11
"...Эксперименты не шли. Как говорили в группе, кто-то путал научных сотрудников, сбивал их, направлял в тупик. На некоторое время можно было выключить аппаратуру, заняться пока обработкой таблиц, построением графиков, осмыслить полученный материал.
Все вышли покурить. Но дверь на улицу возле курилки была открыта. Работники какой-то лаборатории таскали упакованное в огромные ящики оборудование. Волны холодного воздуха неслись по коридору. Покурить можно было и возле своей комнаты. Мгновение все еще молчали, потом кто-то сказал: "Послушай...", и начался обычный в таких случаях научный треп.
Федор медленно, бочком отошел в сторону, постоял возле лестницы. Вниз идти было уже незачем. Неуверенно сделал он несколько шагов вверх. На площадке между первым и вторым этажом распахнулись двери актового зала. Там сейчас было ветрено и холодно. Федор это знал точно. Его несло вверх все быстрее. Между вторым и третьим на маленькой дверце, которая вела в кинобудку, висел пудовый амбарный замок. Антикварный. Федор уже бежал. Он помнил, что там, выше, есть еще одна дверь. Аппендикс библиотеки и актового зала был высотой всего в два этажа. Между четвертым и пятым стена была сложена из стеклянных кирпичей. А на высоте пояса приклеилась маленькая глухая дверца, которая никуда не вела. Это знали в институте все, ну, во всяком случае, многие, и никому не приходило в голову открывать ее. Здесь можно было лишь вывалиться с огромной высоты. Дверь не запиралась. На ней не было никаких замков ни висячих, ни врезных.
Федор перевел дух. Его непреодолимо тянуло открыть дверь, словно звали его и нельзя было отказать. Вверх и вниз по лестнице сновали люди. А при них лезть в дверцу было почему-то неудобно. Но и ждать бесполезно: тут ходят целый день. Он принял непринужденную позу, но так, чтобы в любое мгновение рвануть ручку.
— Папаня! — донеслось снизу. Это, задыхаясь от спешки, кричала Ольга. — Ну зачем ты туда? Ведь снова...
Федор не дослушал, легко распахнул дверцу и, зажмурившись от яркого света, шагнул. Последнее, что он услышал, было тихое:
— Папаня...
Под ногами был твердый пол. Стены огромного зала дугами уходили вверх. Свет струился отовсюду. Все было просто и красиво, даже изящно, но ничто не останавливало взгляд, лишь где-то вдалеке, диссонансом, чернела точка, притягивающая к себе, как магнит. Федор пошел вперед, уже зная, где он очутился. Это и страшило его, и манило, звало. Противиться зову было нелепо, да и не хотелось.
Федор шел и точка, увеличиваясь в размерах, превращалась в стол и сидящего за ним человека. Человек ждал Федора, аккуратно сложив руки на пустой столешнице.
— Здравствуйте, — сказал Федор.
— Здравствуйте, — ответил человек. — Меня зовут — Федор-сто восемьдесят Михайлович-девяносто шесть Приклонов-семнадцать. Садитесь, пожалуйста.
Федор продолжал стоять.
— Что же вы? — удивился Приклонов-17. — Ах, да... Ну да уж потерпите. Или, быть может, имеете сильное желание сесть на мое место?
Федор промолчал.
— На вас, уважаемый, поступила жалоба от писателя Федора-десять в девятой Михайловича-два на десять во второй, в квадрате, попросту, Приклонова-сто. Фантаста, между прочим... Что вы имеете сказать в свою защиту? Ах да... презумпция невиновности... Простите, простите... Начнем, пожалуй, со следующего. Автор "Фирменного поезда" это ведь вы и есть?
— Я, — согласился Федор и почувствовал, что голос его дрогнул.
— Любопытная вещица, ничего не скажешь. И долго вы ее писали, если, конечно, это не профессиональный секрет?
— Четыре часа. Пока в поезде спал Артемий Мальцев. Писать нужно было именно, когда он спит.
— И что же, вы всегда так быстро пишете повести?
