Книга: Семейный круг
Назад: IX
Дальше: XI

X

Монастырь Св. Иоанна, занимавший несколько старинных зданий, уступами спускающихся к реке между Лувье и Пон-де-Лэром, представлял собою католическое учебное заведение, которому местная промышленная аристократия уже целое столетие доверяла воспитание своих дочерей. Монахини покинули его в 1905 году, и их заменили сестры-мирянки. Начальница, мадемуазель д’Обрэ, высокая и полная, носила черное шелковое платье и всегда держала белые пухлые руки скрещенными на животе. Когда она шла по двору или входила в класс, глаза ее бывали опущены, но из окон своего флигелька, стоявшего у входа в монастырский двор, она следила за воспитанницами проницательным, умным взглядом. Эта женщина, никогда не выходившая за стены монастыря, отлично знала историю и все тонкости иерархического положения каждой семьи. Она понимала, что Элен и Франсуаза Паскаль-Буше, миловидные белокурые девочки с ясным выражением лица, принадлежат к тому миру, в который никогда не проникнуть Денизе Эрпен — девочке с суховатыми, малопривлекательными чертами, которую привезла в монастырь чересчур нарядная мать. Но настоятельница старалась восстановить среди воспитанниц то равенство перед Богом, которое отвергалось их тщеславными родителями.
Каждое утро, без пяти восемь, ученицы должны были собираться на дворе, выстраиваться в шеренги и стоять не шевелясь. Все были с длинными косами, спускавшимися на спину. Ровно в восемь, при первом ударе часов, настоятельница выходила из своего домика, направлялась вдоль рядов и выбирала какую-нибудь девочку, взяв ее за руку. То бывала воспитанница, либо отличившаяся в учении или набожности, либо такая, которую она хотела, по причинам ей одной известным, возвысить или реабилитировать в глазах подруг. Затем она направлялась к часовне, по-прежнему держа избранницу за руку, а остальные следовали за ними попарно. Этот ритуал не был лишен величия, а благодаря томительному ожиданию, которое ему предшествовало, он производил на девочек особенно внушительное впечатление. В первый год своего пребывания в монастыре Дениза была одной из тех, которые чаще всего удостаивались этой чести.
Год, когда Дениза должна была принять первое причастие, был для нее временем восторженной набожности. Она подвергала себя лишениям: не ела после завтрака шоколада и фруктов, по два дня воздерживалась от беседы. Она давала себе обет платить добром за зло, а в дни каникул, когда возвращалась на улицу Карно, она, к изумлению сестер, дарила им самые драгоценные вещицы из числа тех, что тщательно хранились в ее шкафу. Так, она подарила Сюзанне сервиз из стекла с прожилками, который она выиграла на ярмарке; девочка разбила его почти тут же; Дениза расплакалась, но подошла к Сюзанне и поцеловала ее. Эжени вздумала было дурно отозваться об ее матери, но Дениза сразу же прервала ее и прочла ей проповедь о злословии. Ее охватило горестное удивление, когда она поняла, что, несмотря на все ее стремление к святости, ее духовный наставник, аббат Гиймен, по-прежнему не уверен в ней. Это был молодой священник, очень красивый; когда к нему обращались, он заливался румянцем. Однажды, когда она пыталась описать ему свою внутреннюю борьбу и свои достижения, он ей сказал: «Дениза, вы как пламя; вы сжигаете все, к чему только прикоснетесь».
Тут она подумала, как раньше на пляже: «Люди несправедливы». Когда аббат Гиймен, краснея, учил, что надо избегать нечистых помыслов и плотского греха, за которые нас ждут вечные муки в адском пламени, она чувствовала себя грешной и несчастной. Вокруг нее сто девочек в черных передниках слушали аббата с явным равнодушием. От передничков исходил кисловатый запах — пахло щелоком и чернилами. Дениза думала о том, что матери ее суждены вечные страдания, еще более страшные, чем те, которым язычники подвергали святых мучениц. Кое-кто из подруг, выросших в деревне и хорошо знавших физическую сторону любви, достаточно ясно растолковал ей, что такое плотский грех. Она представляла себе мать и доктора Герена лежащими друг возле друга. Она вновь видела, как доктор Герен выходит из своего кабинета в переднюю, пропахшую аптекой, и ей казалось, что она все еще чувствует на подбородке прикосновение его жестких пальцев.
Когда мать впервые привезла ее в монастырь, при взгляде на большие белые строения на берегу реки Дениза восприняла их не как темницу, а как убежище. Тут, за высокими стенами, стоящими под защитой суровых башен, никто не заговорит с ней о доме на улице Карно, который она про себя называла «проклятым». Кто здесь, в тщательно запираемых двориках, знает, что доктор Герен каждый вечер приходит в их дом играть на скрипке, в то время как господин Эрпен сидит в клубе? Кто здесь знает, как госпожа Эрпен потешала прислугу стенаниями, когда узнала, что доктор предпочел ей сиделку? Но мало-помалу Дениза обнаружила, что ее история известна всему монастырю. Весь свет, казалось, занят домом на улице Карно. В часовне ей чудилось иной раз, что черные проворные бесы шныряют между скамьями, прижав локти, как господин Лесаж-Майль, и шепчут: «У Денизы Эрпен мать блудница; она с доктором Гереном творит плотский грех».
Некоторые девочки никогда с ней не играли. Несмотря на все старания учительниц, во время перемен воспитанницы разбивались на замкнутые группы. Элен и Франсуаза Паскаль-Буше, верховодившие в самой влиятельной группе, здоровались с Денизой при встречах в коридоре или в строю; они были ласковые и воспитанные, но в тоне их чувствовалось, что у них нет желания сойтись с нею поближе. Денизу это тем более огорчало, что она считала их очень красивыми. Она страстно желала заслужить их любовь, поразить их ловкостью в игре или самопожертвованием. Быть может, именно эту неистовость желания и имел в виду аббат Гиймен, когда говорил: «Дениза, вы как пламя…»
Между тем как-то перед прогулкой, которую воспитанницы совершали по четвергам, одна из самых видных девочек этой компании, Сабина Леклер, спросила у Денизы, не хочет ли она пойти в паре с нею.
Для Денизы это было великой радостью. Идя по тропинке, которая вилась вдоль реки под склонившимися над ней ивами, девочки оживленно щебетали. Дениза разоткровенничалась, и ей показалось, что она обрела близкую подругу. На следующий день в первую перемену, она подошла к Сабине и предложила поиграть.
— Нет, зачем же, — ответила та, засмеявшись. — У меня есть подруги.
— А как же вчера? — вырвалось у Денизы.
— Вчера было просто так, — ответила Сабина. — Мне только хотелось узнать, какая ты, о тебе ведь рассказывают разные разности.
Сабина Леклер присоединилась к своим. В тот год девочки увлекались игрой в серсо, с палочками и обручами, обтянутыми полосками красного бархата и золотой тесьмы. Но бархат вскоре отклеивался, и тогда обнаруживалось некрашеное дерево, казавшееся безобразным, унылым и жалким.
Назад: IX
Дальше: XI