Книга: Назад в будущее. Истории о путешествиях во времени (сборник)
Назад: Глава XXII Священный источник
Дальше: Глава XXIV Маг-конкурент

Глава XXIII
Восстановление источника

В субботу около полудня я отправился к колодцу посмотреть, что там делается. Мерлин все еще жег благовонные курения, размахивал руками и усердно бормотал какую-то чушь, но, видимо, уже пал духом, так как, разумеется, ему не удалось добиться ни капли влаги. Наконец я сказал:
– Ну, как дела, товарищ?
– Гляди, я сейчас обращусь к помощи могущественнейших чар, ведомых только мудрейшим знатокам тайных наук Востока; если и эти чары не помогут, значит, ничто уже не в силах помочь. Помолчи, дай мне кончить.
Он напустил столько дыму, что все потемнело вокруг, и отшельники испытали немало неприятностей, так как ветер дул в их сторону, и дым, густой, волнистый, полез прямо к ним в норы. Он говорил так много, что из его речей можно было бы составить целые томы, он извивался всем телом и яростно рассекал воздух руками. Через двадцать минут он упал на землю, задыхаясь и изнемогая. Тут явились и настоятель, и сотни монахов с монахинями, и паломники, и бесчисленные подкидыши, привлеченные чудодейственным дымом и чрезвычайно взволнованные. Настоятель озабоченно спросил, удалось ли чего-нибудь добиться. Мерлин сказал:
– Если бы сил смертного могло хватить на то, чтобы развеять чары, сковывающие эти воды, источник был бы уже расколдован. Однако он не расколдован; следовательно, произошло то, чего я больше всего опасался: моя неудача доказывает, что источник околдован могущественнейшим духом, хорошо известным магом Востока, имя которого так страшно, что всякий, кто произнесет его, умрет. Нет и не будет такого смертного, который способен проникнуть в тайну этих чар, а не проникнув в их тайну, разрушить их невозможно. Воды никогда уже больше здесь не потекут, добрейший отец мой. Я сделал все, что может сделать человек. Позволь мне удалиться.
Конечно, настоятель пришел в отчаянье. Он обратил ко мне свое расстроенное лицо и сказал:
– Ты слышал его. Правду он говорит?
– Отчасти правду.
– Значит, правду, но не совсем! Что же в его словах правда?
– Правда то, что этот колодец действительно околдован духом с русским именем.
– Господи помилуй! Мы погибли!
– Быть может.
– Но не наверняка? Ты хочешь сказать, что не наверняка?
– Да, не наверняка.
– Следовательно, ты хочешь сказать, что он, утверждая, будто никто не в силах развеять эти чары…
– Говорит то, что может оказаться и неправдой. Существуют условия, при которых попытка развеять эти чары имеет некоторые, очень ничтожные, шансы на успех.
– Условия…
– О, в этих условиях нет ничего трудного. Вот в чем они заключаются: колодец и пространство на полмили кругом нужно передать в полную мою власть с сегодняшнего заката до тех пор, пока я не сниму заклятье, и никто не должен заходить сюда без моего разрешения.
– Это все?
– Да.
– И ты не боишься попробовать?
– О, ничуть! Разумеется, меня может постичь неудача; ну а вдруг я добьюсь успеха? Отчего не сделать попытку? Я готов попытаться. Согласны на мои условия?
– Мы согласны на любые условия. Я сейчас прикажу выполнять все твои требования.
– Подождите, – сказал Мерлин и злобно ухмыльнулся. – Известно ли вам, что тот, кто хочет развеять эти чары, должен знать имя того духа?
– Да, я знаю его имя.
– Знаете его имя! Так разве вы безумец? Разве вы согласны произнести его имя и умереть?
– Назвать его имя? Конечно, придется произнести. Я произнесу его имя, даже если оно валлийское.
– В таком случае, вы уже покойник; так я и сообщу Артуру.
– Отлично. Берите свое барахло и убирайтесь. Ступайте домой, Джон У. Мерлин, и принимайтесь за предсказания погоды. Здесь вам больше делать нечего.
Я попал не в бровь, а в глаз и заставил его поморщиться, ибо он был самый скверный предсказатель погоды во всем королевстве. Когда он отдавал приказ вывесить на побережье штормовые сигналы, начинался мертвый штиль, который длился целую неделю, а когда он предсказывал хорошую погоду, дождь лил ручьями. Тем не менее я оставил его в бюро предсказаний погоды – я хотел подорвать его репутацию. Мой намек разозлил его, и он, вместо того чтобы отправиться домой и доложить о моей смерти, заявил, что собирается остаться здесь и насладиться предстоящим зрелищем.
Мои специалисты прибыли вечером, страшно измученные, так как в пути они почти не отдыхали. С ними были вьючные мулы, на которых они привезли инструменты, насос, свинцовую трубу, бенгальский огонь, связки больших ракет, римские свечи, электрическую батарею – все необходимое для самого пышного чуда. Они поужинали, немного поспали, и около полуночи мы втроем отправились к колодцу, вокруг которого, как я требовал, было совершенно пусто.