— Нет. Но тогда очень нужно было. А Артемия...
— Ах, — отмахнулся Приклонов-17. — Знаю, знаю про Артемия, Артемахуса, Артемида, Артюшу и прочая и прочая. Но очень хотелось бы знать, как вы сами считаете: можно ли было написать такую большую, между прочим, повесть за такой короткий, откровенно говоря, срок? Да еще в условиях эмоционального стресса.
— Все что-то делали, старались... Я — тоже. А повесть я потом дорабатывал. Даже урезать пришлось. Редактор категорически потребовал.
— Хорошо, хорошо, хорошо! — всплеснул руками Приклонов-17. — Верю, верю, верю. Но доказательства... Где доказательства? Ах, простите, совсем забыл. Снова эта проклятая презумпция! Вы, естественно, можете не защищаться, пока мы не предъявим вам доказательства вашей вины.
— Предъявляйте, — сказал Федор.
— Вы ведь знакомы с фантастом Федором?
— Нет, не знаком.
— Ну как же! С фантастом Федором Михайловичем Приклоновым!
— Я — Федор Михайлович Приклонов.
— Ну вот видите! А говорите, что незнакомы. Нехорошо с самого начала.
— Я не могу быть знаком с самим собой. В этом случае понятие "знаком" теряет свой смысл.
— Теряет? Хм... Согласен. Это вы хорошо сказали: теряет свой смысл. Надо запомнить. И все же... Я имею в виду Федора-десять в девятой Михайловича-два на десять во второй, в квадрате, то есть, Приклонова-сто. Только не путайте его со мной.
— Нет, не знаю, — заявил Федор. — Насколько я понимаю, он, да и вы из двадцать третьего века?
— Совершенно верно. А уж если говорить точнее, то из самой середины, середки, сердцевины двадцать третьего... Все равно — нет?
— Не имел чести.
— Смотрите, вам виднее. Но ведь придется очную ставку...
— Любопытно познакомиться.
— Ах, даже любопытно! И что же, ни тени трепета, страха перед содеянным?.. Фу, прошу прощения... Все забываю. Начнем, пожалуй.
— Валяйте, — согласился Федор.
— Прощу возникнуть истца! — торжественно сказал сидящий за столом.
Чуть толкнув Федора плечом, так что тому даже пришлось попридержать возникшего, рядом сделался, образовался, появился фантаст Федор-109.
— Прошу, так сказать, прощения, -чуть нервно сказал он. — Спят, что ли, там? Не могут "возникнуть" меня нормально. Все с выкрутасами, шаляй-валяй, за что только время получают?!
Федор, сидящий за столом, терпеливо ждал, когда возникший поостынет.
— Вы успокоились? — спросил он через некоторое время. — Учтите, что банк может опротестовать этот вклад и тогда ваше время тю-тю, в трубу вылетит.
— Мое время священно! — заявил Федор-109.
— Да, да, конечно, — согласился сидящий за столом. — Никто не спорит.
— Вор! — вдруг грубо сказал Федор-109. — Вором был, вором и остался!
— Будьте взаимно вежливы, — попросил Федор-180.
— Конечно, — внезапно согласился Федор-109. — Прошу, так сказать, прощения. Но Федор — вор!
— Объясните же наконец! — потребовал Федор.
— Один момент! Один момент! Вот заявление фантаста Федора, — сидящий за столом показал двум другим пустую ладонь, — в котором истец обвиняет Федора Михайловича Приклонова в плагиате.
— Что? — удивился Федор.
— Да, да. В плагиате. В ваше время уже было известно выражение "плагиат"?
— Было. Что же это я у него украл?
— А повесть-то! — заявил Федор-109 и, чуть отодвинувшись, уставил руки в бока. — А "Фирменный-то поезд "Фомич"!
— Но позвольте! — заволновался Федор.
— Не позволим! Всею массою времени не позволим! — внезапно взвизгнул обворованный.
— Позвольте... Как я мог украсть повесть, если жил на триста лет раньше вас? Кроме того, я ведь писал о том, что произошло со мной и моими друзьями. Так что ваше предположение полностью ошибочно.
