— Говорят, — заметила миссис Уилкинс, снимая с блюда крышку и протирая мою тарелку самым чистым углом собственного фартука, — что пакса, мягко выражаясь, не самая здоровая пища, особенно в мае. Но если верить всему, что говорят, то придется вообще перестать есть.

— Не пакса, а пикша, миссис Уилкинс, — вежливо исправил я. — Вполне вкусная и сытная рыба. Кажется, ее даже называют «бифштексом для бедняков». Раньше она была значительно дешевле. За два пенса можно было приобрести небольшой экземпляр, а четыре пенса позволяли получить особь вполне внушительных размеров. В безмятежные дни молодости, когда в лексиконе еще отсутствовало выражение «финансовая несостоятельность» (оно попало в более поздние издания, поскольку оказалось востребованным), пикша не раз поддерживала и утешала в тяжелую минуту. В те дни один добрый друг, сам того не желая, едва не обрек вашего покорного слугу на медленную голодную смерть. В дождливый сезон я забыл в омнибусе зонт, и заботливый приятель отдал мне свой. Увы, новый зонт перешел в мое распоряжение от богатого человека, и мы с ним выглядели странной парой. Только представьте, миссис Уилкинс: импозантная ручка из слоновой кости, украшенная золотой змеей!

Разум подсказывал срочно отнести зонт в ломбард, купить вместо него другой, более соответствующий занимаемому в жизни положению, а разницу с удовольствием потратить. Однако я очень боялся обидеть своего респектабельного приятеля и в течение нескольких недель мучился под гнетом самовлюбленного аксессуара. Сытная и дешевая пикша внезапно оказалась недоступной. Разве можно заговаривать с продавцом о пикше, держа в руке такой зонт? Едва взглянув на меня, а точнее сказать, на него, торговцы поспешно бросались в погреб и приносили со льда палтуса по цене восемнадцать пенсов за фунт, предлагали лучшие куски лосося, которые моя квартирная хозяйка шлепнула бы на сковородку, хранившую сомнительный запах свиных отбивных, бекона и сыра. Отныне передо мной закрылись двери скромной кофейни, где за три пенса можно было согреть душу половиной пинты горячего шоколада и четырьмя «подошвами» — солидных размеров кусками хлеба, смазанными тем желтым жиром, который до появления в природе инспекторов совета графства носил гордое название масла. Знакома ли вам подобная еда, миссис Уилкинс? Сейчас я и сам с презрением задрал бы пресыщенный нос. Но то была молодость, миссис Уилкинс. Ноздри трепетали от аромата тысяч надежд, убивавшего любые сомнительные запахи. Мясной пирог за четыре пенса, аппетитный до пресыщения, простая колбаса — разве такая пища достойна обладателя зонта с ручкой из слоновой кости и золота? По понедельникам и вторникам мне еще удавалось вести красивую жизнь на уровне пятисот фунтов годового дохода: чистая салфетка за дополнительный пенс и два пенса чаевых официанту, чей достаток раза в четыре превышал мой собственный. Однако со среды по субботу приходилось голодным блуждать по темным переулкам и пустынным площадям, где невозможно было найти даже саранчу и дикий мед.

Как я уже сказал, миссис Уилкинс, погода стояла дождливая, и средство спасения от стихии оставалось своего рода необходимостью. К счастью — иначе сейчас я не сидел бы здесь, приятно беседуя с вами, миссис Уилкинс, — моего респектабельного знакомого призвали в дальние страны, и я немедленно расстался с враждебным зонтом. Понимаете?

Миссис Уилкинс сказала, что понимает, однако подчеркнула, что двадцать пять процентов комиссионных плюс два пенса за билет в один конец — весьма невыгодное вложение средств.

— В данном случае это обстоятельство ничуть меня не волновало, миссис Уилкинс, — возразил я, — поскольку в душе созрело твердое решение впредь никогда не встречаться с высокомерным зонтом. Молодой человек за прилавком ломбарда взглянул с подозрением и поинтересовался, откуда у меня эта вещь. Я ответил правду: друг подарил.

— А сам он об этом знает? — уточнил молодой человек.

В ответ я прямо и откровенно выразил собственное отношение к людям, которые позволяют себе плохо думать о других. В результате оппонент заплатил мне пять фунтов шесть шиллингов и выразил надежду на скорую встречу. Я немедленно купил соответствующий положению зонт и самую вкусную в своей жизни пикшу — на все оставшиеся семь пенсов, потому что страшно проголодался.

