XXX. Лабиринт
Де Сент-Эньян искал только сведений, а нашел целое приключение. Ему повезло.
Любопытствуя узнать, почему мужчина и женщина находятся здесь, а главное, о чем они разговаривают в такой поздний час и в таком неудобном положении, де Сент-Эньян тихонько подкрался к самой лестнице.
Устроившись поудобнее, он услышал следующий разговор.
Говорила женщина.
– Право же, господин Маникан, – в голосе ее слышались упреки и в то же время кокетливые нотки, – право же, вы подвергаете нас большому риску. Если мы будем продолжать наш разговор, нас застанут врасплох.
– Весьма вероятно, – перебил мужчина самым спокойным и флегматичным тоном.
– Что же тогда скажут? Ах, если кто-нибудь увидит меня, я умру со стыда!
– Это было бы большим ребячеством, на которое я считаю вас неспособной.
– Добро бы еще между нами было что-нибудь; но накликать на себя неприятности так, за здорово живешь, – благодарю покорно. Прощайте, господин Маникан!
«Прекрасно! Я знаю мужчину; теперь нужно узнать женщину», – сказал про себя де Сент-Эньян, рассматривая стоящие на перекладине лестницы ножки, обутые в изящные голубые шелковые туфли, в чулках телесного цвета.
– Ради бога, подождите минутку, дорогая Монтале! – воскликнул де Маникан. – Ради бога, не исчезайте. Мне нужно сказать вам еще много важных вещей.
– Монтале! – прошептал де Сент-Эньян. – Одна из тройки! У каждой из трех кумушек свое увлечение; только мне казалось, что увлечение этой называется господин Маликорн, а не Маникан.
Услышав призыв своего собеседника, Монтале остановилась посредине лестницы. Несчастный Маникан перебрался на другую ветку каштана, чтобы занять более удобное положение.
– Выслушайте меня, прошу вас, надеюсь, вы не подозреваете меня в дурных намерениях?
– Нисколько… Но зачем же, однако, это письмо, в котором вы напоминаете о своих услугах? Зачем это свидание в такой час и в таком месте?
– Вы спрашиваете меня, зачем я желал пробудить у вас чувство благодарности, напомнив вам, что это я ввел вас к принцессе? Да просто я очень хотел получить свидание с вами, на которое вы так любезно согласились, и не мог найти более верного средства подействовать на вас. Почему я выбрал для него этот час и это место? Потому, что час казался мне удобным, а место уединенным. А мне нужно попросить вас о таких вещах, о которых неудобно говорить при свидетелях.
– Послушайте, господин де Маникан!
– У меня самые чистые намерения, дорогая Монтале.
– Господин де Маникан, я думаю, что мне следует уйти.
– Выслушайте меня, а не то я перепрыгну к вам; лучше не прекословьте, потому что как раз сейчас меня очень раздражает одна ветка; я не ручаюсь за себя. Не берите с нее пример и слушайте меня.
– Хорошо, я вас слушаю; но говорите короче, потому что если вас раздражает ветка, то меня – перекладина лестницы, которая врезалась в мои подошвы. Под мои туфли подведена мина, предупреждаю вас.
– Окажите мне любезность, дайте вашу руку, мадемуазель.
– Зачем?
– Да дайте же!
– Вот вам рука; но что такое вы делаете?
– Тащу вас к себе.
– Зачем? Надеюсь, вы не хотите усадить меня на ветку рядом с собой?
– Нет, но я хочу, чтоб вы сели на ограде; вот так. Место широкое, удобное, и я много бы дал, чтобы вы позволили мне присесть рядом с вами.
– Ничего, ничего, вам хорошо и там; нас увидят.
– Вы думаете? – вкрадчиво спросил Маникан.
– Уверена.
– Будь по-вашему. Я остаюсь на каштане, хотя мне здесь очень неуютно.
– Господин Маникан, вы отвлеклись от темы.
– Это правда.
– Вы мне писали?
– Писал.
– Зачем же вы писали?
