ТУМАН НА ПЕРЕКРЕСТКЕ
1
Открытия планировать невозможно. Если бы можно было составить план совершения открытий, то как бы сложен он ни был, над ним стоило бы потрудиться.
Открытия, как правило, стоят вне столбовой дороги науки. Очень часто современнику они кажутся мелкими и незначительными, и на них просто никто не обращает внимания.
После того как открытие сделано, оно переходит в стадию “разработки”, из него извлекают все, что можно извлечь, из него делают все возможные прямые и косвенные выводы, оно становится на магистральный путь науки и постепенно теряет свою новизну. Его используют на практике.
Профессор Котонаев заблуждался, считая вполне достаточными для создания антивещества уже известные в науке данные. Тысячи опытов по рождению античастиц гипнотизировали и создавали иллюзию легкости проблемы. Котонаев настаивал, и в Рощине было решено взять крепость приступом.
Так было со многими проблемами прикладной физики. Все было логично и одновременно неверно. Неверно из-за неполноты человеческих знаний и, может быть, из-за самой логики, в которой всегда есть положения, которые нельзя ни доказать, ни опровергнуть. В этих случаях нужны новые, ранее не известные факты, требуется новое открытие.
Микроскопические доли антижелеза, получаемого в рощинском институте, упорно рассасывались. Удалось примерно на порядок увеличить производительность космотронов, но это не спасло положения. Измерения, которые провела Нонна Кириллина, показали, что скорость рассасывания антивещества растет пропорционально его количеству.
Нонна и Николай Молчанов сидели в лаборатории и неподвижно смотрели на прямую линию скорости аннигиляции антижелеза. Красная линия выносила страшный приговор проделанной работе. Десятки тысяч приборов, десятки грандиозных зданий и сооружений, миллионы киловатт энергии — все напрасно!
Напрасно ли? А может быть, так и нужно? Может быть, иначе нельзя! Разве открытия планируются? Разве можно было так просто, сидя за письменным столом и делая вычисления, предвидеть все это?
— Так что же теперь делать? — спросила Нонна. — Знаешь, мне хочется плакать…
Молчанов невесело улыбнулся.
— Конечно же, не реветь. Нужны новые идеи…
— Котонаев вдолбил нам в голову свой план, и теперь, кроме него, ничего нет. Встречные пучки вытеснили все. Мне иногда кажется, что для решения проблем, вроде нашей, лучше не знать этого метода или, во всяком случае, все забыть и начать на пустом месте. Очень трудно отделаться от привычного образа мышления, особенно, когда знаешь, что так думает каждый, кто здесь работает.
Профессор Соколов вошел неслышно и некоторое время тоже рассматривал прямую линию в рабочей тетради Кириллиной. Николай и Нонна растерянно и с надеждой посмотрели в его усталые глаза.
— Вы только не сердитесь на профессора Котонаева, — тихо сказал Соколов. — Он сделал все, что мог. Ему и его группе сейчас тяжелее всех. Котонаев — замечательный физик, выдающийся ученый. Но мы не вправе требовать от него, как впрочем и от всякого ученого, чтобы он все предвидел.
— Но кто-то же виноват! — не выдержав, воскликнула Нонна.
— Никто не виноват! В науке всегда так. Есть проблемы, которые не решаются известными методами.
Молчанов понял, что необходимо что-то делать, что-то срочное, немедленное, что угодно, только не сидеть вот так, сложа руки.
2
В мире, достигшем небывалой возможности концентрировать в небольшом объеме фантастическую энергию, некогда абсурдная идея о единоличном властелине приобрела устрашающее значение. Один богатый маньяк или группа маньяков могут с дьявольским упорством готовить гибель миллионам.
Однако для производства самого ничтожного количества антивещества необходимо создать столь грандиозные сооружения, приборы и аппараты, черпать такие колоссальные массы обычного топлива, что фактически невозможно ничего упрятать от глаз всевидящего и внимательного мира. Антивещество нельзя приготовить тайком, в подвале дома или в заброшенном сарае. Оно не может быть побочным продуктом какого-нибудь невинного исследования, которое используют в качестве маскировки. Вот почему, несмотря на соблюдение всех законов “священной и неприкосновенной” собственности территории, где обосновался исследовательский центр Саккоро, анализы ученых, случайные высказывания очевидцев, наблюдения моряков вскоре позволили всему миру узнать, чем занимаются на островках архипелага.
Не ясны были только успехи. А это волновало людей, возбуждало протесты, массовые демонстрации с требованиями немедленно направить к Саккоро инспекционную группу.
