Что же теперь делать? Только не спешить. Нужно изобрести какой-нибудь обходный маневр, чтобы дать себе время подумать, а этим беднякам прийти в себя. Напротив меня сидел Марко, окаменевший в то мгновение, когда он пытался привести в действие свой кошелек-пистолет, и до сих пор бессознательно сжимавший в руке эту игрушку. Я взял ее у него и предложил раскрыть ему ее тайну. Тайна! Какая может быть тайна в таком пустяке? Однако в тот век и в той стране даже здесь была тайна.

Удивительный народ, совершенно не умеющий обращаться с механизмами; да у них и не было никаких механизмов. Кошелек-пистолет представлял собой небольшую стеклянную трубку с пружинкой, при нажиме на которую происходил выстрел. Этот выстрел был совершенно безвреден, так как дробинка падала к вам же в руку. Дробинки были разной величины – одни с горчичное зерно, другие значительно больше. Они заменяли монеты. Дробинки величиной с горчичное зерно заменяли мильрейсы, а те, что побольше, – милли. Пистолет служил кошельком; и очень удобным кошельком, с его помощью вы могли расплачиваться в темноте, не боясь ошибиться; вы могли носить его во рту или в жилетном кармане, если у вас был жилетный карман. Я изготовил их разных размеров; крупнейший вмещал в себя дроби на целый доллар – замена монет дробью была очень выгодна для правительства; металл не стоит ничего, а подделки нечего было опасаться, так как я был единственный человек в королевстве, умевший отливать дробь. Выражение «настрелять денег» скоро пошло в ход и сохранилось даже до девятнадцатого века, хотя никто не подозревает, откуда оно взялось.

К этому времени к нам присоединился и король. Сон освежил его, и он чувствовал себя отлично. Теперь меня легко было взволновать, я нервничал, так как чувствовал, что обе наши жизни в опасности; и, подозрительно вглядываясь в глаза короля, я заметил, что он чем-то заряжен и собирается выкинуть какую-то штуку. Проклятие, неужели он не мог выбрать более подходящего времени?

Я не ошибся. Он сразу же, с неумелой хитростью, заговорил о сельском хозяйстве. Я весь покрылся холодным потом. Мне хотелось шепнуть ему на ухо: «Послушай, мы в ужасной опасности! Каждая минута дорога, пока мы не вернем себе доверия этих людей; не трать драгоценного времени». Но шепнуть ему было невозможно, гости решили бы, что мы сговариваемся.

Оставалось сидеть и приятно улыбаться, глядя, как король, сидя на динамитной мине, рассуждает о проклятом луке. Вначале от сознания опасности у меня в голове был такой беспорядок, что я не мог даже вникнуть в смысл его слов; но когда в голове моей начал складываться план военных действий, до меня, словно издалека, стали доноситься залпы королевских батарей:

– …по-моему, это не лучший способ, хотя мнения знатоков тут расходятся и некоторые утверждают, что лук – вредная для здоровья ягода, если его снимать с дерева незрелым…

Слушатели начали обнаруживать признаки жизни и переглядываться с удивлением и тревогой в глазах.

– …в то время как другие говорят, и не без основания, что это не так важно, ибо сливы и другие злаки выкапывают из земли в незрелом виде…

Слушатели были в смятении; да, в смятении и страхе.

– …тем не менее они вполне съедобны, особенно если смягчить их природную терпкость, прибавив к ним успокоительного сока капусты…

Глаза наших гостей были полны дикого ужаса, и один из них пробормотал:

– Что он говорит! Господь замутил разум этого фермера!

Я предчувствовал беду и сидел как на гвоздях.