– Представьте себе, что сегодня в два часа де Гиш уехал.
– А дальше?
– Видя, что он уезжает, я, по своему обыкновению, последовал за ним.
– Вижу, потому что вы здесь.
– Погодите-ка… Вам ведь известно, не правда ли, что бедняга де Гиш был в ужасной немилости?
– Увы, да!
– Следовательно, с его стороны было верхом неблагоразумия ехать в Фонтенбло, к тем, кто изгнал его из Парижа, и особенно к тем, от которых его удалили.
– Вы рассуждаете, как покойный Пифагор, господин Маникан.
– А нужно сказать, что де Гиш упрям, как всякий влюбленный, он не прислушался ни к одному из моих доводов. Я просил его, умолял – он и слушать ничего не хотел… Ах, черт возьми!
– Что с вами?
– Простите, мадемуазель, это все проклятая ветка, о которой я уже имел честь упомянуть вам; она только что разорвала мне панталоны.
– Не беда, сейчас темно, – смеясь, отвечала Монтале, – продолжайте, господин Маникан.
– Итак, де Гиш отправился верхом, крупной рысью, а я последовал за ним пешком. Вы понимаете, что только дурак или сумасшедший спешит, бросаясь в воду за своим другом. И вот я пустил де Гиша скакать вперед, а сам поехал не торопясь, в полной уверенности, что несчастного не примут, а если примут, то так, что при первом же суровом слове ему придется повернуть назад, и, следовательно, я увижу, как он скачет домой где-нибудь в Ри или в Мелуне; согласитесь, что и это уже много: одиннадцать лье туда и столько же обратно.
Монтале пожала плечами.
– Смейтесь, если вам угодно, сударыня; но если бы вы не сидели с удобством на гладких камнях ограды, а взобрались бы верхом на ветку, то и вы, подобно мне, желали бы сойти вниз как можно скорее.
– Минуточку терпения, дорогой Маникан, одну минуточку. Итак, вы говорите, что вы миновали Ри и Мелун?
– Да, я миновал Ри и Мелун; я продолжал путь, удивляясь, что он не едет назад; наконец, приехав в Фонтенбло, расспрашиваю, осведомляюсь у всех, где де Гиш; никто не видел его, никто не разговаривал с ним в городе; оказывается, он прискакал галопом, въехал в ворота замка и исчез. С восьми часов вечера я ищу его по всему Фонтенбло, спрашиваю о нем всех и каждого: нет де Гиша! Я умираю от беспокойства. Вы понимаете, не мог же я броситься прямо в волчью пасть, не мог сам войти в замок, подобно моему неосторожному другу; я пошел к службам и вызвал вас письмом. Теперь, мадемуазель, ради самого неба, успокойте меня.
– Это совсем не трудно, дорогой Маникан; ваш друг де Гиш был принят как нельзя лучше.
– Да неужели?
– Король обласкал его.
– Как? Король, который сам отправил его в изгнание?
– Принцесса улыбалась ему; принц, кажется, полюбил его больше, чем прежде.
– Вот как, – протянул Маникан. – Теперь понятно, почему он остался. А обо мне он ничего не говорил?
– Ни слова.
– Очень дурно с его стороны. Что он теперь делает?
– По всей вероятности, спит, а если не спит, то мечтает.
– А что у вас делали весь вечер?
– Танцевали.
– Знаменитый балет? А каков был де Гиш?
– Обворожителен.
– Молодчина! Теперь простите, мадемуазель, мне остается перейти прямо к вам.
– Как так?
– Вы понимаете: я не могу рассчитывать, чтобы мне открыли двери замка в такой час; я очень хотел бы лечь спать на этой ветке, но уверяю вас, что это возможно разве только попугаю.
– Не могу же я, однако, господин Маникан, ввести гостя через забор.
– Двоих, мадемуазель, – проговорил еще чей-то голос, но крайне робко; ясно было, что говоривший чувствует все неприличие подобной просьбы.
– Боже мой, – ужаснулась Монтале, стараясь разглядеть, кто стоял под каштаном, – кто это?