А пока решения поэтому вопросу “формулировались”, “уточнялись” и “согласовывались” в комиссиях, комитетах и подкомитетах, на островах шла лихорадочная работа. О ней можно было судить по непрерывному потоку нефтеналивных судов, которые покидали разные порты мира с одним и тем же пунктом назначения: остров Овори, Саккоро. Именно там день и ночь ревели электрогенераторы, питавшие два огромных спаренных ускорителя.
Львов поежился от этих мыслей и снова взялся за телефон. Прежде чем набрать номер Котонаева, он опять на минуту задумался. Что скажет теперь Валерий Антонович?
Через распахнутое окно врывалось веселое лето. Улицы городка были такие мирные и солнечные, и просто не верилось, что над ним и над тысячами других городов сгущаются темные тучи.
— Прошу Вас, Алексей Владимирович, прийти ко мне, — сказал Львов по телефону.
Директор института прикладной физики был взволнован.
Сегодня газеты сообщили еще об одной отсрочке формирования инспекционной группы, и тут же корреспонденты указывали, что за последнее время количество покупаемой Саккоро нефти почти удвоилось.
Неужели там добились успеха? Этот хищник Саккоро?..
Когда пират чувствует силу, он не обращает внимания на договоры. Что они ему?
Взглянув на залитые солнцем разноцветные крыши домов, на заполненный людьми бульвар, на весь этот жизнелюбивый, спокойно–суетливый мир, он почувствовал гнев, злость на того, кого никогда не видел в лицо и кто представлялся ему внезапно ожившим скелетом, самой смертью, пытающейся увлечь за собой все это.
Котонаев вошел без стука. Профессор сгорбился и потускнел в последние дни, как-то осел, стал меньше ростом. Он молча подошел к письменному столу и протянул руку. Рука была вялая и тяжелая.
— Подождем минуточку. Сейчас приедет профессор Соколов. А вот и он! Входите, входите, Алексей Владимирович! — воскликнул Львов и тут же осекся. Почему он так обрадовался, увидев Соколова? Это было уже нетактично. — Присаживайтесь поближе, товарищи, — сказал он официальным тоном. — Есть очень важный разговор. Я должен знать ваше мнение.
Ученые придвинули стулья к столу, но уселись поодаль друг от друга. Директор института сухо произнес:
— Дела плохи. У Саккоро, очевидно, полным ходом идет производство антижелеза.
— Ну и как? — с усмешкой спросил Соколов.
— По–видимому, у них не исчезает, не аннигилирует…
— Не может быть!
— Представьте себе, может. Ускорители там работают полным ходом, день и ночь. Что скажете вы, Алексей Владимирович?
Профессор Соколов взглянул на своего коллегу.
— Валерий Антонович прав. Этого не может быть. Антижелезо обязано рассасываться…
— Почему вы так думаете? — спросил Львов.
— Я снова все пересчитал на основе последних экспериментальных данных. Мы были на неверном пути…
— Я тоже пересчитывал, — подтвердил Соколов.
— Вы все пересчитали, но ведь там, у них, антижелезо не исчезает. Иначе зачем бы они гоняли свои ускорители непрерывно?! Понимаете, что это значит?
— Этого не может быть, — продолжал настаивать Котонаев.
Львов тяжело опустился в кресло.
— Постарайтесь продумать это еще не на основе ваших расчетов.
Котонаев взглянул на Соколова.
— Если они повторили то, что сделали мы, то у них ничего не должно получиться, как и у нас.
— А если они что-нибудь придумали этакое… В общем, какое-нибудь усовершенствование?
— Сама идея порочна. Она никуда не может привести.
Эти слова Котонаева звучали почти как приговор самому себе.
3
Две недели подряд теоретические семинары не проводились ни у Котонаева, ни у Соколова. Участники регулярно приходили в кабинеты, садились, ждали и молча расходились.
Когда в ловушке “растаяла” последняя крупинка антивещества, Александр Самарский, которого называли “лордом–хранителем антивещества”, громко выругался и, сильно хлопнув дверью, ушел из лаборатории. Он долго бродил по опустевшей территории института в поисках Николая Молчанова. Никто не знал, куда запропастился его товарищ, и тогда он отправился в теоретический сектор.
Паушев аккуратно рисовал интегралы.
— Что ты считаешь? — спросил Самарский безразличным тоном.
Семен глубоко вздохнул.
— Пифагор говорил, что мир — это гармония чисел. Черта с два. Мир это жуткая неразбериха. Какая тут гармония! Одна эргодическая гипотеза чего стоит. Видал! Это — интеграл Лебега. И как только Гиббс без интеграла Лебега додумался до эргодической гипотезы? Гений!
— Итак, тупик, — мрачно констатировал Самарский.
— Что ты сказал?