Мы завладели колодцем и его окрестностями. Мои ребята умели делать все – от облицовки стен камнем до сооружения точных приборов. За час до восхода солнца течь была заделана, и уровень воды начал подниматься. Тогда мы сложили весь наш фейерверк в часовне, заперли ее на замок и отправились спать.
Еще обедня не кончилась, а мы уже снова были у колодца, ибо работы предстояло еще много, а я хотел сотворить свое чудо непременно до полуночи, исходя из следующего делового соображения: чудо, сотворенное на пользу церкви в воскресенье, ценится в шесть раз дороже такого же чуда, сотворенного в будни. За девять часов вода поднялась до своего обычного уровня; иными словами, она стояла в двадцати трех футах от края колодца. Мы погрузили в воду маленький железный насос – один из первых, изготовленных на моей фабрике возле столицы; мы пробуравили каменный резервуар, стоявший возле наружной стены комнаты, в которой помещался колодец, и вставили в отверстие обрезок свинцовой трубы – как раз такой длины, что конец его достигал дверей часовни и мог выбросить за порог струю воды, хорошо видную всей той толпе, которою я намеревался заполнить двести пятьдесят акров ровного пространства перед часовней.
Мы вышибли дно у пустой бочки, отнесли ее на плоскую крышу часовни, прибили к крыше, потом насыпали в бочку ровный слой пороха в дюйм толщиной и понатыкали в порох ракет всех сортов, какие у нас только были, – а было их у нас немало. Мы воткнули в порох провод, соединенный с карманной электрической батареей, затем сложили весь наш запас бенгальского огня на четырех углах крыши – в одном углу синий, в другом зеленый, в третьем красный, в четвертом малиновый – и тоже соединили каждый угол с батареей.
В двухстах ярдах от часовни мы из брусьев и досок построили платформу. Мы убрали эту платформу взятыми напрокат яркими коврами и водрузили на ее верхушку трон самого настоятеля. Когда чудо предназначается для народа невежественного, следует особое внимание обращать на мелочи; каждая мелочь должна поражать публику; не меньшее внимание следует уделить тому, чтобы вашим почетнейшим посетителям были предоставлены все удобства; если эти условия соблюдены, вы можете смело приступать к делу. Я знаю цену мелочам и удобствам, ибо я знаю природу человека. Пышностью чуда не испортишь. Пышность требует много хлопот, много труда, порой много денег, но в конце концов она всегда окупится. Итак, мы протянули провода под землей от часовни до платформы, а под платформой спрятали батарею. Вокруг платформы мы отгородили веревкой пространство площадью в сто квадратных футов, чтобы держать толпу подальше, и на этом кончили работу. Мой план был таков: впуск публики в 10.30; представление – ровно в 11.25. Я не прочь был бы брать плату за вход, но, разумеется, это было неудобно. Я приказал моим ребятам явиться в часовню не позже десяти, когда еще никого не будет, чтобы вовремя пустить в дело насос. И мы отправились ужинать.
Весть о несчастье, постигшем источник, к этому времени распространилась далеко, и за последние три дня народ валом валил в долину. Вся нижняя часть долины была занята огромным лагерем. Сбор у нас будет великолепный, об этом беспокоиться нечего. Едва начало смеркаться, глашатаи обошли всю долину, оповещая всех о предстоящей попытке вернуть воду, и ожидание стало еще лихорадочнее. Глашатаи объявили, что ровно в 10.30 настоятель со своими приближенными совершит торжественный выход из монастыря и займет свое место на платформе и что до тех пор никто не смеет переступить черту, объявленную мною под запретом; когда настоятель усядется, колокола перестанут звонить, и это будет знак, что все желающие могут войти.
Я уже стоял на платформе, готовый к приему гостей. И вот наконец показалась торжественная процессия, во главе которой шел настоятель. Я увидел ее только тогда, когда она подошла к веревке, так как ночь была черная, беззвездная, а зажечь факелы я не позволил. Вместе с настоятелем явился Мерлин и уселся на платформе в первом ряду; как видите, он на этот раз сдержал свое слово. Я не мог разглядеть толп, стоявших за веревкой, но я знал, что они уже там. Едва смолкли колокола, эти толпы ворвались огромной черной волной и разлились по всему свободному пространству; они продолжали прибывать еще в течение получаса; потом застыли, замерли; можно было пройти несколько миль по мостовой из человеческих голов.
Я заставил подождать минут двадцать – для того, чтобы усилить эффект; всегда полезно немного помучить публику ожиданием. Наконец среди всеобщего безмолвия хор мужских голосов запел благородный латинский гимн, сначала тихо, потом все громче, и торжественная мелодия величаво звучала в ночи. Это был самый удачный из всех изобретенных мною эффектов. Когда гимн смолк, я поднялся на платформе во весь рост, широко распростер руки, и, подняв лицо, стоял неподвижно минуты две – этим способом всегда можно достигнуть полнейшей тишины. Затем медленно произнес страшное слово, при звуке которого все содрогнулись, а многие женщины попадали в обморок:
– Констангинополиганишердудельзакспфайфенмахерсгезелльшаффт!
