6
ДЕД И ВНУК

Когда они вернулись в Лэндсдаун-Коттеджиз, старика еще не было, и друзья, не желая тратить время на бесплодные ожидания, отправились к морю.

Старика они нашли быстро. Сидя на куче гальки, он читал газету и грыз лесные орехи. Чуть в стороне от него маленький мальчик рылся в песке деревянной лопаткой.

Траурный креп на поношенной шляпе старика…

Черный костюмчик ребенка…

Глядя на печальные знаки, Джордж Толбойз лишний раз убедился в том, что великая утрата, которой суждено было случиться в этом огромном мире, предпочла обездолить именно его — его, Джорджа Толбойза.

— Мистер Молдон, — обратился он, направляясь к тестю.

Старик взглянул на него, отложил газету и, поднявшись с гальки, отвесил зятю церемонный поклон.

Его выцветшие светлые волосы подернула седина. Узкий крючковатый нос, слезящиеся голубые глаза, очертания рта, выдающие нерешительность, поношенное платье с претензией на аристократизм и щегольство, пенсне, свисающее на жилет, застегнутый на все пуговицы. В руке без перчатки он держал трость.

— Боже мой! — воскликнул Джордж. — Вы что, видите меня в первый раз?

Мистер Молдон вздрогнул и покраснел. Бросив на Джорджа испуганный взгляд, он узнал наконец своего зятя.

— Дорогой мой мальчик, — сказал он, — представь себе, не узнал. В первый момент не узнал: борода меняет внешность. Борода сильно изменяет внешность, вы не находите, сэр? — спросил он, обращаясь к Роберту Одли.

— Господи! — возмутился Джордж. — Это так-то меня встречают! Я овдовел — овдовел всего лишь за несколько дней до возвращения на родину, а мне морочат голову, болтая о моей бороде. И кто? Отец моей покойной жены!

— Твоя правда, твоя правда, — поспешно забормотал старик. — Досадная ошибка, досадная ошибка, мой дорогой Джордж. Ну что бы тебе успеть на неделю раньше!

— Если бы я успел, — воскликнул Джордж с болью и страстью, — я бы не дал ей умереть, я бы отнял ее у самой смерти. Отнял бы! Отнял! Господи! И почему «Аргус» не провалился в тартарары со всеми, кто был на его борту, прежде чем я дожил до этого дня!

В отчаянии он заходил взад-вперед по берегу, меж тем как его тесть, беспомощно глядя на него, протирал свои близорукие глаза носовым платком.

«Сдается мне, старик плохо заботился о своей дочери, — подумал Роберт Одли, наблюдая за отставным лейтенантом. — Похоже, по этой или по какой-то другой причине, но он побаивается Джорджа».

Безутешный Джордж Толбойз, не находя себе места от горя и боли, по-прежнему метался по берегу, меж тем как мальчуган, подбежав к деду, начал теребить его за полу пиджака.

— Пойдем домой, дедушка, ну пойдем же! Я устал.

Джордж Толбойз обернулся на детский голос и взглянул на мальчика пристальным и печальным взором.

У мальчика были карие глаза и темные волосы — такие же, как у него, Джорджа.

— Дорогой мой! Дорогой! Душенька моя! — воскликнул Джордж, беря мальчика на руки. — Я твой папочка, я пришел сюда, к морю, потому что искал тебя. Ты меня любишь?

Мальчик решительно оттолкнул Джорджа от себя.

— Не знаю я никакого папочки, — сказал он. — Я люблю дедушку и миссис Монкс, что живет в Саутгемптоне.

— Джорджи — парнишка с норовом, — заметил старик. — Его порядком разбаловали.

Они медленно направились в гостиницу, и Джордж Толбойз еще раз поведал историю своих мытарств. Он сообщил также, что за день до этого поместил в банк двадцать тысяч фунтов. Расспрашивать о прошлом он не стал — на это у него не было сил душевных. А тесть, мистер Молдон, сказал лишь, что через несколько месяцев после его, Джорджа, отъезда, они переехали в Саутгемптон, где у Элен появились несколько учениц, которых она обучала игре на фортепьяно, и где им жилось вполне сносно до тех пор, пока Элен не заболела и не умерла. Словом, подобно всем печальным историям, эта была совсем короткой.

— Мальчик, похоже, привязан к вам, мистер Молдон, — немного помолчав, сказал Джордж.

— О да, конечно, — ответил старик, погладив ребенка по курчавой головке. — Джорджи очень любит своего дедушку.

— Тогда ему лучше оставаться с вами. Мой доход по процентам составит примерно шестьсот фунтов годовых. На образование Джорджи вы можете тратить сто фунтов в год, а остальное пусть полежит в банке до его совершеннолетия. Его опекуном будет мой друг, присутствующий здесь, — если, конечно, он согласится принять на себя эту обязанность, — а пока пусть мальчик побудет на вашем попечении.

— Почему бы тебе самому не позаботиться о нем, Джордж? — спросил Роберт Одли.

— Потому что я отплываю на первом же корабле, что следует из Ливерпуля в Австралию. На золотых приисках или где-нибудь в лесной глуши я буду чувствовать себя лучше, чем здесь. С этого дня и часа я уже не гожусь для цивилизованной жизни, Боб.

При этих словах в слабых глазах старика блеснули искорки.

