34. Операция «Барбаросса»

Рано утром 22 июня вся западная граница СССР от Балтики до Черного моря заполыхала пожарами — и двинулась на восток эдаким гигантским чудовищным факельцугом. Двинулась под барабанную дробь артиллерийской канонады, под выкрики бравых реляций и маршей, льющихся из германских радиоприемников. Советские части приняли бой. Прибалтийский военный округ превращался в Северо-Западный фронт, Белорусский — в Западный, Киевский — в Юго-Западный. Но вражеский напор рвал и терзал боевые порядки, даже не позволяя им сорганизоваться, опомниться, прийти в себя…

Впоследствии советские источники объясняли катастрофу внезапностью нападения, численным превосходством германских войск, колоссальным преимуществом в технике. Это не совсем верно. Вооруженные силы Германии и ее европейских сателлитов (Италия, Венгрия, Финляндия, Румыния, Словакия, Болгария) достигали 8 млн. Но это все вместе: и армии, и военно-морские силы, и жандармерия, и тыловые части, училища, военно-строительные организации. А на Восточном фронте к началу наступления немцы сосредоточили 120 дивизий — 4 млн. бойцов. Для наступления выделялось 4215 танков, 3909 самолетов, 43 тыс. орудий и минометов. К этому добавлялись 40 дивизий сателлитов — 850 тыс. человек, 402 танка, 964 самолета.

Вооруженные силы СССР достигали 5 млн. человек, 17 тыс. самолетов, 10 тыс. танков, 67 тыс. стволов артиллерии. Это, опять же, общие цифры. Из них в западных округах было сосредоточено 2,7 млн. бойцов, 1800 средних и тяжелых танков — плюс 3–4 тыс. легких танков, танкеток и броневиков устарелых конструкций. Также в приграничных округах имелось до 40 тыс. орудий и минометов, 1540 новых самолетов и до 5 тыс. — старых образцов.

Подавляющего преимущества Германия не имела, технического тоже. Ее лучшие танки «Панцер-4» (русские называли их Т-IV) с орудием 75 мм уступали новейшим советским образцам Т-34 и КВ. А наряду с ними было много машин Т-III (орудие 37 мм), легкие Т-II. Использовались даже трофейные танки, французские и английские. Не было у немцев и безусловного авиационного превосходства. Германская артиллерия по качеству уступала советской. Она тоже была в значительной мере трофейной, разносистемной и разнокалиберной. Нет, сказались другие факторы.

Немцы не имели общего превосходства — но они обеспечили себе превосходство в нужных местах и в нужное время. Они были уже матерыми вояками и умело обыграли командование Красной армии. По плану «Барбаросса» сосредотачивались три группы армий. Группа «Север» фон Лееба нацеливалась на Прибалтику и Ленинград. Группа «Центр» Браухича — на Москву, группа «Юг» Рунштедта — на Киев и Донбасс. А советский Генштаб и правительство допустили стратегический просчет. Они были уверены, что немцы в любом случае не рискнут идти на Москву. Ориентировались на опыт 1918 г. — ведь тогда Германия считала главной целью отхватить Украину, богатую продовольственными, сырьевыми и промышленными ресурсами. Поэтому львиная доля советских сил была сосредоточена на южном направлении.

Но у гитлеровцев основной являлась группа армий «Центр»! Она располагала двумя танковыми группами, Гота и Гудериана. Двумя пробивными кулаками из танковых и механизированных корпусов. В группах армий «Север» и «Юг» было по одной танковой группе. И, как отмечалось ранее, советские войска располагались тремя эшелонами — значительная часть оставалась в глубине страны. Выдвигать их начали лишь в конце мая, а то и в июне. Многие соединения едва успели подтянуться к местам новой дислокации, даже не осмотрелись и не освоились с новым для них театром действий. Занимались собственным устройством и расквартированием. Перевозились вторые эшелоны, тылы, отстали на прежних местах военные склады. А ведь там были боеприпасы, горючее, запчасти. А некоторые части еще задержались на прежних местах или находились в дороге.