— Пикша — чудесная рыба, миссис Уилкинс, — заключил я. — А если бы, как вы справедливо заметили, мы слушали все, что говорят окружающие, то в сорок лет, имея солидный счет в банке, оказались бы еще более голодными, чем в двадцать, когда не владели иными активами, кроме здорового пищеварения.

— Когда-то я работала у джентльмена на Миддл-Темпл-лейн, — поведала миссис Уилкинс. — Так вот, чудак убил себя круглосуточной заботой о гигиене. Теперь уже он давно мертв и, должно быть, радуется, что наконец-то оказался в безопасности. Дело в том, что молодой человек безостановочно заботился о собственном здоровье, просто минутки свободной не оставалось. Утром по полчаса лежал на полу, на самом злом сквозняке, в одной пижаме. И не просто лежал, а нервно размахивал руками и ногами и принимал постыдные для христианина позы. Спустя некоторое время он решил, что лежать на спине неправильно, и начал проделывать те же фокусы на животе, прошу прощения за то, что пришлось произнести это слово. Движения больше подошли бы червяку, чем человеку. Потом и это занятие попало в разряд ошибочных. Оказывается, в подобных вопросах не существует определенных правил. Все как-то расплывчато и ненадежно. Так вот, несчастный купил машину, с помощью которой прилипал к стене, и вел себя, как жук на булавке. Увидев его сквозь приоткрытую дверь, я всякий раз вздрагивала. Дверь намеренно оставалась незапертой — в этом заключалась существенная особенность процесса. Упражнения следовало выполнять на сквозняке. В результате джентльмен по полгода с утра до вечера кашлял и сморкался, но уверял, что применяет новый способ лечения: необходимо приучить организм к сквознякам, чтобы впредь они на вас не действовали. А если вдруг нечаянно умрете, то это значит, что вообще незачем было являться на этот свет.

— Потом вошел в моду странный японский ритуал, и хозяин нанял маленького улыбающегося язычника, чтобы тот каждое утро, после завтрака, по полчаса кряду гонял его по комнате. Больно было слышать, как каждую минуту беднягу то бросают на пол, то швыряют головой в камин. Сам он, однако, уверял, что падения идут на пользу — очищают печень. Вся его жизнь была посвящена печени, других интересов просто не существовало. То же самое и с пищей: целый год ел только мясо, причем почти сырое. Оказывается, одна медицинская газета обнаружила, что мы ничем не отличаемся от диких зверей. Странно еще, что ненормальный не выходил охотиться на кур с дубиной в руках, а потом без лишней суеты не пожирал добычу прямо на полу.

Пил он крутой кипяток — невозможно было удержать стакан. Со временем появилась очередная причуда. Случилось это после того, как прежняя была объявлена заблуждением; отныне мясо считалось смертельным врагом человечества. Джентльмен внезапно превратился в ярого сторонника вегетарианства, и мне пришлось постигать двадцать различных способов приготовления бобов. На мой взгляд, результат всегда оставался неизменным: как ни крути, а бобы есть бобы, назови их рагу а-ля мезон или котлеты а-ля Помпадур. Но видимо, так ему было приятнее.

Спустя некоторое время вегетарианство оказалось ложной теорией. Отныне следовало обратиться к пище обезьян: выяснилось, что природой нам предназначены орехи да время от времени бананы. Я пыталась доказать, что если бы так оно и было на самом деле, то мы до сих пор оставались бы на деревьях, экономя и на квартплате, и на обуви. К сожалению, мой хозяин относился к числу тех граждан, которые свято верят печатному слову. Если бы какая-нибудь газета вдруг порекомендовала отказаться от орехов и перейти к питанию ракушками, он непременно последовал бы совету и добросовестно попробовал бы новую диету, а отказ организма принимать подобную пищу объяснил бы отсутствием тренировки. Собственных предпочтений и вкусов у него словно и не существовало: выглядел он как общественное достояние, предназначенное для экспериментов.

Одна из ежедневных газет напечатала интервью с древним старцем: там было написано, что ему сто лет, да и на фотографии дед не выглядел ни днем моложе. Так вот, он утверждал, что прожил так долго потому, что никогда не ел ничего горячего. После этого мой хозяин целую неделю сидел на холодной каше. Можете представить? Да я бы лучше умерла в пятьдесят, чем так мучиться. Потом другая газета где-то откопала живой труп, который утверждал, что ему сто два года, и объяснял прискорбный факт тем обстоятельством, что питался такой горячей пищей, какую только в состоянии проглотить человек. Мой хозяин начал кое-что соображать, но было уже поздно. Слишком долго он себя истязал. Бедняга скончался в тридцать два года, причем выглядел на все шестьдесят. Никто не скажет, что он не прислушивался к советам.