– …далее, если принять во внимание всем известную истину, что молодые животные, так сказать, свежие почки животного мира – всего вкусней и что когда козел созреет, его мех становится слишком жарким и портит мясо, каковой недостаток в соединении с гнусным нравом и богопротивным поведением этого зверя…

Они повскакали с мест. С яростным криком: «Один предатель, а другой сумасшедший! Убьем их! Убьем их!» – они кинулись на нас. Какой восторг вспыхнул в глазах короля! Он ничего не смыслил в сельском хозяйстве, но драться он умел. Он долго постился и теперь жаждал битвы. Ударом в челюсть он сбил кузнеца с ног и повалил на спину. «Святой Георгий, помоги Британии!» – и он сбил с ног колесника. Каменщик был грузен, но я опрокинул его без труда. Все трое тотчас же вскочили на ноги и снова кинулись на нас; мы снова их повалили; они снова вскочили. И продолжали падать и вскакивать с чисто британским упорством и мужеством, пока мы не превратили их в котлеты; они шатались от усталости; ослепленные гневом, они перестали отличать друзей от врагов и колотили друг друга. Они колотили друг друга, а мы отошли в сторону и смотрели, как они катаются по земле, и рвут волосы, и кусаются, словно бульдоги. Мы смотрели на них спокойно, так как они не в силах уже были сбегать за помощью, а место битвы было так удалено от дороги, что случайные прохожие не могли нас увидеть.

Забавляясь этим зрелищем, я случайно заметил, что Марко нет среди нас. Я оглянулся; его нигде не было видно. О, дело плохо! Я дернул короля за рукав, мы незаметно ускользнули и вбежали в хижину. Там никого – ни Марко, ни Филлис! Они, несомненно, побежали к дороге звать на помощь. Я сказал королю, что нам нужно удирать, а причину я объясню потом.

Мы успели перебежать через открытое поле и нырнули в лес; только тогда я обернулся и увидел толпу разъяренных крестьян с Марко и его женой во главе. Они ужасно орали, но мы их не боялись; лес был дремучий, мы влезем на дерево, а там пускай они ищут нас, где хотят. Но тут мы услышали новый звук. Собаки! Это совсем другое дело! Задача наша стала сложнее – нужно найти проточную воду.

Мы побежали, и звуки стали удаляться и превратились в глухой шум. Мы добежали до ручья и прыгнули в воду. В воде мы прошли вниз по течению ярдов с триста. Нам загородил дорогу дуб, толстый сук которого висел над самой водой. Мы вскарабкались на этот сук и поползли по нему к стволу; звуки погони опять стали громче; значит, толпа напала на наш след. Некоторое время звуки приближались очень быстро. Потом они перестали приближаться. Без сомнения, собаки нашли то место, где мы вошли в ручей, и теперь мечутся по берегу, разыскивая наш след.

Когда мы прочно уселись на дереве, скрытые листвой, король вполне успокоился, но я не совсем. Мне показалось, что мы могли бы перелезть по одной из веток на другое дерево, и я решил, что нужно попробовать. Мы попробовали, и с успехом, хотя король поскользнулся и чуть не упал. Мы удобно расселись, хорошо скрытые в листве, и теперь нам оставалось только прислушиваться к погоне за нами.

Внезапно она стала приближаться, и приближаться стремительно и сразу по обоим берегам ручья. Громче, громче – и с ревом, гиком, лаем, топотом она пронеслась мимо, как циклон.

– Я боялся, что сук, висящий над водой, заставит их догадаться, – сказал я, – и очень рад, что ошибся. Идем, повелитель, не будем терять времени. Мы сбили их с толку. Скоро стемнеет. Если мы еще раз перейдем через ручей и на каком-нибудь пастбище возьмем взаймы пару коней на несколько часов, мы будем в безопасности.

Мы начали спускаться и добрались уже до нижнего сука, как вдруг нам показалось, что шум погони возвращается. Мы замерли, прислушиваясь.

– Да, – сказал я, – они ничего не нашли, им надоело, и они возвращаются домой. Влезем снова на наш насест и дадим им пройти мимо.

Мы опять полезли вверх. Король прислушался и сказал:

– Они все еще ищут. Нам лучше остаться здесь.

Он был прав. Он больше смыслил в охоте, чем я. Шум приближался постепенно, не быстро. Король сказал:

– Они сообразили, что мы где-то вблизи, так как мы движемся пешком и не можем уйти далеко от воды.

– Да, государь, боюсь, ты прав, хотя я надеялся на лучшее.