К моменту нападения в первом эшелоне в Прибалтике стояла 21 дивизия — на них нацеливались 34 германских. В Белоруссии границу прикрывали 26 дивизий — против них изготовились 36. Украину прикрывали 45 дивизий — а против них развернулись 57. Но ведь и инициатива целиком принадлежала гитлеровцам. Они сами выбирали, где и как сконцентрировать свои войска. На направлениях главных ударов германское командование обеспечило себя двадцатикратное превосходство! Эти удары должны были стать неотвратимыми. Такими, чтобы проломить наверняка. Чтобы затормозить и остановить их было заведомо невозможно!

Впрочем, еще необходимо рассмотреть — а кто же стоял на пути вражеского вторжения. Красная армия находилась в стадии реорганизации. Со времени перехода на всеобщую воинскую обязанность миновал лишь год и 9 месяцев. Половина солдат была первого года службы, а 800 тыс. были вообще новобранцами, их только призвали в июне 1941 г. (кстати, перед Первой мировой войной Генеральные штабы России, Франции, Германии при подсчете своих сил и противника вообще не учитывали солдат первого года службы: считали, что они еще не стали настоящими бойцами). Ко всему прочему, Красная армия, за исключением ветеранов финской и японской кампаний, была необстрелянной. А это — очень большое отличие от опытных солдат, хотя бы один раз побывавших в бою и уже преодолевших неизбежное в таких случаях состояние шока.

И вот на эти-то необстрелянные войска обрушились удары такой силы, каких не мог ожидать никто! Теоретически-то, конечно, знали. Примеры Польши, Франции, Греции были налицо. Но одно дело — знать понаслышке, другое — испытать на себе. Как стихийное бедствие! Земля трясется от надвигающихся потоков танков, автомашин, все небо покрывается черными крестами бомбардировщиков. Кстати, цели были отлично разведаны. Бомбежки и штурмовки обрушились в первую очередь на советские аэродромы. В первый же день было выведено из строя 1200 самолетов, и немцы захватили господство в воздухе. Утюжили и штабы, батареи, опорные пункты. Выбрасывались парашютисты, десантные группы, в тылу там и тут начали действовать диверсанты…

Стадия реорганизации, стадия неустойчивости и перемен сказалась не только на качественном составе Красной армии. Как радовалось правительство и народ, что пакт Молотова — Риббентропа позволил воссоединиться с Западной Белоруссией, Западной Украиной! Но выяснилось, что и немцы, выражая готовность к щедрым уступкам, держали изрядный камень за пазухой. Ведь наша страна точно таким же образом, как и Франция, Чехословакия, Финляндия, рассчитывала на позиционную оборону. Вдоль прежних рубежей годами оборудовалась укрепленная линия — иностранцы называли ее «линией Сталина». Больше 150 мощных укрепрайонов, связанных между собой, сотни и тысячи пулеметных и артиллерийских дотов, капониров, блиндажей. А когда граница сдвинулась, фортификационные сооружения очутились в глубоком тылу! Их стали демонтировать, сняли вооружение. На новых границах наметили строить другую линию — так называемую «линию Молотова», но работы только начинались…

В общем, время нападения было выбрано оптимально. Старыми укреплениями пользоваться уже было нельзя, а новых еще почти не было. Сходная ситуация сложилась с вооружением — удар застал Красную армию в самый неподходящий момент. Старая техника уже выработала ресурс, была снята с производства. В войска уже поступала новая техника. Но ее не успели освоить. Советские пилоты только-только начали переучиваться летать на новых самолетах, танкисты — водить новые танки, поражать цели. Начали воевать кто во что горазд, как получилось. Кто-то на старых раздолбанных машинах, постоянно ломавшихся. Кто-то на великолепных, не умея использовать их возможности. Между прочим, немцы учитывали разницу. Их авиация сперва пробомбила те аэродромы, где базировались новые самолеты. Старые можно было уничтожить и позже, их считали менее опасными.

Кстати, когда рассуждают о боеспособности армий, то обычно сравнивают количество орудий, танков, самолетов и этим ограничиваются. Хотя это абсолютно некорректно. Некоторые предметы снабжения и вооружения имеют на войне не меньшее значение. Например, в Красной армии было крайне мало автотранспорта [19, 151]. Танки-то выпускали в первую очередь, рапортовали. А обычными грузовиками войска не обеспечили, оставляли на потом. Считалось, что по мобилизации в армию будет направлен автотранспорт гражданских организаций. Но своевременной мобилизации объявлено не было! А заводские, фабричные, колхозные машины были спешно задействованы под эвакуацию. Войска лишились возможности перебрасывать подкрепления на нужные участки, подвозить снаряды, горючее.