Когда из моих уст со стоном вырвался последний слог этого слова, я коснулся одного их моих электрических проводов, и потонувшие во мраке толпы озарил мертвенно-синий свет. Как это было эффектно! Раздалось множество криков, женщины кинулись в разные стороны, подкидыши падали в обморок целыми взводами. Настоятель и монахи торопливо крестились и, потрясенные, бормотали молитвы. Мерлин держал себя в руках, но изумление пробрало его до костей; он никогда еще ничего похожего не видывал. Пора было приниматься за новые эффекты. Я поднял руки и, словно в предсмертных муках, простонал:
– Нигилистендинамиттеатеркестхенсшпренгунгсапентэтсферзухунген!.
И включил красный свет. Вы бы послушали, как застонал и завыл этот людской Атлантический океан, когда алое пламя присоединилось к голубому! Через шестьдесят секунд я крикнул:
– Трансваальтруппентропентранспорттрампельтиртрайбертрауунгстрэнентрагеди!
И зажег зеленый свет. Прождав на этот раз всего сорок секунд, я широко распростер руки и громовым голосом выкрикнул все опустошительные слоги вот этого слова слов:
– Меккамузельманенмассенменшенмердерморенмуттермармормонументенмахер!
И вспыхнуло малиновое сияние. Все четыре огня горели разом – красный, синий, зеленый, малиновый! – четыре неистовых вулкана струили вверх просторные тучи ослепительного дыма, озаряя радужным светом, ярким, как свет полудня, всю долину до самых отдаленных ее концов. Вдали на фоне неба виден был столпник, застывший на своем столбе, – впервые за двадцать лет он перестал кланяться. Я знал, что ребята мои уже возле насоса и ждут только знака. И я сказал настоятелю:
– Час настал, отец. Сейчас я назову страшное имя и прикажу чарам рассеяться. Будьте готовы. Ухватитесь за что-нибудь руками.
Затем я крикнул народу:
– Слушайте! Через минуту чары будут рассеяны – или никогда ни один смертный не рассеет их. Если рассеять чары мне удастся, вы сразу об этом узнаете, ибо святая вода хлынет из дверей часовни.
Я подождал несколько мгновений, чтобы дать возможность слышавшим пересказать мои слова тем, кто, стоя в задних рядах, не мог расслышать их, и затем, приосанясь, причудливо размахивая руками, воскликнул:
– Повелеваю падшему духу, поселившемуся в священном источнике, извергнуть в небеса все адские огни, которые еще таятся в нем, рассеять свои чары, умчаться отсюда в преисподнюю и лежать там связанным тысячу лет. Его собственным грозным именем заклинаю:
Бдвджджилигккк.
Я включил провод, ведущий к бочке с ракетами, и целый фонтан ослепительных огненных стрел с пронзительным свистом взлетел к зениту, рассыпаясь в небе ливнем алмазов! Вопль ужаса пронесся над толпой, но сразу же его заглушили неистовые крики радости – ибо из дверей часовни, у всех на виду, ярко озаренная, хлынула освобожденная вода! Старый настоятель не мог произнести ни слова – слезы душили его. Он молча обнял меня и крепко сжал. Его объятия были красноречивее всяких слов. И гораздо опаснее вдобавок, ибо в этой стране не было ни одного доктора, который стоил бы хоть ломаного гроша.
Посмотрели бы вы, как толпы людей кидались к воде и целовали ее; целовали ее, и ласкали, словно живую, и называли ее нежными прозвищами, как друга, который долго пропадал без вести, считался погибшим и вдруг вернулся домой. Да, на это было приятно смотреть; я стал лучшего мнения об этих людях, чем был прежде.
Мерлина я отправил домой на носилках. Когда я произнес страшное имя духа, Мерлин лишился чувств и с тех пор так и не смог окончательно прийти в себя. Никогда прежде не слышал он этого имени – как и я, – но сразу узнал, что оно настоящее; какое бы дурацкое имя я ни придумал, он признал бы его настоящим. Впоследствии он говорил, что даже родная мать этого духа не могла бы произнести его имя лучше, чем я. Он никак не мог понять, каким образом я остался жив, а я не открывал ему этой тайны. Такие тайны разбалтывают только молодые чародеи. Мерлин потратил три месяца, стараясь с помощью колдовства разгадать трюк, дающий возможность произнести это имя и остаться в живых. Но ничего не добился.
Когда я направился в часовню, толпа почтительно снимала шапки и широко расступалась передо мной, словно я был каким-то высшим существом, – впрочем, я действительно был существом высшим и сам сознавал это. Я отобрал несколько монахов, посвятил их в тайну насоса и велел им качать воду, так как множество людей, несомненно, захочет провести возле воды всю ночь и нужно, чтобы ее хватило на всех. Монахам и самый насос показался чудом; они не могли надивиться на него и восхищались тем, как он превосходно работает.
То была великая ночь, необычайная ночь. Эта ночь принесла мне славу. Переполненный гордостью, я долго не мог заснуть.
Назад: Глава XXII Священный источник
Дальше: Глава XXIV Маг-конкурент