— Тупик, я говорю, неизвестно, куда дальше идти…
— Послушай, лорд–хранитель. А известно ли тебе, что тупиков в природе нет. Она, природа, как огромный лес. Что-то вроде джунглей. Иди куда хочешь, не запрещается. Но умей выбрать дорогу. А тот, кто ищет, тот всегда найдет…
Не отрываясь от интегралов, Семен запел песенку. Самарский бездумно смотрел на его карандаш, который медленно, лениво выписывал формулы. Саша собрался уже уходить.
— Постой! Ты ведь спросил, что я вычисляю? Разве тебя это уже не интересует?
— Интересует.
Семен обвел уравнение карандашом и облегченно вздохнул.
— Что это?
— Ерунда. Решение проблемы “Рассвет”. Это и есть истинное решение. Ха–ха–ха! Котонаев умрет от зависти! Кто, этот болван Паушев, Сенька, рыжий? Не может быть! Это ему кто-то подсказал. Саша, ты свидетель. Я здесь один и допер до всего самостоятельно. Ведь правда, что я здесь один из всей теоретической группы? Окончательный результат получен при тебе. Запомни, Сашенька, эту формулу. Она выражает не что иное, как вероятность заселения метастабильных состояний ядер элемента “Икс” нуклонами.
Семен откинулся на спинку стула и сладко потянулся.
— Дал бы пятерку, чтобы увидеть лицо Котонаева, когда он узнает, до чего я додумался!
Лицо Паушева стало серьезным.
— Вот что, лорд–хранитель. Так и быть, чтобы ты не мучался…
— А я и не мучаюсь.
— …чтобы ты не мучался, я тебе раскрою страшную тайну. Только — между нами! И поклянись, что ты сейчас не побежишь к директору и не скажешь, что у тебя родилась гениальная идея.
— Да будет тебе, Сенька! Ну, вываливай свою идею.
— Клянись!
Паушев встал, подошел к Самарскому и торжественно поднял сразу обе руки.
— Клянусь! — гаркнул Самарский.
Семен подошел к двери кабинета и повернул ключ. Потом на цыпочках подошел к письменному столу.
— Постреляем, только тихо… Сашенька, а что если формулу Эйнштейна прочитать шиворот–навыворот, предварительно разделив и правую и левую стороны на квадрат скорости света. Вот так. Это тебе что-нибудь говорит?
— Это известно любому школьнику.
— Вот именно, лорд.
Голос у Паушева был ласковым и предельно ехидным.
— Мы все время ломились не в ту дверь. Бараний эффект. Одного барана кидают за борт, остальные бараны совершенно добровольно, из солидарности, не моргнув глазом, следуют за ним.
Самарский нахмурился.
— Кого ты считаешь бараном?
— Сейчас это неважно. Он уже за бортом. Нужно спасать стадо. Так вот, вы, то есть мы, до сегодняшнего дня думали, что ищем способ массу превратить в энергию. А это в земных условиях — чушь!
— То есть?..
Паушев вдруг запнулся. Его глаза скосились в сторону, он прислушался. Тихонько подойдя к двери, он приложил к ней ухо. Лицо его застыло.
— Ты что? — спросил его Самарский.
Семен виновато улыбнулся.
— Сашенька, прости, но я тебе больше ничего не скажу…
Самарский вытаращил глаза. С ума он сошел, что ли? Семен продолжал виновато улыбаться, а его руки лихорадочно собирали со стола бумаги.
— Видишь ли, Саша, я не могу… Не могу тебе ничего рассказать. Дело в том… Да ты и сам знаешь… У нас в институте…
Самарский начал догадываться. Ему тоже стало немножко жутко.
— У нас в институте, говорят, завелся… Это, конечно, смешно. А кто знает? Главное, его ищут… Так что ты уж меня прости…
Оба они на цыпочках подошли к двери, бесшумно отворили ее и выглянули в коридор. Там никого не было.
4
— Ну-ка, покажите, что они тут сообразили?
Базанов повертел удочку в руках, растянул вложенные одно в другое звенья, вытянул ее на всю руку и сказал:
— Не пойдет.
— То есть?.. — растерялся Молчанов. — Здесь все, как вы сказали.
— Слишком шикарная. Здесь с такими удочками сроду никого не видали. Если про эту удочку узнают мальчишки из колхоза, тебе от них не будет отбоя. Мы ее реконструируем. Ведь, насколько я понимаю, все дело в леске и вот в этом поплавке?
— Да. И в этой коробочке. Здесь магнитная запись…
— Отлично. Мы вырежем палку из орешника и присобачим эту технику к ней. Господи, до чего же научные люди отрываются от жизни! Они думают, если требуют удочку, то ее нужно сделать как для выставки.
Николай поехал в пригородный лес и вырезал длинный неуклюжий прут.