Другой бедой стали средства связи. Это был серьезнейший, стратегический просчет советского командования. По опыту Первой мировой опасность перехвата и расшифровки радиограмм преувеличивалась, а возможности радио недооценивались. В 1941 г. в войсках действовали инструкции, запрещавшие использование радиосвязи в боевой обстановке [99, 130]! Даже в корпусах и дивизиях не имелось радиостанций достаточной мощности. А радистов и шифровальщиков было крайне мало, они были неопытными. Не хватало даже простых полевых телефонов и проводов. Не было собственных линий связи у командных пунктов фронтов и армий. Предполагалось, что в случае войны будут использованы линии наркомата связи, то бишь обычная телефонная сеть. Но эта связь сразу же была выведена из строя германской агентурой, диверсионными группами и авиацией. Осталось — узнавать обстановку и отдавать приказы через посыльных, а это вело к задержкам, накладкам, ошибкам.

Не были радиофицированы самолеты, даже новейшие, что затрудняло взаимодействие между ними, получение целеуказаний, предупреждения об опасности. На новых танках уже начали ставить рации, но только на командирских. Таким образом командирский танк четко обозначался антенной, а передать распоряжения подчиненным он не мог. В бою, например, применяли команду «делай как я» — командир шел в атаку первым [81].

Худо было в Красной армии и с минно-саперным делом. Применению мин не придавали большого значения — поскольку врага предполагалось громить «ворошиловскими» контрударами. Спохватились во время финской войны, понеся огромные потери на минных полях. Но сделать успели очень мало. На всю Красную армию имелось лишь несколько десятков миноискателей! Запас изготовленных противотанковых и противопехотных мин был ничтожным. Если требовалось что-то заминировать, это делали специалисты-саперы. Но и среди саперов обученных взрывников было крайне мало [28]!

Вот все это вместе как раз и обеспечило картину катастрофы. Танковые прорывы, бомбардировки, диверсии и нарушения связи привели к тому, что управление войсками было потеряно, начался хаос и неразбериха. В Москву посыпались самые противоречивые доклады. Командующие фронтами и армиями сами плохо представляли, что творится вокруг них. Но нередко бодро сглаживали: дескать, ситуация под контролем. 23 июня главное командование и Генеральный штаб разослали в войска директиву — нанести контрудары и выбросить противника со своей территории, использовать для этого танковые и механизированные корпуса, самые мощные бронированные кулаки Красной армии.

Это лишь усугубило мешанину. Контрудары принялись организовывать в страшной спешке, почти ничего не зная о реальном состоянии собственных частей и о противнике. А если и получали от подчиненных какие-то сведения, то они быстро устаревали. Радиосвязь не работала, телефонные и телеграфные провода были перебиты бомбами или перерезаны диверсантами. Пока связной найдет нужный штаб, передаст пакет с донесением, обстановка уже менялась. Но на основе неверных донесений составлялись ошибочные приказы. Новые связные везли их в войска — а обстановка продолжала меняться.

Получив эти приказы, танковые колонны с выработанным моторесурсом совершали длительные марши, машины ломались по дороге. С воздуха их безнаказанно расстреливала и бомбила гитлеровская авиация. Еще не вступив в бой, корпуса оказывались страшно поредевшими. Бывало и иначе. Танковые корпуса, причем вооруженные новейшей техникой, четко выполняли поставленную задачу. Атаковали, давили немцев. Но оказывалось, что их нацеливали на второстепенные направления. Ущерб, который они наносили врагу, не сказывался на ходе боевых действий. А сами корпуса застревали без горючего и снарядов. После этого экипажам оставалось только бросать свои танки и выбираться пешком. Иногда не зная, что рядом находятся склады топлива, боеприпасов. Охране тоже приходилось бросать или уничтожать эти склады.

