Над моей головой пробили часы. Наступил полдень — тот час, когда Император торопливо устремлялся в Хранилище.

— Сегодня впервые за сотни лет наш возлюбленный Император не получит каждодневной порции чужой жизни, — сказал Старший, прислушиваясь к мелодичному звону.

Его слова словно подбросили Тала.

— Скорее за мной! — крикнул он.

Мы побежали по бесконечным дворцовым коридорам туда, где под надежной охраной был заперт свергнутый повелитель.

Император метался по комнате, как плененный тигр. Его прекрасное лицо было искажено яростью, глаза метали молнии.

Когда мы вошли, он остановился. Было пятнадцать минут первого. Он быстро окинул нас взглядом, затем его глаза нашли меня и впились в мое лицо. Я смотрел на него, ожидая, что он сейчас скажет.

— Ты не опускаешь глаз… Ты хочешь служить своему Императору… — забормотал он тихо, надвигаясь на меня. Его глаза были безумны. — Слушай мою волю, о верный слуга мой Тир Асе, первый среди Стоящих У Руля! Я назначаю тебя своим наследником. Я отказываюсь от престола и передаю тебе высшую власть в государстве. Я раскрою тебе тайну вечной молодости. Ты будешь могуч и бессмертен. Но ты должен выполнить мой последний приказ. Я вижу на твоем бедре меч, и руки твои свободны. Убей этих людей, что стоят возле тебя — и ты станешь повелителем Империи…

— Он сошел с ума… — прошептал Старший.

— Нет, он просто умирает, — возразил Тал. И мы увидели это… Лицо Императора менялось на наших глазах. Маска молодости сползала с него, на лицо ложились тени, потускнели глаза, по свежей коже пробежали морщины, он осунулся и поник.

— Пустите меня! — вдруг закричал он, бросаясь к дверям. — Полдень миновал, и я должен идти! Пустите же!

Он бился в наших руках, но силы его слабели, мускулы его дрябли с каждой секундой, голос срывался, хрипел.

— Я должен попасть в Хранилище! — бормотал он, вращая безумными глазами. — Пустите… Я не хочу…

Это было омерзительное зрелище. В припадке ярости он схватился за голову, и длинные пряди мгновенно поседевших волос стали отделяться от черепа, оставляя голые места, желто отсвечивающие стариковской кожей. Нос его скрючился, щеки ввалились, руки тряслись…

— Неужели ничего нельзя сделать? — пробормотал Старший. Тал покачал головой.

— Он обречен. Его поддерживала только каждодневная порция чужой жизни.

Тем временем силы совсем оставили Императора. Он опустился на пол. Теперь это был страшный, полубезумный старик, который разваливался на наших глазах.

— Не хочу, не хочу, не хочу… — бессвязно бормотал он еще несколько минут, потом скрючился в углу комнаты и затих. Какое-то время его костлявые пальцы еще шевелились, словно пытаясь остановить уходящую жизнь, потом замерли, а остекленевшие глаза уставились в потолок.

Тал снял со стола расшитую жемчугом скатерть и накрыл ею тело.

В это время открылась дверь и вошел Гун.