— Хм, — сказал сидевший за столом, — он что, правда жил на триста лет раньше?
— Ну, конечно, — заулыбался Федор.
— Экая безделица ! — заорал Федор-109. — Что же тут особенного. Пропутешествовал во времени и баста!
— Да мы еще не можем путешествовать в будущее, — заверил Федор. — Мы еще и в прошлое-то только на пятнадцать лет.
— Вы не можете?! Ха-ха! А кто, по-вашему, может?
— Да пока еще никто.
— Никто! — взревел Федор-109. — Никто, говорите! А товарищ Обыкновеннов?! Пришелец с планеты Ыбрыгым!
— Что товарищ Обыкновеннов? — струхнул почему-то Федор.
— Ведь товарищ Обыкновеннов очень даже запросто может путешествовать во времени туда, прошу прошения, и сюда.
— Не знаю, — пролепетал пораженный Федор.
— А я знаю. Знаю, что вы перед тем, как написать свою, если только можно так выразиться, повесть, вели приватную беседу с товарищем пришельцем!
— Да какой он пришелец? Обыкновенный человек.
— Не скажите! О чем вы в таком случае беседовали, если не секрет? ехидно спросил Федор-109.
— Да так... О том, о сем... О жизни... Очень умный человек товарищ Обыкновеннов.
— Еще какой умный! Ведь это он вам и передал мою рукопись, — зловеще заключил обворованный фантаст.
— Ничего он мне не передавал! Слышите! Я сам написал эту повесть!
— О-хо-хо! — сказал сидящий за столом. — Вас послушать... И чем только люди занимаются. А еще говорят, что время — время.
— Не понял, — сказал обиженный фантаст, — не понял вас, Федор-сто восемьдесят Михайлович-девяносто шесть.
— Да что же тут непонятного? Сядьте на мое место, все и поймете.
— С удовольствием, — еще не веря, сказал Федор-109.
— А фантастика? — растерянно спросил Федор.
— Какая еще фантастика? — оскорбился Федор-109. — Тьфу! Вот вам ваша фантастика? — Он как-то осторожно обходил стол, пританцовывая, похлопывая его ладонями.
— Зад немного размять, — сказал сидящий за столом, с трудом встал и действительно начал разминать свой костлявый зад, тоже похлопывая его ладонями.
Фантаст тотчас же занял его место и великая озабоченность выступила на его лице.
— Я вас слушаю, — осторожно сказал он.
— Вменить в обязанность! — вдруг взорвался разминавший зад. — Чтобы не ерепенился! Не сомневался. А брал без размышлений!
— Вменим, — пообещал Федор-109. — Возьмет! Как миленький возьмет, да и еще раз возьмет! А пока маленький презент, так сказать, от будущего. Фантаст открыл дверцу стола, выдвинул ящик, вынул из неге что-то блестящее и позванивающее. — Самозашелкивающиеся... — пояснил он. — Не каждому, не каждому такое счастье выпадает. Ловите!
Федор машинально подставил ладони и на его правом запястье щелкнул замок изящного, прочного кольца. С кольца свешивалась пятисантиметровая цепочка. Второго кольца не было. Заметив недоумение Федора, сидящий за столом пояснил:
— Все нормально. Все правильно. Это кольцо Мебиуса, только не в пространстве, а во времени. Как только вы возьмете... заметьте: как только вы возьмете, оно защелкнется и на второй руке. И тогда уже ваша взяла! Прекрасная вещица. С гарантией на один миллион лет.
Браслет не жал и даже был не виден на руке, если опустить ее вниз.
"Дома распилю", — подумал Федор и спросил:
— Больше у вас тут нечего посмотреть?
— Мы не для того вас вызывали! — заорал тот, что теперь сидел за столом. — Не на смотрины! Ах, да! Прошу прощения. Вы в официальном учреждении, между прочим. Прошу помнить. Так что он там отказался взять?
— Один момент. Может, уважаемый Федор Михайлович недопонял-недопонял! Но о нуль-упаковке-то, надеюсь, имеете какое-то представление? Так ведь?