Красноречивую картину, что творилось в приграничных областях, рисуют, например, мемуары Симонова. Никто ничего не знает, а где свои, где чужие, где командование, где подчиненные. С воздуха давят немецкие самолеты, постоянные бомбежки и обстрелы. Дороги забиты, в одну сторону катятся потоки беженцев, в другую маршируют колонны безоружных призывников, идут к уже не существующим полкам и дивизиям, прямо в плен. Немецкие танки неожиданно оказываются повсюду! Возникают как будто из ничего то там, то здесь [114]. Растекаются слухи про непонятные вражеские десанты, возникают непонятные импровизированные отряды. Одни хотят обороняться, другие найти своих, третьи уже спасаются. Батареи замолкают без снарядов, а снаряды им привозят не того калибра…

Сражения закипали на огромных пространствах, но беспорядочные, короткие и печальные для советской стороны. Северо-Западный фронт начал было налаживать оборону в Литве под Алитусом. Но в лоб на него навалилась группа армий «Север», а с фланга — левое крыло группы армий «Центр». Оборона рухнула сразу. Во исполнение приказа Москвы был нанесен контрудар, для этого у городка Расейняй бросили в бой два танковых корпуса, около тысячи машин! Но часть танков вышла из строя или была уничтожена еще на марше. Остальные схлестнулись во встречном сражении с 3-й танковой группой фон Гота и были разбиты. Командование Северо-Западного фронта приказало войскам отходить за Западную Двину, строить оборону по рубежу этой реки. Но германские подвижные части опередили. Форсировали Двину раньше, чем отступающие части успели закрепиться. Ворвались в Ригу, заняли Даугавпилс.

На участке Западного фронта самым уязвимым местом являлся выступ границы возле Белостока. Это была как бы «естественная» заготовка для окружения. Немцы с самого начала намеревались подрезать горловину, и в кольце очутились бы две советских армии, 3-я и 10-я. Но когда загрохотала война, эти армии проявили мужество и упорство. Удерживали «коридор» несколько дней, сдерживали неприятельские атаки, а тем временем войска выводились из наметившегося «мешка». Только 28 июня германские соединения преодолели оборону на флангах и замкнули окружение. Но за эти дни уже осуществилось несколько других вражеских прорывов. А в результате дивизии 3-й и 10-й армий, сумевшие выскользнуть из Белостокского котла, угодили в котлы меньшего размера — под Берестовицей, Волковыском, Мостами.

В центре обороны Западного фронта обозначилась огромная дыра. Чтобы закрыть ее и восстановить боевые порядки, навстречу немцам спешно выдвигался второй эшелон Западного фронта. Под Минском оставались старые укрепления «линии Сталина». Они были разоруженными, но бетонные доты и траншеи никуда не делись, если занять их войсками, можно было организовать очень прочную оборону. Но в Литве, как уже отмечалось, вместе с группой армий «Север» наступала 3-я танковая группа Гота. Захватив Вильнюс, она повернула на восток. Двинулась без сопротивления, в «безвоздушном пространстве» по русским тылам. А навстречу ей с юга шла 2-я танковая группа Гудериана. Соединились под Минском. В новом грандиозном котле очутились остатки 3-й и 10-й армий, отходившие с запада, и второй эшелон, 13-я и 4-я армии…

На участке Юго-Западного фронта граница тоже имела выступ — возле Львова. И, конечно же, немецкие стратеги не упустили возможность наметить еще одно масштабное окружение русских. Здесь действовала 1-я танковая группа фон Клейста. Ей предписывалось подрубить с фланга львовский выступ. Но на южном крыле советское командование не утратило управления своими армиями и располагало гораздо большими силами, чем в Белоруссии или Прибалтике. Навстречу группе фон Клейста было брошено 6 механизированных корпусов, 2500 танков. В районе Дубно — Луцк — Броды разыгралось невиданное по масштабам танковое сражение. Советские бронетанковые силы втрое превосходили противника. Но использовали их крайне неумело. Дергали туда-сюда по одному, ставили неверные задачи. Клейст грамотно манипулировал своим кулаком, отслеживал перемещения русских, громил корпуса по очереди.

В результате группировка оказалась растрепанной, но и германская попытка окружения была сорвана. Советские части на Украине отходили в порядке, взломать свои порядки противнику не позволяли. И только здесь, на Юго-Западном фронте, удалось сформировать из саперов несколько подвижных команд с запасами взрывчатки. Они отходили вдоль основных железнодорожных магистралей, взрывая за собой тоннели, мосты [28].