— Бедный мой мальчик, — сказал он, — думаю, ты прав. Ей-богу, прав. Смена обстановки, жизнь на дикой природе и… и…

На этом его красноречие иссякло, потому что его порядком смутил пристальный взор Роберта Одли, устремленный на него.

— А не слишком ли вы торопитесь избавиться от своего зятя, мистер Молдон? — сурово спросил он.

— Я? Избавиться? От зятя? Да боже мой, сэр! Пусть, ради собственного блага, поступает, как ему заблагорассудится.

— Полагаю, ему, ради его же блага, следовало бы остаться в Англии и заняться воспитанием собственного сына, — сказал Роберт Одли.

— Не могу! Говорю тебе, не могу! — воскликнул Джордж. — Каждый дюйм этой проклятой земли мне ненавистен. Я хочу бежать отсюда, как бежал бы с кладбища. Завтра рано утром я улажу все денежные дела и уеду в Ливерпуль, не медля ни минуты. Пусть полмира отделяет меня от ее могилы!

Перед тем как покинуть гостиницу, он зашел к хозяйке и задал ей несколько вопросов о своей покойной жене.

— Бедствовали они здесь? — спросил он. — Наверное, сидели без пенни в кармане, пока она болела?

— Ой, да что вы! — замахала руками женщина. — Капитан, как и нынче, ходил в поношенном платье, но в кошельке у него всегда было полным-полно соверенов. Бедная леди ни в чем не нуждалась.

Услышав это, Джордж с облегчением вздохнул, хотя и не понял, откуда у вечно пьяного отставного лейтенанта, живущего на пенсию, равную половине прежнего оклада, могли взяться деньги на лечение дочери.

Однако Джордж был слишком поглощен своим горем, чтобы задуматься над этим всерьез, и потому не стал более задавать вопросов, но в компании тестя и Роберта Одли отправился на пристань, где стояло судно, следовавшее до Портсмута.

На прощание старик отвесил Роберту весьма церемонный поклон.

— А ведь ты, кстати, не представил меня своему другу, — с упреком обратился он к Джорджу.

Толбойз взглянул на него с непонимающим видом, и, прежде чем тот успел повторить свою просьбу, Джордж взбежал по трапу на судно.

Пароход вышел в открытое море, и вскоре контуры острова растаяли за горизонтом в лучах заката.

— Подумать только, — сказал Джордж, — всего лишь два дня назад я спешил в Ливерпуль, надеясь прижать супругу к своему сердцу, а нынче вечером спешу прочь от ее могилы!

Официальный документ, делавший Роберта Одли опекуном Джорджа Толбойза-младшего, был оформлен в адвокатской конторе на следующее утро.

— Великая ответственность, что и говорить! — воскликнул Роберт. — Я — и опекун кого-либо или чего-либо. Я, который за всю свою жизнь не сумел толком позаботиться о себе самом!

— Я верю в твое благородное сердце, Боб, — сказал Джордж. — Я знаю, ты не бросишь на произвол судьбы моего бедного мальчика и проследишь, чтобы дед с ним хорошо обращался. Из того, что я оставляю Джорджу, я возьму ровно столько, сколько мне понадобится, чтобы добраться до Сиднея, а там займусь прежней работой.

Но, видно, Джорджу суждено было самому стать опекуном своего сына, потому что, когда они прибыли в Ливерпуль, выяснилось, что корабль только что ушел, а другой будет не раньше чем через месяц. Друзья возвратились в Лондон, и Роберт, немало порадовавшись тому, что обстоятельства сложились подобным образом, в полном блеске явил Джорджу свое гостеприимство, отдав ему гостиную, наполненную щебетом птиц и ароматом цветов, а себе приказав стелить в гардеробной.

Увы, горе — чувство эгоистичное, и Джордж даже не понял, на какие жертвы пошел друг. Он знал лишь, — что для него самого солнце померкло и все радости жизни кончились. Дни напролет он курил сигары, невидящим взором уставившись на клетки с канарейками и с нетерпением ожидая, когда закончится его вынужденное пребывание в столице.

Но в один прекрасный день, когда этот срок подходил к концу, к нему явился Роберт Одли, осененный блестящей идеей. Один из его коллег, отправляясь в Санкт-Петербург на целую зиму, пожелал, чтобы Роберт составил ему компанию, и Роберт согласился при том единственном условии, что вместе с ними в путешествие отправится и Джордж.

Джордж сопротивлялся как мог, но, когда понял, что Роберт от своего не отступится и либо уедет с ним, либо не уедет вовсе, сдался, уступив настояниям друга.

— Какая разница? — промолвил он, размышляя вслух. — Куда бы ни ехать, лишь бы подальше от Англии.

Роберт Одли пропустил эти унылые слова мимо ушей, довольный уже тем, что одержал верх в нелегком противоборстве.

Путешествие обещало быть весьма удачным, поскольку все трое молодых людей сумели обзавестись рекомендательными письмами, адресованными самым влиятельным жителям русской столицы.

Перед отъездом из Англии Роберт написал письмо кузине Алисии, где рассказал ей о старом своем друге Джордже Толбойзе, об их будущей поездке и о том, что Джордж недавно потерял молодую жену.

Алисия не заставила себя ждать с ответом. Вот что она написала: