СТАРАЯ МОНЕТА
Утром Фаддейки дома не оказалось. Кира Сергеевна объяснила, что раным-рано за ним пришли двое мальчишек с соседней улицы. Там они строят не то плот, не то фрегат с громким названием «Беллинсгаузен», и Фаддейка у них главный советник.
– А правда, что Беллинсгаузен ваш предок? – поинтересовалась Юля.
Кира Сергеевна только рукой махнула. Она была не в духе. Юля знала почему: у старшей дочери начались нелады с мужем, а сын написал, что после армии хочет остаться во Владивостоке: влюбился и думает жениться…
Когда Юля шла Песчаным переулком к берегу, ей показалось, что за деревьями мелькнула морковная майка. Но далеко было, не разглядела. А на углу Песчаного и Береговой она услышала скандальный крик:
– Ну чего ты! Чего надо! Пусти, балда лысая, все равно ничего у меня нет!.. Пусти лучше, я укушу!
У забора, за пыльными кустами желтой акации опять мелькала знакомая майка, да и голос был Фаддейкин. Юля ринулась через кусты.
Длинный, стриженный наголо парень держал Фаддейку за штаны, обшаривал его карманы и равномерно отпускал ему аккуратные щелчки. Фаддейка извивался и подпрыгивал. Один кед его слетел и застрял среди веток.
Юля скачком преодолела три метра и ладонью длинно, с оттяжкой, вытянула хулигана по упругой шее. Тот икнул, завалился в кусты и завопил:
– Ты что, идиотка! С перепоя, что ли?! Глиста бешеная!
Юля шагнула к нему. Парень сделал кувырок назад, проломился сквозь ветки и скачками бросился вдоль берега. Оглядывался и орал:
– Психопатка! Оба вы! Фадька, я тебе припомню!
Юля мчалась за ним, и оба бежали очень быстро, но Фаддейка догнал ее и повис на локте.
– Да подожди ты! Ну, постой! Не надо, он же понарошке!
Юля остановилась, запальчиво дыша.
– Что понарошке?
Фаддейка хмыкнул:
– Успокойся…
И пошел обратно, к злополучной лужайке в кустах. Встрепанный, измятый, без одного башмака. Майка скособочилась, гольфы сползли, один съехал с ноги наполовину и волочился по доскам тротуара.
Юля мигала и шла следом.
Фаддейка отыскал в ветках кед и покосился на Юлю. Стрельнул искоркой.
– Похоже получилось, да? Я его нарочно подговорил, а вообще-то он никогда не дерется. Это Санькин брат…
Юля еще шумно подышала, почистила платье и сухо спросила:
– Зачем такой спектакль?
Фаддейка вытряс из кеда сухие стручки, крепко дунул в него, старательно натянул кед на ногу, потоптался и глянул на Юлю с виноватинкой, но и опять же с искоркой.
– Я посмотреть хотел, что ты будешь делать.
Юля представила, как она выглядела в этой дурацкой погоне, и застонала про себя. А отвратительному Фаддею сказала:
– Хотел узнать, что я буду делать? Иди сюда…
Он засопел и подошел с послушным лицом. Юля крепко взяла его двумя пальцами за круглое холодное ухо. Фаддейка покорно зажмурился, но из-под ресниц левого глаза опять скользнула искорка.
– Ладно… – выдохнул Фаддейка.
– Что "ладно"?
– Дергай…
– Авантюрист рыжий, – сказала Юля. Отпустила ухо, заправила на Фаддейке майку, отряхнула от мусора и сухих листьев пятнистые шорты и заодно хлопнула. – Нет, ты меня в гроб загонишь.
Он хихикнул, но тут же серьезно объяснил:
– Я хотел проверить, очень ли ты надежная…
Юля опять потянулась к облупленному уху. Фаддейка отскочил.
– Зачем тебе моя надежность? – сердитым голосом спросила Юля.
– На одно дело пойдем. Понимаешь, там риск.
– А ты меня спросил, пойду ли я "на дело"?
– Пойдешь, конечно.
– Фигушки. Опять на ночное кладбище или еще куда-нибудь. Или в плавание на вашем «Беллинсгаузене». Вместо мачты меня поставите… Нет уж, у меня морских предков не было.