— Так, — согласился Федор. — Имею.
— И Афиногена знаете?
— Знаю Афиногена Каранатовича.
— И чем он сейчас занимается, знаете?
— Что показывал, то знаю.
— Знает он, все знает! — закричал сидящий за столом. — В бараний рог!
— А дверь-то, дверь-то он вам показывал, — осторожно спросил тот, который стоял.
— Показывал, — ответил Федор.
— И жилплощадь фантасту нужна?
— Ох, нужна жилплощадь, — чистосердечно признался Федор.
— Тогда все в порядке! — заключил сидящий за столам. — Все, все вам прощается. Более того, вот тут передо мной сидел Федор-сто восемьдесят Михайлович-девяносто шесть Приклонов-семнадцать... Так я вам по секрету скажу, что это не он сидел, — шепотом добавил Федор-109.
— Нет, нет, не он, — быстро согласился Федор-180.
— Это вы, извиняюсь, сидели... Вы...
— Я? — удивился Федор. — Никогда я там не сидел. Да и желания сидеть нет.
— Да будет, будет желание. Все будет. В нашем мире все возможно. Слава, почет, уважение, банкеты, издания вне плана.
— А что же вы?
— Господи, боже мой! Да мы — это вы и есть. Все, все преотлично. У истца больше нет претензий? — спросил он сам у себя и сам же ответил: Надеюсь, что нет.
— Какие могут быть претензии к Федору Михайловичу Приклонову? Мы же его любим!
— Любим? — переспросил сидящий за столом. — Ах, да... Любим. Ну, конечно, любим! Как же нам самого себя не любить! Любить надо. Обязательно надо.
— Все. Идите и берите. И комиссию убедите, что нуль-упаковка существует.
— Какую еще комиссию? — не понял Федор.
— Да ту, что сегодня должна посетить Афиногена Каранатовича. Нам все, все известно, хе-хе...
— Да в чем же я ее должен убедить?
— Ну вот. Снова да ладом! Ведь вам жилплощадь нужна?
— Нужна.
— А Главный распорядитель абсолютными фондами пока не дает.
— Возможности, значит, пока нет.
— Ну, конечно, пока. Не дает, не дает, да вдруг даст, — забегал вокруг Федора Приклонов-17. — Только когда это еще будет? С бригадным подрядом вот никак не могут наладить дело. То да се. А тут сразу. И, уверяю, Афиноген Каранатович не поскупился. Квартирка у него получилась, что надо. Любо-дорого! Тишь, да гладь, да божья благодать! Сиди пописывай. Теща-то ведь здорово храпит? Ну вот... Конечно, почему бы ей и не похрапеть в свое удовольствие? Да только вам, насколько я знаю, это мешает. Мешает, мешает, не отпирайтесь! А здесь у вас все будет. И номера... не какие-нибудь там десять в девятой... об этом и подумать-то неприятно... а единицу присвоим. Федор-один Михайлович-одни Приклонов-один. А то — десять в девятой!
— Между прочим, — заметил сидящий за столом, — это вы сейчас Федор-десять в девятой.
— Как это я? Я Федор-сто восемьдесят.
— Был да сплыл!
— Позвольте!
— Нет, не позволю!
— Да я вас силой!
— А я ручками, ручками уцеплюсь!
— Оторву, оторву паршивые руки неудавшегося фантаста!
— Так ведь фантаст-то теперь вы?
— На!
— Хра!
Бац! Грох!
Оба Федора Михайловича Приклоновых, и тот, что сто восемьдесят, и тот, что десять в девятой, клубком покатились по блестящему скользкому полу. И разобрать, кто есть кто, теперь уже было невозможно.
Что-то недосказанное было в этом разговоре. Что-то от Федора хотели недостойного, подлого. Подчиняясь какому-то внутреннему порыву, он подошел к креслу и сел в него. И сразу же все стало ясно.
— Эй вы! — грубо окликнул дерущихся Федор. — Поработали и хватит, пора отдохнуть!