Шум все приближался, и скоро авангард опять прошел мимо нас по обоим берегам ручья. Чей-то голос крикнул с другого берега:

– Они люди умные и могли влезть на дерево вот по этой ветке, не коснувшись земли. Хорошо бы послать туда человека.

– Черт возьми, так мы и сделаем!

Я порадовался своей предусмотрительности. Мы хорошо сделали, перебравшись на соседнее дерево. Но разве вы не знаете, обо что разбивается любая предусмотрительность? О человеческую тупость. Первый фехтовальщик в мире может не бояться второго фехтовальщика в мире; он должен бояться невежды, который никогда не держал шпаги в руках; невежда сделает как раз не то, что следует сделать, невежда сделает как раз то, чего не следует делать; и опытный фехтовальщик будет побежден. Ну мог ли я, при всех моих дарованиях, предвидеть, что этот близорукий, косой глупый шут ошибется и полезет не на то дерево, на которое его послали? А он именно так и сделал. И дерево, выбранное им по ошибке, оказалось именно тем, на которое нужно было лезть, и он полез.

Положение было серьезное. Мы не шевелились и ждали, что будет дальше. Мужик с трудом карабкался все выше. Король привстал; он нацелился ногой и, как только голова пришельца приблизилась настолько, что до нее можно было достать, раздался глухой стук, и мужик упал на землю. Гневный вопль донесся снизу, толпа сбилась в кучу вокруг дерева. Мы стали пленниками. К нам полез другой человек; ветка, служившая нам мостиком, была обнаружена, и какой-то доброволец полез на дуб, чтобы по ней добраться до нас. Король приказал мне охранять мост, подобно Горацию. Враги появлялись то с одной стороны, то с другой; но на головы их поочередно обрушивались удары, и они скатывались на землю. Король воспрянул духом, и радость его была безгранична. Он уверял, что мы проведем превосходную ночь, потому что, придерживаясь подобной тактики, мы можем отстоять наше дерево от всей округи.

Нападающие и сами поняли это; они прекратили штурм и принялись обсуждать другие планы. Оружия у них не было, но камней сколько угодно, а камни могли пригодиться. Пожалуйста, мы не возражали. Один какой-нибудь камень долетит до нас, но и это маловероятно. Мы были хорошо защищены ветвями и листьями и невидимы снизу. Если они потратят на метание камней полчаса, к нам на помощь придет темнота. Мы были довольны. Мы могли улыбаться; даже хохотать.

Но мы не хохотали, и хорошо сделали, потому что хохотать нам пришлось бы недолго. Не прошло и четверти часа после начала бомбардировки, как мы ощутили какой-то странный запах. Достаточно было раза два втянуть в себя воздух, чтобы убедиться, что это запах дыма. Наша игра была проиграна! Мы этого не отрицали. Когда приглашение подкрепляется доброй порцией дыма, нужно идти. Осаждающие навалили вокруг дерева груду сухого хвороста и, увидев, что густое облако дыма окутало ствол и поползло вверх, огласили воздух радостными криками. Задыхаясь, я сказал:

– Вперед, повелитель; подданные всегда идут позади.

Король проговорил:

– Следуй за мной вниз. Ты прислонишься к стволу с одной стороны, а я с другой. И примем бой. Пусть каждый из нас навалит груды тел, как хочет и как умеет.

Он спускался, бранясь и кашляя, я за ним. Я коснулся земли мгновением позже, чем он. Мы заняли заранее намеченные места и принялись отражать и наносить удары. Натиск на нас был бешеный, подобный урагану. Внезапно несколько всадников ворвалось в толпу, и чей-то голос прогремел:

– Остановитесь, или все вы будете убиты!

Как сладостны были эти слова! Говоривший обладал всеми несомненными признаками дворянина: пышной и дорогой одеждой, властным суровым лицом, черты которого носили следы распутной жизни. Толпа униженно отхлынула, как собачья стая. Дворянин осмотрел нас критически, затем резким голосом спросил крестьян:

– Что вы делали с этими людьми?