– Это сухопутное дело, – успокоил Фаддейка. – Вечером узнаешь.
В конце рабочего дня он явился в библиотеку с мотком бельевого шнура на плече.
– Здрасте, Нина Федосьевна. Юля уже кончила работу?
– Забирай свою прекрасную даму, – улыбнулась Нина Федосьевна. – Юля, а говорят, что рыцари на свете повывелись.
– Это не рыцарь, а пират. Знаете, что он утром учудил? – Она увидела укоризненный Фаддейкин взгляд. – Ладно уж, молчу…
На улице Фаддейка зашагал впереди. Не к лестнице, а в другую сторону.
– Могу я хотя бы узнать, куда меня ведут? – хмуро спросила Юля.
Не оглядываясь, Фаддейка объяснил:
– Тут недалеко стена и остатки башни. От крепости остались… Недавно земля сползла, а в камнях щель открылась. То ли ход какой, то ли подземелье там. Надо же узнать! Щель узенькая, но я пролезу… Привяжусь веревкой, а ты меня вытащишь, если что случится…
– Еще чего! Никуда я не пойду! И тебя не пущу одного!
– Вместе мы все равно не сможем, ты не пролезешь.
– Не выдумывай! – с непритворным страхом сказала Юля. – А если там обвалится?
Фаддейка оглянулся и поддернул шорты – они сползали под тяжестью длинного фонарика, который торчал из кармана.
– Я мог бы ребят позвать, да не хочу раньше срока всем разбалтывать. Вдруг там открытие какое-нибудь…
Юля решительно заявила:
– Я сейчас утащу тебя к Кире Сергеевне и попрошу снова запереть в чулане, пока дурь из твоей головы не вылетит.
На ходу Фаддейка небрежно разъяснил:
– Я посижу и скажу, что она вылетела. А как выйду – сразу сюда, один-одинешенек. И если будет несчастное происшествие, тебя совесть замучает.
– Ну что ты за бессовестное созданье, – жалобно проговорила Юля…
Фундамент развалившейся башни уходил в толщу речного обрыва. Обвалившийся земляной пласт открыл его нижнюю часть. Среди гранитных валунов, переложенных кирпичами, в самом деле чернела щель – около метра в длину, а шириной как раз для тощего пацаненка. Увидеть ее можно было, если заглянешь с обрыва вниз. А чтобы попасть в нее, надо или спуститься метра на три от основания башни на веревке, или снизу, от воды, забраться метров на пятнадцать по отвесу.
Фаддейка деловито и неумело начал обвязывать себя под мышками.
– Дай-ка, – обреченно сказала Юля и сделала ему альпинистскую страховку. – Ох, в недоброе дело ты меня втягиваешь…
– Да не бойся! Если там узко, я далеко не полезу.
Юля с нехорошим чувством и со вздохами забралась на обломки башни. Земляная площадка среди камней поросла пыльной травой.
– Хотя бы дал сходить переодеться… – уныло проговорила Юля и легла в эту траву в своем сером платье.
– Ага. И дома ты проговорилась бы тете Кире, – проницательно заметил Фаддейка. – Держи веревку, я пошел…
Держать было нетрудно: весу в Фаддейке, как в котенке. Царапая о камни живот и колени, цепляясь за трещины в камнях, Фаддейка начал спускаться по кладке фундамента. Сразу же сорвался и повис на шнуре. Над пятнадцатиметровой пустотой. Не пикнул.
"Ох, что я, дура, делаю", – подумала Юля. Но спустила Фаддейку до щели. Потому что была уверена: иначе он полезет один, без страховки.
Фаддейка воткнулся в щель плечом, поелозил, влез в нее наполовину. Потом выбрался опять, глянул снизу на Юлю и пообещал:
– Я далеко не пойду!
– Если что дерни три раза, я потащу! А если я сама три раза дерну – значит, вылезай!
– Ага! Я пошел!
И он исчез. Двадцатиметровый капроновый шнур быстро заскользил у Юли в ладонях: видимо, проход был свободный, и Фаддейка лез по нему без остановки. В полминуты ушло на глубину больше половины веревки.
Потом она перестала скользить.