– Я, мадемуазель.
– Кто вы такой?
– Маликорн, ваш покорнейший слуга.
И Маликорн, произнеся эти слова, поднялся с земли на нижние ветви и выше, до уровня ограды.
– Господин Маликорн!.. Господи боже мой, да вы оба с ума сошли!
– Как вы себя чувствуете, мадемуазель? – изысканно вежливо спросил Маликорн.
– Этого только мне не хватало! – воскликнула с отчаянием Монтале.
– Ах, мадемуазель, – прошептал Маликорн, – не будьте такой суровой, умоляю вас!
– Ведь мы ваши друзья, мадемуазель, – сказал Маникан, – а друзьям нельзя желать погибели. Оставить же нас здесь на всю ночь – все равно что приговорить к смерти.
– Ну, – засмеялась Монтале, – господин Маликорн такой здоровяк, что не умрет, проведя ночь под ясными звездами!
– Мадемуазель!
– Это послужит справедливым наказанием за его выходку.
– Идет! Пусть Маликорн устраивается с вами как хочет, а я перебираюсь, – объявил Маникан.
И, согнув пресловутую ветку, на которую он так горько жаловался, Маникан пустил в ход руки и ноги и в заключение уселся рядом с Монтале.
Монтале хотела столкнуть Маникана, Маникан прилагал все усилия, чтобы удержаться. Эта стычка, продолжавшаяся несколько секунд, была не лишена живописности, которая не ускользнула от внимательного глаза г-на де Сент-Эньяна. Маникан одержал верх. Завладев лестницей, он спустился по ней на несколько ступенек и галантно предложил руку своей неприятельнице.
А тем временем на каштан забрался Маликорн и уселся на то самое место, где только что сидел Маникан, намереваясь последовать за ним и дальше. Маникан и Монтале спустились на несколько ступенек; Маникан проявлял упорство, Монтале смеялась и отбивалась.
Тут раздался голос Маликорна.
– Мадемуазель, – взывал Маликорн, – не покидайте меня, умоляю вас! Положение мое очень неудобно, и я не в состоянии благополучно перебраться через ограду без посторонней помощи; для Маникана порвать платье пустяки, он раздобудет себе другое из гардероба господина де Гиша; а я не могу рассчитывать даже на костюм Маникана, потому что он изорван.
– По-моему, – сказал Маникан, не обращая внимания на жалобы Маликорна, – по-моему, я должен сейчас же направиться на поиски де Гиша. Позже к нему, пожалуй, не попасть.
– Я тоже так думаю, – отвечала Монтале, – так ступайте же, господин Маникан.
– Тысяча благодарностей! До свидания, мадемуазель, – проговорил Маникан, соскочив на землю. – Вы необыкновенно любезны.
– Всегда к вашим услугам, господин Маникан; пойду теперь отделываться от господина Маликорна.
Маликорн вздохнул.
– Ступайте, ступайте, – продолжала Монтале.
Маникан сделал несколько шагов, потом, вернувшись к лестнице, спросил:
– Кстати, мадемуазель, как попасть к господину де Гишу?
– Ничего не может быть проще. Вы пойдете по буковой аллее…
– Хорошо.
– Дойдете до перекрестка…
– Хорошо.
– Увидите там четыре аллеи…
– Чудесно.
– Пойдете по одной из них…
– По какой именно?
– По правой.
– По правой?
– Нет, по левой.
– Ах, черт возьми!
– Нет, нет… подождите…
– По-видимому, вы и сами не знаете как следует. Вспомните хорошенько, прошу вас, мадемуазель.
– По средней!
– Их же четыре.
– Это верно. Все, что я знаю, это то, что одна из четырех ведет прямо к принцессе; эта аллея мне прекрасно известна.
– Но господин де Гиш не у принцессы же, не правда ли?
– Слава богу, нет!
– Следовательно, та аллея, которая ведет к принцессе, мне не нужна, и я желал бы променять ее на ту, что ведет к господину де Гишу.