– Они сумасшедшие, благородный сэр, они пришли неизвестно откуда и…

– Неизвестно откуда? Вы притворяетесь, что вы их не знаете?

– Благороднейший сэр, мы говорим правду. Они нездешние, и никто их здесь не знает; это самые свирепые и кровожадные сумасшедшие, которых когда-либо…

– Тише! Ты сам не понимаешь, что ты говоришь. Они вовсе не сумасшедшие. Кто вы? Откуда вы? Объясните.

– Мы мирные странники, сэр, – сказал я, – и путешествуем по своим делам. Мы из далекой страны и никому тут неизвестны. Мы не сделали ничего плохого; однако, если бы не твое отважное вмешательство и покровительство, эти люди убили бы нас. Ты прав, сэр, мы не сумасшедшие; мы не свирепы и не кровожадны.

Дворянин обернулся к своей челяди и сказал спокойно:

– Загоните этих псов в их конуры.

Толпа рассеялась мгновенно; за ней погнались всадники, хлеща бичами и давя копытами тех, которые бежали по дороге, не догадываясь свернуть в кусты. Крики замерли в отдалении, и всадники вскоре стали возвращаться. Тем временем дворянин продолжал допрашивать нас, но ничего не добился. Мы благодарили его за услугу, но продолжали повторять, что мы чужестранцы и друзей здесь не имеем. Когда свита вернулась, дворянин сказал одному из своих слуг:

– Приведи вьючных лошадей и посади на них этих людей.

– Слушаю, мой лорд.

Нас поместили в конце каравана, между слугами. Мы двигались быстро и вскоре после того, как стемнело, остановились на постоялом дворе у большой дороги, милях в десяти-двенадцати от места, где нас постигло столько неприятностей. Милорд немедленно удалился в отведенную ему комнату, заказав себе ужин, и мы больше его не видели. На рассвете мы позавтракали и приготовились ехать дальше.

Камердинер милорда подошел к нам с непринужденным изяществом и сказал:

– Вы говорили, что путь ваш лежит в ту же сторону, что и наш; поэтому господин мой граф Грин приказал нам предоставить вам этих коней и проводить вас до ближайшего города, который лежит отсюда в двадцати милях и называется Камбенетом, где вы будете в безопасности.

Нам оставалось только выразить свою благодарность и принять предложение. Мы поехали вшестером неторопливой неутомительной рысью и по дороге из разговора с нашими спутниками узнали, что милорд Грин очень важный вельможа в своем краю и что владения его лежат на расстоянии дня пути от Камбенета. Мы двигались так лениво, что было уже позднее утро, когда мы въехали на рыночную площадь города. Мы слезли с коней, приказав еще раз поблагодарить милорда, и приблизились к толпе, собравшейся посреди площади, посмотреть, что вызвало ее любопытство. Оказывается, это были остатки того каравана невольников, который мы встретили несколько дней назад!.. Значит, все это время они волокли свои цепи по пыльным дорогам. Несчастного мужа не было уже между ними, как и многих других; зато прибавилось несколько новых лиц. Король был равнодушен к этому зрелищу и хотел уйти, но я был глубоко им взволнован и полон жалости. Я не мог глаз оторвать от этих убогих человеческих обломков. Они сидели кучками на земле, безмолвные, не жалуясь, с опущенными головами, бесконечно трогательные в своем унижении. И, как бы нарочно для контраста, в тридцати шагах, перед другой кучкой, напыщенный оратор произносил речь, превознося «наши великие британские вольности»!

Я вскипел. Я забыл, что я плебей, я помнил только, что я человек. Пусть будет, что будет, но я влезу на эту трибуну и… Щелк! Нас с королем сковали вместе наручниками! Это сделали наши спутники, слуги графа; милорд Грин стоял тут же и смотрел на нас. Король пришел в бешенство и сказал:

– Что означает эта шутка дурного тона?

Милорд холодно произнес, обращаясь к своему главному камердинеру:

– Выставь этих рабов и продай их!

