Вернувшись домой, Комола узнала, что у Кхемонкори сидят Оннода-бабу и Хемнолини.

– А вот и Хоридаши! – увидев ее, воскликнула Кхемонкори. – Проведи свою подругу к себе, дитя мое. А я напою чаем Онноду-бабу.

Как только девушки вошли в комнату Комолы, Хемнолини обняла ее.

– Комола!

Комола не выразила особого удивления, только спросила:

– Как вы узнали мое настоящее имя?

– Мне рассказал о тебе один человек. Трудно объяснить почему, но я сразу решила, что ты и есть та самая Комола.

– Сестра, я не хочу, чтобы кто-нибудь знал мое настоящее имя, – сказала Комола. – Оно стало для меня проклятием.

– Но только с его помощью ты сможешь восстановить свои права!

– Нет, – покачала головой Комола. – У меня нет никаких прав, и я не хочу ничего делать насильно.

– Ты, что же, так и не откроешься мужу? Почему не вверишь ему свою судьбу? Не следует ничего скрывать от него.

Комола изменилась в лице. Она беспомощно смотрела на Хемнолини, словно искала и не находила ответа. Затем медленно опустилась на циновку и тихо сказала:

– Всевышнему известно, что я не совершила никакого преступления. Почему же он заставляет меня терзаться от стыда? За что я так наказана? Ведь я ни в чем не согрешила! Но как мне поведать все мужу?

– Не наказание получишь ты, а обретешь покой, рассказав ему все, – уговаривала Хемнолини. – Пока ты таишь от него правду, ты пребываешь в сетях обмана. Смело разорви их, и всевышний ниспошлет тебе милость.

– При одной мысли потерять все у меня пропадает решимость, – призналась Комола. – Но я понимаю, что вы хотите сказать. Он узнает все.

И Комола крепко стиснула руки.

– Может, ты хочешь, чтобы это сделал за тебя кто-нибудь другой? – ласково спросила Хемнолини.

Девушка энергично покачала головой.

– Нет, нет! Нельзя, чтобы он услышал это от кого-нибудь постороннего. Я сама должна сказать ему о себе. И я найду в себе силы сделать это!

– Так будет лучше, – согласилась Хемнолини. – Не знаю, встретимся ли мы с тобой еще. Я пришла сообщить тебе, что мы уезжаем.

– Куда?

– В Калькутту. Не стану больше тебя задерживать. У тебя много дел по утрам. Смотри не забывай свою сестру.

– Напишите мне, – попросила Комола, схватив Хемнолини за руку.

– Конечно, напишу.

– Вы будете советовать мне, как поступать. Я знаю, ваши письма придадут мне силы.

– Об этом можешь не беспокоиться, – улыбнулась Хемнолини. – У тебя будет советчик получше меня.

Сегодня Комола почувствовала жалость к Хемнолини. Спокойное лицо девушки было печально; глядя на нее, хотелось плакать. Но в то же время в Хемнолини было что-то неприступное, что мешало Комоле непринужденно разговаривать и расспрашивать ее. Она поведала Хемнолини свою тайну, но та вела себя очень сдержанно и ушла, исполненная безграничной печали и самоотречения, как будто вечные сумерки окутали ее душу.

Весь день Комола слышала ее голос, видела перед собой спокойные, ласковые глаза девушки. Комола ничего не знала о жизни Хемнолини, кроме того, что ее помолвка с Нолинакхо расстроилась.

Утром Хемнолини принесла корзину цветов из своего сада. И Комола после купанья стала плести гирлянду. Пришла Кхемонкори, села с ней рядом.

– Ах, моя девочка! – тяжело вздыхала она. – Сегодня, когда Хем простилась со мной и ушла, не могу даже выразить, что творилось у меня на душе. Она все же милая девушка. Теперь я уже думаю, какое было бы счастье, стань она моей невесткой. Дело-то почти сладилось. Видно, моему сыну не суждено обзавестись семьей. Только он один знает, что заставило его изменить свое решение.

Кхемонкори не хотела сознаваться, что в конце концов она сама воспротивилась этому браку.

Услышав шаги за дверью, Кхемонкори крикнула:

– Это ты, Нолин?

Комола поспешно подобрала гирлянду и цветы в сари и накинула его конец на голову.

В комнату вошел Нолинакхо.

– Хем с отцом сегодня уезжают, ты видел их? – спросила Кхемонкори.

– Да, я только сейчас усадил их в экипаж.

– Как хочешь, дорогой, такие девушки, как Хем, редко встречаются, – сказала Кхемонкори таким тоном, словно Нолинакхо всегда ей возражал.

Молодой человек лишь улыбнулся.

– Ты еще улыбаешься! Я добилась для тебя согласия Хем, даже дала ей свое благословение. Но ты воспротивился и все разрушил. Неужели ты не раскаиваешься?

Нолинакхо бросил встревоженный взгляд на Комолу. Любящие глаза девушки были устремлены на него. Встретившись с ним взглядом, она смущенно потупилась.

– Неужели, ма, твой сын такой завидный жених, что любая помолвка, какую бы ты ни задумала, должна состояться. Ведь трудно полюбить такого неинтересного и угрюмого человека, как я.

При этих словах Нолинакхо Комола подняла голову и увидела, что его смеющийся взгляд обращен к ней. Девушка вновь подумала, что единственное для нее спасение сейчас – бегство.

