Глава пятая

Отрывки из размышлений Коринны

Я уже утратила свой талант и горько сожалею об этом. Мне было бы отрадно, если бы мое имя, хоть слегка овеянное славой, достигло его слуха; мне хотелось бы, чтобы написанное мною нашло бы в его душе отклик.

Тщетно я надеялась, что, вернувшись в свою страну, к привычным условиям жизни, он сохранит мысли и чувства, которые одни только нас объединяли. Ведь много можно сказать против такой женщины, как я! а единственным ответом на все это могут служить мой ум и моя душа; но что они значат для большинства людей!

Однако люди напрасно боятся умственного и душевного превосходства: это превосходство носит высоконравственный характер, ибо все понимать — значит быть крайне снисходительным к другим, а способность глубоко чувствовать развивает в человеке доброту.

Как могло случиться, чтобы два существа, которые поверяли друг другу свои самые сокровенные мысли, говорили о Боге, о бессмертии души, о своих горестях, внезапно стали совсем чужими! Какая великая тайна любовь! Что это за чувство — возвышенное или ничтожное? Согрето ли оно религиозным жаром, одушевляющим мучеников, или оно даже холоднее, чем простая дружба? Посылает ли нам Небо это самое свободное из чувств, или же оно порождено земными страстями? Ах, какие бури бушуют в глубине сердца!

Талант предназначен помогать человеку. Когда Доменикино был заточен в монастырь, он написал на стенах тюрьмы великолепные картины и оставил потомству замечательные творения на память о своем заточении; однако он страдал лишь от внешних обстоятельств; мучения не терзали его душу; когда же душа объята скорбью, человек ничего не в силах совершить, — источник творчества иссякает.

Иногда я смотрю на себя со стороны и мне становится жаль себя. Я была остроумна, правдива, добра, великодушна, чувствительна; почему же все это послужило лишь ко злу? Неужто люди и вправду так дурны и высокие душевные качества, вместо того чтобы придать нам силу, губят нас?

Это достойно сожаления: я была рождена с некоторыми дарованиями. Я умру, и обо мне позабудут, хоть я и была знаменита. Если бы я была счастлива и меня бы не снедала сердечная тоска, я созерцала бы с некоей высоты судьбы человеческие и мне открылась бы таинственная связь между Небом и природою; но горе сдавило меня словно тисками; разве я могу свободно размышлять, когда испытываю душевную боль при каждом вздохе?

Почему он не пожелал сделать счастливой женщину, которая ему одному поведала свою тайну, женщину, которая говорила с ним с такой искренностью? Ах, можно расстаться с заурядными женщинами, которые увлекаются первым встречным! Но разве можно покинуть ту, которая всей душой восхищается любимым и сочетает проницательный ум с восторженным воображением, ту, для которой, кроме любимого, никого не существует в мире!

Я училась жизни у поэтов, но жизнь оказалась совсем иной; есть что-то суровое в действительности, тщетно люди стараются ее изменить.

Я досадую, вспоминая о своих былых успехах. Зачем мне говорить себе, что я была прелестна, если мне не дано быть любимой? Зачем мне верить в себя, если так ужасно в себе разувериться? Найдет ли он у другой женщины такой ум, такую душу, такую нежность, как у меня? Нет! всего этого у нее будет меньше, чем у меня, но он удовольствуется и меньшим; он будет жить в согласии с обществом. Там все фальшиво — и радости, и печали!

Когда мы созерцаем солнце и небосвод, усеянный звездами, нам нужно только одно: любить и чувствовать себя достойными любимого человека. Но общество, общество! Как там черствеет сердце, мельчает ум! как там каждый зависит от того, что скажут другие! Если бы люди когда-нибудь освободились от влияния общества, какой чистый воздух вдохнули бы они, сколько новых идей, сколько искренних чувств обогатили бы их!

Природа также жестока. Лицо мое поблекнет, и тщетно буду я испытывать самые нежные чувства; в моем потускневшем взоре уже не будет отражаться душа, мольба в моих глазах не вызовет ответного отклика.

Есть муки, которые я никогда не смогу высказать, даже на бумаге; у меня на это нет сил: одна любовь могла бы проникнуть в эту бездну.

Как счастливы мужчины! они могут воевать, рисковать своей жизнью, упиваться опасностью, защищать свою честь. Но ничто на свете не может облегчить страдания женщины; однообразная жизнь, полная горестей, становится для нее нескончаемой пыткой.

Порою, слушая музыку, я вспоминаю о талантах, какими я обладала, — как я пела, танцевала, сочиняла стихи; тогда у меня является желание стряхнуть с себя горе и снова радоваться жизни; но вдруг меня пронизывает внутренняя дрожь; мне начинает казаться, что я призрак, который еще задержался на земле, меж тем как ему пора исчезнуть, ибо наступил день и пробуждаются живые люди.