Рабов! В этом слове на этот раз был особый привкус, и какой страшный! Король поднял свои скованные руки и с бешеной силой занес их над головой милорда; но милорд успел увернуться от удара. Дюжина мерзавцев-слуг кинулась на нас, и через мгновение мы были уже беспомощны, со скрученными позади руками. Но мы так громко и горячо заявляли, что мы свободные люди, что привлекли к себе внимание свободолюбивого оратора и его патриотических слушателей, и они обступили нас. Оратор сказал:

– Если вы действительно свободные люди, вам нечего бояться. Богом данные британские вольности послужат вам щитом и охраной. (Аплодисменты.) Вы в этом сейчас убедитесь. Представьте доказательства.

– Какие доказательства?

– Доказательства, что вы свободные люди.

Ах, я вспомнил! Я пришел в себя; я не сказал ничего. Но король загремел, как буря.

– Ты не в своем уме! Пусть этот вор и подлец докажет, что мы не свободные люди.

Он знал свои законы, но знал, как обычно знает большинство: букву закона, а не закон в действии; закон надо испытать на себе, чтобы понять его настоящее значение.

Все разочарованно покачали головами; многие отвернулись, потеряв к нам интерес. Оратор сказал – и на этот раз деловито, а не чувствительно:

– Если вы не знаете законов своей страны, пора вам с ними познакомиться. Для нас вы люди чужие; вы не станете этого отрицать. Быть может, вы свободные люди, мы этого не отрицаем; но, быть может, вы рабы. Закон ясен: он не требует от рабовладельца доказательств, что вы рабы, он требует от вас доказательств, что вы не рабы.

Я сказал:

– Дорогой сэр, дай нам время послать в Астолат или дай нам время послать в Долину Святости…

– Успокойся, добрый человек, ты ставишь чрезмерные требования и не можешь надеяться, что они будут выполнены. Это заняло бы слишком много времени и доставило бы слишком много хлопот вашему господину…

– Господину, идиот! – заревел король. – У меня нет господина, я сам гос…

– Молчи, ради бога!

Я вовремя остановил короля. И без того достаточно бед обрушилось на нас; мало было бы проку, если бы эти люди пришли к убеждению, что мы помешанные.

О подробностях распространяться не стоит. Граф продал нас с публичного торга. Тот же самый проклятый закон существовал на нашем Юге в мое время, более тринадцати столетий спустя; и в силу этого закона сотни свободных людей, которые не имели доказательств, что они свободные люди, были проданы в рабство на всю свою жизнь, и тогда меня это не особенно волновало. Но когда я испытал на себе самом, что значит быть проданным с публичного торга, закон этот внезапно показался мне гнусным. Что поделаешь, так уж мы созданы.

Да, нас продали с публичного торга, как свиней. В большом городе и на людном рынке за нас дали бы хорошую цену; но тут было страшное захолустье, и нас купили так дешево, что мне даже стыдно вспомнить об этом. Король Англии пошел за семь долларов, а его первый министр за девять; между тем за короля можно было дать двенадцать долларов, а за меня все пятнадцать. Но так бывает всегда; если рынок плох, какой бы хороший товар вы ни предлагали, вы очень мало на нем наживете, и я советую вам помнить об этом. Если бы у графа хватило ума, чтобы…

Впрочем, не мне огорчаться, что он так плохо ведет свои дела. Я показал вам, что он за человек, и черт с ним!

Работорговец купил нас обоих и приковал нас к общей цепи, так что мы оказались в хвосте процессии. В полдень мы уже выходили из города, и мне казалось диким и странным, что король Англии и его первый министр, скованные по рукам и ногам, шагают в караване невольников, не вызывая никакого внимания к себе среди праздных зрителей, и проходят под окнами, у которых сидят прелестные и добрые женщины, не внушая им не только сочувствия, но даже любопытства. В конце концов, это только доказывает, что в короле нет ничего божественного, что он ничем не отличается от любого бродяги – пока вы не знаете, что он король. Но скажи вам это, и, боже мой, вы, задыхаясь, побежите, чтобы взглянуть на него. Мы все дураки. Дураки от рождения.