Всякий раз, оказываясь на представлении мюзик-холла, я размышляю об ожидающем человечество великом будущем. Как же мы молоды, как невероятно молоды! И сколько уже успели сделать! Мужчина до сих пор остается мальчиком. Не прошло еще и пятидесяти лет с тех пор, как он начал носить брюки. Две тысячи лет назад в ходу были длинные одежды — греческая мантия, римская тога. Потом настало время маленького лорда Фаунтлероя, когда джентльмен гордо расхаживал в бархатном камзоле с пышным кружевным воротником и огромными манжетами и не ленился завивать волосы. Лишь почившая в бозе королева Виктория надела на изнеженного британца брюки. Каким же прекрасным станет мужчина, когда вырастет!

Друг-священник рассказал мне о немецком санатории, куда был сослан за грехи и ради поправки здоровья. По неведомым причинам курорт пользовался популярностью у пожилых представителей высшего слоя английского среднего класса. Епископы лечились от ожирения сердца, вызванного излишним усердием в работе. Не просто старые, а очень старые девы из хороших семей надеялись освободиться от спазмов. Мучимые подагрой отставные генералы искали избавления от страданий. Может ли кто-нибудь сказать, сколько британских офицеров получают звание генерала? Однажды мне пытались доказать, что пять тысяч, но цифра выглядит абсурдной. В этом случае наша армия должна была бы исчисляться миллионами. Американских полковников, к примеру, совсем мало. Любопытному путешественнику порой удается встретить одного или двух, но по сравнению с отставными британскими генералами этот вид можно считать ископаемым. В Челтнеме, Брайтоне и других популярных приморских городах британскими отставными генералами забиты все улицы и даже площади. За границей пансионы предлагают им специальную шкалу цен. Швейцарские железнодорожники всерьез обсуждают возможность резервировать целые купе «только для британских генералов». В Германии, если при знакомстве не подчеркнуть особо, что вы не британский генерал, то вас непременно за него примут. Так сказать, по умолчанию. Во время Бурской войны мне пришлось провести некоторое время в небольшом гарнизонном городке на Рейне. Германские военные то и дело увлекали меня в сторону и расспрашивали, что я думаю о ходе кампании. Разумеется, я с готовностью излагал собственные взгляды и подробно объяснял, каким способом на месте командования за неделю добился бы победы.

— Но как же, учитывая тактику врага… — пытались возразить офицеры.

— К черту тактику врага, — парировал я. — Зачем думать о тактике?

— О, британский генерал непременно… — настаивали немцы.

— Кто здесь британский генерал? — вспыхивал я. — Я говорю исключительно как обычный здравомыслящий человек с крепкой головой на плечах.

Они немедленно просили прощения за ошибку. Но, кажется, мы говорили о немецком санатории.

Жизнь в немецком санатории показалась другу-священнику невероятно скучной. Если бы старые девы и генералы получили возможность выбирать занятие по вкусу, то могли бы сыграть в карты. Но развлечение обидело бы бедных епископов, тем оставалось лишь смотреть и завидовать. С другой стороны, епископы вместе со старыми девами могли бы петь баллады, но, как всем известно, отставные британские генералы ненавидят баллады после обеда и, как правило, не считают нужным скрывать негативное отношение к данному жанру. Епископы и генералы могли бы рассказывать друг другу анекдоты, однако присутствие дам обязывает. Мой священник с трудом вытерпел унылую торжественность трех вечеров, после чего осторожно попытался проложить тропинку к веселью. Начал он с интеллектуальной игры под названием «цитаты». Смысл забавы заключается в том, что вы пишете на клочке бумаги какое-нибудь изречение, а остальные игроки пытаются отгадать имя автора. В соревнование вступили четыре пожилые леди и самый молодой из епископов. Парочка генералов выдержала один тур, после чего ретировалась, заявив, что игра недостаточно динамична. На самом же деле ни один, ни другой просто не знали цитат.

Следующим вечером приятель решил испробовать популярную салонную затею под названием «последствия»:

«Энергичная мисс А. встретила веселого генерала Б. в…». В самом невероятном месте. «Он сказал…». К счастью, генерал Б. углубился в позавчерашний номер газеты «Стандард» и ничего не слышал, иначе мисс А. больше никогда не смогла бы посмотреть ему в глаза. «И она ответила…». Приглушенные смешки разбудили любопытство окружающих. Большинство епископов и половина генералов выразили намерение вступить в игру. Вскоре смешки переросли в хохот. Те, кто остался в стороне, обнаружили, что больше не в состоянии спокойно читать свои газеты.