Я хотела бы не быть равнодушной к светским развлечениям; прежде я любила их, они действовали на меня благотворно; одинокие размышления не шли мне на пользу; мой талант выигрывал от перемены впечатлений. Теперь мой взгляд неподвижен, как и моя мысль; веселость, грация, воображение, где вы теперь? Ах, мне хотелось бы хоть на миг снова предаться надежде! Но все кончено; кругом простирается мертвая пустыня, иссякла последняя капля воды, как иссякают реки, и мимолетное счастье мне так же недоступно, как и счастье целой жизни.

Я считаю, что он виновен передо мной; но когда я сравниваю его с другими мужчинами, какими они кажутся мне фальшивыми, ограниченными, жалкими! а он ангел, но ангел, вооруженный пламенным мечом, который испепелил мою жизнь. Тот, кого любишь, мстит нам за прегрешения, которые мы совершили на земле; сам Бог дал ему это право.

Первая любовь не оставляет глубокого следа, она возникает из потребности любить; но когда, обладая знанием жизни и зрелым умом, встречаешь человека, близкого тебе по сердцу и уму, которого ты раньше тщетно искала, то удары судьбы особенно жестоки и есть все основания чувствовать себя несчастной.

Сколь безрассудно, возразят мне многие, умирать от любви, будто на свете ничего нет другого, для чего бы стоило жить! Всякое проявление искреннего восторга кажется смешным тому, кто никогда его не испытал. Поэзия, самоотвержение, любовь, религия — имеют один источник; и существуют люди, которые все это называют безумием. В таком случае все на свете можно назвать безумием, кроме заботы о собственном существовании; решительно во всем можно видеть лишь заблуждение и иллюзии.

Мне особенно тяжело потому, что он один понимал меня, и, быть может, он сам когда-нибудь убедится, что я одна понимала его. Я самая невзыскательная и в то же время самая требовательная женщина в мире; все доброжелательные люди могут рассчитывать на дружеское общение со мной; но ни с кем на свете у меня не может быть такой душевной близости, никого я не могу так любить, как Освальда. Воображение, ум, чувствительность — какое прекрасное сочетание! Где еще его можно встретить? И он, жестокий, обладал всеми этими качествами, или мне так казалось!

О чем мне говорить с другими, что я могу им сказать? какая цель, какие интересы остались у меня в жизни? Я изведала самые горькие мучения и самые сладостные чувства, чего же мне еще страшиться? на что мне надеяться? мое жалкое будущее представляется мне лишь призрачной тенью прошедшего.

Почему счастье столь быстротечно?! почему оно самое непрочное из всех состояний души? Неужто страдание в порядке вещей? Тело корчится от боли, но душа свыкается с ней.

Ahi, nulla altro che pianto al mondo dura.

Будущая жизнь! будущая жизнь?! вот на что я уповаю; но земная жизнь обладает такою силой, что и на небе мы ищем тех же чувств, какие нас волновали здесь. В северных мифах повествуется о тенях охотников, которые гонятся за тенями оленей в облаках. Но разве мы вправе говорить, что это только тени? где же действительность? нет ничего достовернее страдания, лишь оно безжалостно выполняет все свои обещания.

Я непрестанно думаю о бессмертии, но не о том бессмертии, которое даруется людьми: те, кто, по выражению Данте, «назовет древним наше время», меня уже не интересуют; но я не верю, что мое сердце умрет. Нет, Господи, я этому не верю. Ты примешь сердце, от которого он отказался, Ты соблаговолишь принять сердце, которое смертный с презрением отвергнул.

Я знаю, мне недолго осталось жить, и эта мысль вливает в меня покой. В моем душевном состоянии отрадно терять силы, от этого слабее чувство боли.

Я не знаю, почему в горестном смятении человек более склонен к суевериям, чем к благочестию; я всюду вижу предзнаменования и не знаю чему верить. О, как сладостно быть набожным в счастье! Какую признательность к Верховному Существу должна питать жена Освальда!

Без сомнения, горе значительно изменяет к лучшему характер человека: вникая в ошибки прошлого, он улавливает связь между ними и постигшими его бедами. Но не всегда горе оказывает на него благотворное действие.

Мне необходимо глубоко сосредоточиться в себе, прежде чем достигнуть

…Tranquillo varco
A piu tranquillo vita.

Когда я тяжело заболею, мою душу вновь осенит спокойствие: умирающие не помышляют о греховном, и мне дороги чувства, возникающие в смертный час.

Непостижимая загадка жизни! Ни любовь, ни страдание, ни гений не могут тебя разгадать, откроешься ли ты мне во время молитвы? Быть может, разгадка этой тайны очень проста? быть может, в наших раздумьях мы много раз к ней приближались! Но невозможно сделать этот последний шаг, и душа изнемогает в тщетных усилиях. Уже давно пришла пора мне отдохнуть.

Fermossi al fin il cor che balzo tanto.

Ippolito Pindemonte

Отправить