Но в Белоруссии фронт рухнул окончательно. В нескольких котлах оказались запертыми и погибали 11 стрелковых, 2 кавалерийских, 6 танковых, 4 моторизованных дивизии. Правда, окружения были неплотными. Попавшие в них группировки имели возможность организовать контрудары с тыла по немцам. Могли вырваться и выйти к своим. Или держаться в окружении до конца — спасая страну и выполняя воинский долг, оттягивая на себя и связывая силы противника. Некоторые и в самом деле дрались отчаянно, как защитники прославленной Брестской крепости. Германские генералы отзывались об этом уважительно. Гальдер отмечал: если в Польше и Франции можно было позволить себе отступления от требований боевых уставов, то в России приходилось воевать серьезно, расслабляться было нельзя.

Другие пробирались к своим. Бросали поломанные или оставшиеся без горючего танки, машины. Прятали в лесах или топили в речках пушки. Сворачивали с дорог, углублялись в чащобы и болота, где не было врагов. Голодали, болели, хоронили друзей. Пробивались через неприятельские заслоны и патрули, но упорно брели на восток, к линии фронта. Но… далеко не все солдаты и командиры Советской России проявили в эти дни стойкость, героизм, да и обычное понимание воинского долга! И, пожалуй, это оказалась самая главная, катастрофическая слабость Красной армии.

В 1917 г. царские войска были разрушены идеями «пролетарского интернационализма». А в 1920-х и начале 1930-х гг. советская молодежь воспитывалась на этих же идеях! В войну вступило то самое поколение, которое росло на химерах «интернационализма», на оплевывании патриотических ценностей. То самое поколение, которое было отравлено ядом безбожия, громило храмы, устраивало кощунственные атеистические карнавалы. Ему не за что было стоять насмерть. И вообще, как можно «насмерть», если за гробом ничего не будет? Логика подсказывала обратное. Надо цепляться за эту жизнь. Единственную… Да и за что же драться, за что погибать, если немцы — братья по классу?

А с другой стороны, многие в Советском Союзе помнили «красный террор», бедствия раскулачиваний, коллективизации, голодомора, репрессий — и восприняли оккупантов в качестве избавителей. В селах нередко встречали немцев колокольным звоном и хлебом-солью. Открывали заколоченные храмы, распускали колхозы, выбрасывали портреты вождей и доставали припрятанные иконы. Советские солдаты поднимали руки вверх. Каждый по-своему. Один жаждал уцелеть. Другой внушал себе, что его пришли освобождать от коммунизма. Разве так уж трудно найти повод, чтобы оправдать самого себя?

Сталинский приказ № 0019 от 16 июля 1941 г. констатировал: «На всех фронтах имеются многочисленные элементы, которые даже бегут навстречу противнику и при первом соприкосновении с ним бросают оружие». В Белостокском и Минском котлах в плен попало более 300 тыс. человек. Из них 20 тыс. сами перешли на сторону немцев! Именно такие прецеденты породили печально известный приказ № 270 от 16 августа, объявлявший добровольную сдачу в плен предательством.

Другие солдаты просто разбегались. В полосе одного лишь Юго-Западного фронта за неполный месяц с 22 июня по 20 июля 1941 г. был задержан 75 771 дезертир! А скольких не задержали? Сколько ускользнуло по лесам и деревням? А на разгромленном Западном фронте дезертиров даже и сосчитать было невозможно. Кто там разберет — дезертир, окруженец? Все бегут! Все бредут не пойми куда! Сотни тысяч таких солдат, то ли окруженцев, то ли дезертиров, отнюдь не пытались выходить к своим. Зачем? Снова воевать? Снова под обстрел, под танки, в окружение? Эта категория не поднимала руки вверх, но считала, что война для них кончилась. Благо по деревням имелись вдовы, солдатки — проводили своих мужей на фронт, те и сгинули. Дезертиры селились у них в «примаках», по хозяйству помочь, постельку погреть — всем хорошо, всем удобно.

А в итоге получалось, что упорную оборону немцы встречали лишь на отдельных участках. Наткнувшись на полк или дивизию, настроенную биться до последней капли крови, тормозили, прощупывали по соседству. Где-нибудь рядом находили менее стойкие войска, наваливались на них, опрокидывали, разгоняли. И герои, удержавшие свои позиции, оказывались в ловушке. 3 июля начальник германского Генштаба Гальдер записал в дневнике: «Не будет преувеличением сказать, что война выиграна в течение двух недель». Он был близок к истине. Центральный и северный участки фронта были взломаны. Советских армий, которые должны были их оборонять, больше не существовало.