«Последствия» указали путь к окончательному падению нравов. Вскоре столы и стулья оказались сдвинуты к стенам, а епископы, старые девы и генералы уселись на пол и затеяли игру в «туфлю по кругу». «Музыкальные стулья» превратили два часа между ужином и отходом ко сну в лучшее время дня, о котором начинали мечтать с раннего утра: вот вереница почтенных леди и джентльменов бодро марширует под музыку, стараясь хотя бы на миг предвосхитить внезапную остановку. Глаза напряженно фиксируют ближайший стул. И вдруг — всегда неожиданно — наступает тишина. Мгновенная растерянность сменяется бешеной суматохой.

В итоге генералы чувствовали себя так, словно снова пошли в бой, старые девы краснели и прихорашивались, епископы с удовлетворением доказывали, что даже служители культа способны быстро соображать и энергично двигаться. Не прошло и недели, как постояльцы санатория уже увлеченно играли в «киску в углу». Леди вновь ощущали себя молодыми и лукаво подмигивали тучным священникам — к тем вернулось мироощущение викария. Юношеская живость, с которой, как оказалось, все еще способны прыгать страдающие подагрой генералы, удивила даже их самих.

И все же, как я заметил в начале главы, особенно ярко молодость человечества проявляется в мюзик-холле. Какой восторг поселяется в наших душах, когда высокий джентльмен в детской шапочке загадывает загадку своему низенькому брату и, прежде чем тот успевает дать ответ, бьет его зонтом по животу! Как искренне мы аплодируем, как громко кричим от радости! Живот не страдает: удар приходится по обвязанной вокруг пояса толстой подушке. Мы это знаем и все же, глядя, как высокий лупит низенького, радуемся, словно никакой защитной подкладки не существует.

Должен признаться, что смеюсь над грубыми фарсами до тех пор, пока актеры не уйдут со сцены. И все же они меня не убеждают. Едва начинаешь задумываться о спектакле, как драматическое чутье восстает против «сюжета». Не могу принять теорию о том, что высокий и низкий — братья. Внешний контраст блокирует воображение. Невозможно представить, чтобы в семье один ребенок дорос до шести футов шести дюймов, а второй остановился на пяти футах четырех дюймах. Но, даже допустив шутку природы и смирившись с фактом сомнительного родства, не могу поверить, что эти люди настолько неразлучны. Низенький должен был бы давным-давно избавиться от высокого. Бесконечные пинки и тычки не могут не ослабить братских отношений. А если даже низенький когда-то испытывал к высокому родственные чувства, то и те наверняка давным-давно испарились. И уж конечно, бедняга непременно добился бы, чтобы злополучный зонт остался дома.

— Я готов пойти с тобой на прогулку, — мог бы сказать коротышка, — и даже согласен торчать на Трафальгарской площади, в самой гуще движения и выслушивать дурацкие загадки, но только с одним обязательным условием: если оставишь дома свой нелепый зонт. Уж больно ты любишь им размахивать. Или поставь на место, или отправляйся один, без меня.

Кроме того, врожденное чувство справедливости не в состоянии мириться с ситуацией на сцене. С какой стати один из братьев должен терпеть безосновательные побои? Древнегреческий драматург не поленился бы пояснить, что несчастный совершил преступление и разгневал богов. Аристофан превратил бы высокого в орудие возмездия фурий, а загадки, срывающиеся с его уст, имели бы непосредственное отношение к грехам виновного. В этом случае зритель смог бы не только повеселиться, но и с удовлетворением осознать, что Немезида ни на миг не оставляет без внимания род человеческий. Готов поделиться идеей с создателями фарсов.

На сцене мюзик-холла родственные связи всегда неразрывны. Акробатическая труппа — это неизменно «семья»: папа, мама, восемь братьев и сестер, да еще и малыш в придачу. Трудно представить более дружную компанию. Папа и мама немного толстоваты, но все еще активны. Малыш излучает веселье. Как правило, леди не поступают на работу в мюзик-холл, если не могут взять с собой сестру. Мне доводилось видеть представление, в котором участвовали одиннадцать сестер — одного размера и, судя по всему, одного возраста. Да, матушка, должно быть, была замечательной женщиной. Дочки все как одна золотоволосые, в одинаковых очаровательных коротеньких платьицах цвета кларета и в голубых шелковых чулочках. Больше того, по-моему, у них даже молодой человек был один на всех. Немудрено, что бедняга так и не смог сделать окончательный выбор.

— Решайте сами, — скорее всего сказал он. — Мне совершенно безразлично. Вы так похожи, что, полюбив одну, невозможно не полюбить остальных. Так что женюсь, а на ком — ваше дело.

Если на сцене вдруг появляется одинокий артист или артистка, сразу ясно, что произошло. Личная жизнь не сложилась. Однажды мне пришлось выслушать шесть песен подряд. Две первые исполнил джентльмен. Он появился в растерзанной одежде и пояснил, что только что пережил супружескую ссору. Даже показал кирпич, которым его стукнула жена, и огромную шишку на затылке. Этот странный человек так и не смог достичь успеха в браке. Но виноват исключительно он сам.