Дома он до полуночи возился с новым удилищем, тщательно замазал грязью едва заметную тонкую плетеную проволочку. Сердце Николая сжималось в ожидании того, что он может “выудить”…
Здесь, у этой одинокой ивы на речке Комар, начиналась тонкая, как паутина, ниточка, которая тянется далеко, далеко. Один неверный шаг, и она оборвется! Сейчас абсолютно важно, чтобы она не оборвалась.
— Для ориентировки имейте в виду следующее, — сообщил ему Базанов. — Человек работает в колхозе сторожем. Работа у него ночная. Поэтому он и может днем удить рыбу. Поняли?
— Понятно.
— Вот посидите и поудите с ним рядом рыбку. Хорошо?
Молчанов шагал по мокрой траве, обходя озеро. Было очень прохладно в это августовское утро, но он не чувствовал прохлады. Он шагал, как заправский рыбак, помахивая удочкой и банкой с червями.
Вода в речушке бежала к озеру еле заметными волнами. Изредка тишину нарушали лопающиеся пузыри болотного газа. Несколько раз прямо из-под ног в воду бросались перепуганные лягушки, опытные ныряльщики. Все было до того близко и до того знакомо, что просто не верилось, что в этой спокойной и мелкой речке могло происходить что-то чужое и тревожное.
А вот показалась и одинокая ива. На востоке посветлело, и она четко выступала на фоне розовеющего неба. Когда-то вдоль всего берега росли такие ивы, но они были очень старые и их подгнившие стволы уже не могли держать тяжелые кроны над водой. Теперь на берегу остались лишь сырые трухлявые пни.
Не доходя до ивы, Николай остановился, присел у такого пня и начал разматывать леску. Он наживил на крючок червяка и забросил его в воду.
Почти сразу же поплавок нырнул под воду, и Николай что есть силы дернул. Первая добыча! На крючке болталась небольшая рыбешка. Он снял ее и бросил в плетеную сетку, которую заранее укрепил на берегу–Через несколько минут снова резкий клев, и опять добыча, на этот раз рыбешка покрупнее. Лов начался чертовски удачно, более удачно, чем ему хотелось бы. Он то и дело забрасывал удочку, и рыба не заставляла себя долго ждать.
— Как ловится, молодой человек?
Было уже совсем светло, но солнце еще не взошло. Перед Николаем стоял тот самый старик, Калым.
Николай улыбнулся и кивнул в сторону плетеной сетки. Старик молча подошел к ней и посмотрел на рыбу.
— Мелочи. Неинтересно. Вы приспустите грузило поближе ко дну. Там иногда ходит щука. Щука стоит того, чтобы ее подождать.
Николай кивнул, рассматривая лицо человека — старческое, усталое, с оттопыренной нижней губой.
— А разве здесь бывают щуки? — спросил Николай.
— Еще какие! Я давеча за полтора часа поймал целых три, две маленькие и одну килограмма на полтора Вот такая, бестия!
Калым отмерил на своей удочке сантиметров тридцать.
— Советую и вам поближе ко дну. Здесь глубина около трех метров.
С этими словами рыбак пошел к своей иве. Николай искоса наблюдал, как он разматывает свою удочку. Ему показалось, что перед тем, как забросить крючок, старик что-то спрятал в карман.
Молчанов нащупал у себя в кармане крохотный магнитофон и щелкнул кнопкой. Он увидел, как старик уселся поудобнее, привалившись спиной к стволу дерева.
Выполняя совет старика, Николай повозился с грузилом и, сделав вид, будто наживил крючок, забросил его пустым.
“Теперь никакого клева не будет. Или, может быть, будет самый удачный клев…”
Для приличия Коля несколько раз вздергивал удочку вверх и нарочно по–рыбацки ругался.
— Сорвалась, проклятая…
— Не торопитесь. Подсекать нужно коротко и резко. Вот так!
И снова крупная трепыхающаяся рыбина на траве. Николаю стало даже завидно.
Солнце постепенно поднялось, стало припекать и старик начал собирать снасти.
— Пора домой. Сейчас клева больше не будет. Да и разморило после дежурства. Спать хочется.
Он подошел к Николаю и долго смотрел на неподвижный поплавок.
— Да–а–а, — протянул он. — Напрасно я вам посоветовал приспустить грузило. Ловили бы плотвичку. Вы завтра сюда придете?
— Н–не знаю… Если так будет ловиться, то вряд ли. Он положил удочку на траву, а сам повалился на спину. Только бы не заметил старик тонкого волоска проволоки, который тянулся к нему в карман…
— Пошли, что ли? — обратился к нему Калым.
— Да нет, поваляюсь немного. Уж очень хорошо солнышко греет…
— Ну, как хотите. До свидания.
“Не торопитесь домой. И вообще никогда не торопитесь…” — вспомнил он наставления Базанова, который будто предвидел, что после первой рыбалки Николаю захочется не идти, а бежать…
