повторила его слова Коринна и вздохнула.

— Покинуть страну, — продолжал князь Кастель-Форте, — где говорят на вашем языке, где вас так глубоко понимают, где вами так пылко восхищаются! А ваши друзья, Коринна, ваши друзья! Где еще вас будут так любить, как здесь? Где еще вы найдете у людей такую силу воображения, где найдете искусства, которые вам так дороги? Разве одно чувство может заполнить вашу жизнь? Разве родной язык, обычаи, нравы не рождают в нас любовь к отечеству, ту любовь, которая заставляет изгнанников испытывать тоску по родине, этот тяжкий недуг?

— Ах, зачем вы мне это говорите? — вскричала Коринна. — Разве я этого не испытала? разве этот недуг не решил мою участь?

Она уныло поглядела на свою комнату, на статуи, украшавшие ее, на Тибр, протекавший под ее окнами, на лучезарное небо, которое, казалось, приглашало ее остаться.

Но в эту минуту Освальд проехал верхом по мосту Святого Ангела; он мчался с быстротой молнии.

— Вот он! — воскликнула Коринна.

Едва она произнесла эти слова, как он уже вошел в дом; она бросилась ему навстречу, и, торопясь уехать, они быстро уселись в коляску. Коринна все же успела сердечно проститься с князем Кастель-Форте; но крики кучеров и ржание лошадей заглушили ее приветливые слова; вся эта суматоха отъезда вызывает у нас или грусть, или радостное возбуждение, смотря по тому, страх или надежду внушает нам новый поворот судьбы.