— Она была так прелестна, — рассказал неудачник. — Лицо даже трудно назвать лицом — скорее взрыв газа. А глаза устроены таким образом, чтобы можно было смотреть сразу в две стороны: одним прямо, а другим за угол. Ничего не пропустит. А рот!

Далее последовало подробное описание, из которого явствовало, что если бы молодая особа встала на тротуаре и широко улыбнулась, прохожие приняли бы ее за почтовый ящик и принялись бы засовывать письма в соответствующее отверстие.

— И голос чудесный! — Спустя секунду зрители узнали, что голос похож на звук автомобильного мотора. Стоит леди засмеяться, как все вокруг в страхе разбегаются.

Если парень женился на таком чудовище, то чего же он ждал? Сам напросился на неприятности.

Актриса, которая вышла следом, поведала свою историю о разбитых надеждах и обманутом доверии. В программке она тоже была обозначена как комический персонаж. Юмористам в жизни вообще не везет. Так вот, опрометчивая особа дала любовнику денег, чтобы тот купил кольцо, оплатил брачную лицензию и обставил квартиру. Он действительно купил кольцо и обставил квартиру, но не для нее, а для другой женщины. Зал сотрясался от хохота. Меня часто спрашивают, что такое юмор. Основываясь на наблюдениях, я обычно отвечаю, что это неприятности окружающих.

Вслед за дамой на сцене появился мужчина в пижаме и с ребенком на руках. Как оказалось, жена отправилась на прогулку с квартирантом. В этом и состояла шутка. А песня оказалась самой успешной из всех шести.

Один философ заметил, что, углубляясь в размышления о печалях человечества, неизбежно начинает грустить. Но при мысли о человеческих радостях грусть превращается в тоску.

Почему мы так долго смеялись над тем, что нос ребенка похож на нос квартиранта? Не могли успокоиться больше минуты. Почему мне нравится, когда неприметного вида человек уходит за кулисы, а потом возвращается в парике и с наклеенной бородой и заявляет, что отныне он Бисмарк или мистер Чемберлен? Я ведь всей душой ненавижу пародистов еще со времени празднования бриллиантового юбилея королевы Виктории. В то лето каждый артист заканчивал свое представление возгласом «Королева Виктория!», в то время как оркестр за его спиной играл гимн. Самозванец ничуть не походил на королеву Викторию. Он вообще не напоминал женщину. И все равно приходилось всякий раз вскакивать с места и петь «Боже, храни королеву». Это было время безусловного верноподданнического энтузиазма: если не успеешь встать, то какой-нибудь патриотично настроенный болван не поленится стукнуть по голове первым попавшимся тяжелым предметом.

Другие артисты мюзик-холла поспешили перенять идею. Дело в том, что, закончив номер громким пением «Боже, храни королеву», любой исполнитель, даже самый негодный, неизменно получал бурные аплодисменты. Негры, успев утомить публику длинными нудными песнями, напоследок били по струнам банджо и затягивали «Боже, храни королеву». Зал, разумеется, в едином порыве поднимался с мест и принимался рукоплескать. Пожилые сестры Триппет, не сумев вызвать энтузиазма зрителей краткой демонстрацией собственных лодыжек, оставляли в стороне непристойности и начинали рассказ о герое-любовнике по имени Джордж, который где-то с кем-то сражался за свою королеву и отечество.

— Он пал смертью храбрых! — Барабанная дробь и голубой свет на сцене. Поверженный воин лежа запевал «Боже, храни королеву».

Уснувших зрителей немедленно будили совестливые соседи. Все как один с трудом принимали вертикальное положение. Сестры Триппет упорно смотрели на люстру и волевым усилием вели за собой нестройный хор. Весь зал прилежно, старательно исполнял «Боже, храни королеву».

Случались вечера, когда приходилось петь гимн не меньше шести раз. Еще один юбилейный сезон, и я превратился бы в ярого республиканца.

Как правило, исполнитель патриотических песнопений — человек полный и с одышкой. Когда он рассказывает о том, как штурмовал форт, от активной жестикуляции лицо покрывается потом. Должно быть, во время атаки ему было очень жарко.

— Мы шли один против десяти, ребята.

Начинаешь подозревать, что неприятель просто недооценил наши силы: десять против одного столь яростно настроенного англичанина? Поражение неизбежно!

И все же битва выдалась кровавой. Он вытаскивает настоящий меч и показывает, как все случилось на самом деле. Никто не смог бы выжить в радиусе десяти ярдов от его разящего наповал оружия. Даже дирижер разнервничался. А мы все испугались, как бы герой в пылу азарта не снес собственную голову. Уж слишком увлекся воспоминаниями. Но вот наконец слышится ликующий возглас: «Победа!»

Осветители и продавцы программок самозабвенно аплодируют. Мы завершаем вечер неизбежным гимном: «Боже, храни королеву».