– Ступай, ступай, нечего болтать, только сердишь меня! – упрекнула Кхемонкори сына.

Оставшись одна, Комола сплела большую гирлянду, положила ее в корзину, побрызгала водой и отнесла в комнату Нолинакхо.

Когда она вспомнила о том, что эти цветы прощальный подарок Хемнолини, глаза ее наполнились слезами.

Вернувшись к себе в комнату, девушка принялась раздумывать, что бы мог значить этот смеющийся взгляд Нолинакхо. Что он о ней думает? Комоле казалось, что он разгадал ее самые сокровенные мысли. Раньше, когда ей почти не приходилось видеть его, было лучше. А теперь она то и дело сталкивается с ним. Это наказание за то, что она скрывает от него правду.

«Наверное, он сейчас думает: «Откуда мать взяла эту Хоридаши? Более нескромной особы я не видел», – мучилась Комола. – Ужасно, если он хоть секунду будет думать обо мне так».

В эту ночь, ложась в постель, Комола твердо решила, что на следующий день во что бы то ни стало признается ему во всем. А там будь что будет.

Встав на рассвете, Комола пошла купаться. Она ежедневно приносила с Ганги небольшой кувшин воды и, прежде чем приняться хлопотать по хозяйству, мыла и приводила в порядок молельню Нолинакхо. Сегодня, как всегда, она вошла в его кабинет, но застала там самого хозяина, чего раньше в такой ранний час никогда не случалось. Огорченная, что помешали ее уборке, она тихо вышла. Но, пройдя несколько шагов, вдруг остановилась и о чем-то задумалась. Затем медленно повернула назад и села на пол у дверей молельни. Она не знала, что удерживает ее здесь. Девушка не заметила, сколько времени она провела у дверей. Окружающий мир перестал для нее существовать. Неожиданно она увидела вышедшего из комнаты Нолинакхо, он остановился. В то же мгновенье Комола поднялась и, упав на колени, приникла к его ногам. Ее длинные, влажные после купанья волосы рассыпались по его стопам. Поднявшись затем с колен, девушка замерла, словно онемев. Она не заметила, что конец сари упал с ее головы, не чувствовала, что Нолинакхо пристально смотрит на нее. Комолу словно озарил свет вдохновения. И голос девушки не дрогнул, когда она произнесла:

– Я – Комола.

Звук собственного голоса вывел ее из этого странного состояния, и вся ее целеустремленность мигом исчезла. Комола задрожала всем телом и опустила голову. У нее не хватало сил сдвинуться с места, хотя оставаться было еще мучительнее. Вся ее воля, все силы ушли на то, чтобы сказать: «Я – Комола». Она не знала теперь, куда спрятаться от стыда, и лишь надеялась на милосердие Нолинакхо.

Нолинакхо медленно взял ее руки в свои.

– Я знаю, ты моя Комола. Идем со мной.

Он привел ее в свою молельню и обвил шею девушки гирляндой.

– Возблагодарим всевышнего, – воскликнул Нолинакхо.

И в тот момент, когда они оба опустились на колени и прикоснулись челом к беломраморному полу, в окно ворвались утренние лучи солнца, озарив их склоненные головы.

Поднявшись с колен, Комола снова взяла прах от ног мужа и почувствовала, что стыд уже больше не терзает ее. То не была восторженная радость – великий вечный покой освобождения в ее сознании сливался с радостным и ясным светом щедрого утреннего солнца. Безбрежная любовь переполняла ее сердце. Ее почитание было так велико, что, казалось, наполнило весь мир ароматом священных благовоний.

Комок подступил к горлу девушки, и слезы неудержимо полились по ее щекам. Комола плакала и не могла остановиться. Но сегодня то были слезы радости. Они уносили с собой тучи горя, омрачавшие ее жизнь, жизнь сироты.

Нолинакхо не сказал больше ни слова. Только с нежностью откинул упавшие на ее лоб пряди влажных волос и вышел из комнаты.

Жажда Комолы выразить свою любовь не была удовлетворена. Ей не терпелось дать выход переполнявшему ее сердце горячему чувству. Пройдя в спальню мужа, она обвила своей цветочной гирляндой его сандалии, прижалась к ним головой и снова бережно поставила на место. В тот день Комола хлопотала по хозяйству так, будто служила самому всевышнему. Каждое дело, которое она выполняла, неслось на крыльях радости к небу.

– Что с тобой, Хоридаши? – удивлялась Кхемонкори. – Ты так старательно чистишь, скребешь и моешь дом, словно за один день хочешь превратить его в новый.

Вечером Комола не взялась, как обычно, за вышивание, а закрылась у себя в комнате. Вошедший к ней с корзиной лилий в руках Нолинакхо застал ее сидящей на полу.

– Поставь эти цветы в воду, Комола, – сказал он. – Не дай им увянуть. Сегодня вечером мы пойдем просить благословение у моей матери.

Комола опустила глаза.

– Ты ведь не знаешь всего, что со мной было…

– Ничего не рассказывай мне, я все знаю.

Комола закрыла лицо руками.

– Но мать… – начала она и умолкла, не в силах продолжать.

Нолинакхо отнял ее руки от лица.

– Ма за свою жизнь простила людям многие проступки. Она простит и ту, которая ничем не согрешила.