– Да, разумеется, и я ее тоже знаю, но как узнать ее отсюда, просто ума не приложу.
– Предположим, мадемуазель, что я нашел эту счастливую аллею.
– Тогда вы и пойдете по ней. Вам останется только миновать лабиринт.
– Это еще что такое, что это за лабиринт?
– Довольно замысловатый; в нем и днем можно иногда заблудиться; бесконечные повороты направо и налево; сначала нужно сделать три поворота направо, потом два налево, потом один поворот… один или два? Погодите! Наконец, выйдя из лабиринта, вы попадете в кленовую аллею, и эта аллея приведет вас прямо к павильону, в котором находится господин де Гиш.
– Вот так указание, нечего сказать: я не сомневаюсь, что руководясь им, я сразу же запутаюсь. Поэтому я хочу попросить вас оказать мне маленькую услугу.
– Какую?
– Предложить мне вашу руку и направлять мои стопы, как… как… я отлично знал мифологию, мадемуазель, но положение так серьезно, что вся она улетучилась у меня из головы. Пойдемте же, умоляю вас.
– А я? – вскричал Маликорн. – Что же вы меня-то покидаете?
– Нет, это невозможно, сударь, – сказала Монтале, обращаясь к Маникану. – Вдруг кто-нибудь увидит меня с вами в такой час, посудите, какие пойдут разговоры!
– Ваша чистая совесть будет вам защитой, мадемуазель, – ответил нравоучительно Маникан.
– Нет, сударь, никак невозможно!
– Ну, тогда позвольте мне помочь сойти Маликорну; это парень смышленый, да и нюх у него прекрасный; он поведет меня, и если погибать, то погибнем вместе или вместе спасемся. Если нас встретят вдвоем, на нас не обратят внимания; а одного меня сочтут, пожалуй, за любовника или за вора. Спускайтесь, Маликорн, вот вам лестница.
– Господин Маликорн, – вскричала Монтале, – запрещаю вам сходить с дерева! Под страхом моего жесточайшего гнева.
Маликорн, занесший уже было ногу на верхушку ограды, печально убрал ее.
– Шшш… – прошептал Маникан.
– Что такое? – спросила Монтале.
– Я слышу шаги.
– Ах боже мой!
Действительно, шум шагов становился все более явственным, листва раздвинулась, и появился де Сент-Эньян, весело смеясь и простирая руку, как бы с целью остановить каждого в том положении, в каком они находились: Маликорна на дереве, с вытянутой шеей, Монтале на ступеньке лестницы, к которой она словно приросла, Маникана на земле, с отставленной вперед ногой, готового пуститься в путь.
– Добрый вечер, Маникан, – приветствовал его граф. – Милости просим, дружище; вас очень недоставало сегодня, и о вас спрашивали. Мадемуазель де Монтале, ваш… покорнейший слуга!
Монтале покраснела.
– Ах боже мой! – пробормотала она, закрывая лицо руками.
– Успокойтесь, мадемуазель, – сказал де Сент-Эньян, – я знаю, что вы невинны, и поручусь в том перед всеми. Маникан, пойдемте со мной. Буковая аллея, перекресток и лабиринт – все знакомые места; я буду вашей Ариадной. Вот я и напомнил забытую вами мифологию!
– Ей-богу, верно! Благодарю вас, граф.
– Не прихватите ли заодно, граф, – попросила Монтале, – также господина Маликорна?
– Нет, нет, боже упаси! – отозвался Маликорн. – Господин Маникан досыта наговорился с вами; теперь, мадемуазель, моя очередь; мне нужно столько сказать вам по поводу нашего будущего.
– Слышите? – рассмеялся граф. – Оставайтесь с ним, мадемуазель. Разве вы не знаете, что сегодняшняя ночь – ночь тайн?
И, взяв Маникана под руку, граф быстро увлек его по той дороге, которую Монтале так хорошо знала и так плохо показывала.
Монтале проводила их глазами, пока они не скрылись из виду.