— Когда речь заходит о здоровье, все мы падки на советы, — согласился я. — У одного из моих многочисленных кузенов, миссис Уилкинс, была жена, которую время от времени мучила головная боль. Никакие лекарства не помогали. И вот однажды она встретила приятельницу, и та заявила:

— Сейчас же пойдем к доктору Блэнку.

Специалист этот прославился тем, что изобрел новую болезнь, о которой еще год назад никто и не слыхивал. Жена кузена отправилась к доктору Блэнку. Не прошло и десяти минут, как тот убедил бедняжку, что она страдает этой самой болезнью, причем в тяжелой, запущенной форме. Единственный шанс выжить — позволить ему разрезать себя и вытащить заразу. Если не считать приступов головной боли, леди отличалась вполне приличным здоровьем, однако отныне трудно было поверить, что она вернется домой живой, если не позволит немедленно себя прооперировать. Приятельница встретила диагноз с восторгом и начала уговаривать не совершать самоубийства, а немедленно воспользоваться счастливой возможностью.

В результате леди согласилась, а спустя некоторое время прибыла домой на носилках. Муж, вернувшись вечером с работы и узнав, что случилось, пришел в ярость. Заявил, что это чистой воды шарлатанство, и теперь уже супруга была вынуждена согласиться. Джентльмен решительно надел шляпу и отправился выяснять отношения с врачом. Того не оказалось дома, так что сведение счетов пришлось отложить до утра. Ночью жене стало еще хуже, и негодование достигло точки кипения. В половине десятого супруг уже стоял у двери доктора, а в половине двенадцатого вернулся домой — на носилках. Отныне за обоими круглосуточно ухаживали специально нанятые сиделки. Оказалось, что он тоже пришел «в последнюю минуту».

— Наверное, это аппендицит или как там его называют, — отозвалась миссис Уилкинс. — Еще десять лет назад лишь у одного несчастного из десяти тысяч случались проблемы с внутренностями. А теперь без этого и за приличного человека не сойдешь. Чего стоят одни разговоры! Послушать, так можно подумать, что природа до сих пор не успела доделать человека — ждала советов этих молодых умников.

— Они считают, что сумели открыть микроб долголетия, миссис Уилкинс, — заметил я, — и отныне готовы прививать нам его в ранней юности. Единственный способ избавиться от назойливых доброжелателей — подарить каждому по машине. Не исключено, правда, что и столь радикальный метод скоро перестанет действовать. Обнаружат, что свойство некоторых сограждан то и дело попадать в неприятности также обусловлено определенным микробом. Человек будущего, миссис Уилкинс, будет уже в детстве получать прививки от всех возможных напастей: взрывов газа, штормов на море, несвежих устриц и тонкого льда. Наука откроет микроб, провоцирующий неудачные браки, склонность к неправильным вложениям и неконтролируемое влечение к чтению стихов в гостях. Религия, политика, образование — все эти начинания приводят к напрасной трате жизненных сил. Чтобы существовать счастливо и вечно, необходимо всего лишь поймать соответствующих микробов и свернуть им шею. Ну или применить какой-нибудь другой эффективный метод. Если верить медицинской науке, то рай — это место, свободное от микробов.

— Мы так много об этом говорим, — поделилась размышлениями миссис Уилкинс, — но все равно чувствуем себя ничуть не лучше, чем прежде, когда еще не заботились по двадцать четыре часа в сутки о собственном здоровье и образе жизни. Бог мой! Если почитать объявления в газетах, то можно подумать, что природа не предусмотрела даже мелких недомоганий. Заболела спина? Если так, добрый джентльмен всего лишь за фунт и шесть с половиной пенсов немедленно снимет боль, и вы броситесь скрести полы и по шесть часов кряду горбиться над корытом, да еще и со счастливой улыбкой на лице. Проснулись утром и не хотите вставать с постели? Бутылка-другая замечательного средства, и будете подскакивать, как на пружине. Признаюсь: в молодости четверо детей и больной муж порой приводили меня в отчаяние, но я всегда считала, что просто немного устала.

— Похоже, некоторые из этих людей думают, — продолжала миссис Уилкинс, — что если вам не удается получить от мира все и сразу, если не испытываете того безмятежного счастья, которое, по собственному мнению, заслужили, то лишь потому, что не принимаете нужного лекарства. Честное слово, у всех нас есть один-единственный настоящий доктор, а все остальные говорят ерунду. Этот доктор приходит только один раз, причем бесплатно.