Подействовало. Федоры с порядковыми номерами расцепились, встали, наскоро привели себя в порядок, обратились в слух.
— Вот что, — сказал Федор. — Вы тут, насколько я понял, ерундой занимались. Кто из вас пойдет к Афиногену Каранатовичу? Что? Даже желающих нет? Странно. Кто же убедит комиссию? Великое изобретение Афиногена не должно пропасть во времени? Что вы без него? Так... Нуль без палочки. Ты, Федор-десять в девятой?
— Это не я, это он — Федор-десять в девятой!
— Нет, не я, а ты! Я — сто восемьдесят!
— Прекратите, — вдруг устало попросил Федор. — Не хотите, не надо. Мне иногда приходит в голову, что ваш нуль-упакованный мир нужно уничтожить. Он нуль, хотя и упакованный. Нет в нем ни добра, ни фантазии. Бред собачий! Страшно, но надо. На этом и порешим. Никто не пойдет к Афиногену. Никто! А другого случая не представится, потому что Афиноген уже не перенесет этого. Он и держался-то только надеждой, что ему поверят, помогут этой верой, человеком сделают. Жаль Афиногена Каранатовича. Но никто из нас троих этого уже не увидит. Конец! Простимся, что ли, Федоры Михайловичи Приклоновы?
— Нет! — заорал один.
— Нет! -заорал другой.
— Я! — согласился первый.
— Мы! — согласился второй.
— Не позволю! Никуда вы не пойдете!
— К чертовой матери! — завопил один и бросился бежать.
— К чертям собачьим! — загундосил второй, догоняя первого.
— Глупцы! Ведь тот, кто поможет Афиногену... — Федор вдруг смутился... — Ведь тот и станет основателем этого "будущего". Стойте!
Федор выскочил из-за стола. Догнать, догнать, во что бы то ни стало догнать. Задержать! Зубами! Ногтями!
Но все-таки слаб был Федор, хотя и бросил давно это прилипчивое занятие — питье. Да и суставы пальцев ног взмолились от боли. Мешал бежать и браслет с цепочкой. Нет, не догнать ему было шустрых двойников. Но среди тех, уже на бегу, снова разгорелась борьба. Кто-то из Федоров подставил ножку другому. Тот упал, успев схватить первого за штанину. И покатились они по чудному полу. Тут снова один вырвался и пробежал в лидерах метров сто. И снова свалка. Хоть и секунду длилась она, но Федор успел приблизиться.
Давайте, давайте, еще, еще поборитесь, мысленно упрашивал их Федор.
Догнал он своих двойников у самых стеклянных кирпичей. Федор-109 уже рвал ручку двери. Оттаскивая то одного, то другого, Федор окончательно измотался. И в какой-то момент пропустил бросок наиболее шустрого из двойников. Дверь распахнулась.
"Что я наделал?" — успел подумать Федор, и тут блестящий дворец будущего со сверкающим полом, уходящими ввысь арками и неизвестно откуда льющимся светом, рухнул. С карниза, срываясь, падал Федор-109.
Федор очнулся на крыше актового зала. Все кости болели, глаз распух, губы разбиты в кровь. Завывал ветер, и Федор почувствовал, что он замерзает, но не было сил даже пошевельнуться. Откуда-то сверху раздались крики, потом перед уцелевшим глазом проплыла веревочная лестница, чьи-то сильные руки приподняли его и передали в другие.
Федор с досадой подумал, что этот проклятый фантаст из двадцатого века все-таки спер у него фантастическую повесть, и захрустел зубами. Стало теплее и чуть темнее. Он уже лежал на носилках.
— Ты лежи, папаня, лежи, — сказала Ольга. — У нас занятия санитарной дружины. Никто не хочет изображать из себя раненого. А нам баллы срежут.
— Ладно, — прошептал фантаст и подумал, как хорошо, что в институте есть санитарная дружина.
Его куда-то понесли, но не особенно осторожно, потому что в носилках лежал совершенно здоровый человек с поломанным ребром, распухшим глазом и разбитой губой".