– Эй, Фаддейка! Как ты там?! – крикнула Юля со страхом и без особой надежды, что он услышит. Кажется, из земных недр донеслось что-то вроде "уор-мр-м…". «Нормально»? Или послышалось?
Юля сосчитала до десяти, натянула шнур и решительно дернула три раза. В ответ она ощутила слабые рывки. Но сколько? Три? Или просто беспорядочная возня? Она перепуганно дернула снова! И веревка заскользила назад без сопротивления.
Еще не понимая, что случилось, Юля с нарастающей паникой тянула, тянула ее, и вот из щели выскочил и закачался отвязавшийся конец. Юля уставилась на него, как на кобру.
Батюшки, что случилось? Веревка отвязалась, и Юля оставила Фаддейку без спасательного конца? Нет, страховка сама собой не развяжется. Значит, он нарочно освободился от нее? Зачем? И где он сейчас? Лезет в неизведанную глубину? Или придавлен осевшим камнем? Или задыхается под обвалом?
– Фаддейка-а! – отчаянно заголосила Юля.
И в ответ услышала удивительную тишину. Спокойную летнюю тишину, равнодушную такую… Только в бойницах развалившейся стены чирикали и копошились воробьи. Да на том берегу мычала корова.
И пусто кругом. Никогошеньки…
А если кто и будет? Чем поможет, как раскопает эту каменную толщу? Как пролезет в щель?
– Фаддейка!! Где ты?!!
Ох как тихо! До звона. Это так звенит ужас. До сих пор не знала она такого страха и отчаяния…
Зачем отпустила? Где он там? Живой еще? Или… Ой, мамочка! А что она скажет Кире Сергеевне? Позвать кого-нибудь? Саперов, пожарников, горных спасателей? Где их взять?
Хоть бы он выбрался обратно! Ничего ей больше не надо! Ни письма от Юрки, ни диплома в училище, никакой счастливой жизни! Лишь бы Фаддейка оказался невредимый! Почему его нет? Сколько времени прошло? Пять минут? Час?
– Фаддейка-а!!
– Ну чего ты так вопишь? – сказал он откуда-то сверху.
Юля дернулась и села в траве. Фаддейка стоял среди тонких березок на осыпавшемся гребне стены и смотрел оттуда, будто так и было задумано.
Миленький мой! Целехонек! Счастье-то какое! Скотина бессовестная! Чтобы я еще куда-нибудь с ним…
Юля быстро шла через сорняки прибрежного сада. Фаддейка – шагах в трех позади – еле поспевал за ней. И говорил:
– Ну чего ты… Ну, не хватило веревки, я и отвязал, а то ты сразу бы назад потянула. А там совсем свободно… Ну чего ты… Там сперва прямо, а потом вверх и вверх, а потом смотрю – светло… Ну, Юль…
Из-под глыбы гранита выбивался и бежал по бетонному желобку очень чистый ручеек. Юля перешагнула. Фаддейка проскочил вперед, остановился на пути и сказал решительно:
– Умойся хотя бы. Большая такая, а вся зареванная.
– Из-за тебя из-за дурака…
– Ну, из-за меня. Что теперь, так и будешь неумытая ходить?
– Дурак…
– Ну, пусть дурак. Все равно умойся.
– Не хочу с тобой разговаривать…
Юля вернулась к ручейку, присела, плеснула в лицо несколько пригоршней. Вода пахла вялыми тополиными листьями. Юля вздохнула и стала умываться как следует. Сквозь мокрые пальцы взглянула на Фаддейку. Он стоял в трех шагах и хлестал мотком веревки по кривой садовой скамейке. И смотрел куда-то в сторону. И был весь такой сердито-обиженный, шея тонкая, майка в пыли и глине, а в рыжих космах – земляные крошки и, кажется, сухие пауки. Щеки и руки-ноги тоже перемазаны землей.
Юля платком вытерла лицо и сказала мимо Фаддейки:
– Еще и дуется…
Он обрадованно стрельнул в нее глазами.
– Сама дуешься.
– Знаешь, что мне хочется с тобой сделать?
– Ага! – с готовностью отозвался он. – Опять за ухо!
– Нужны мне твои уши… Выстирать бы тебя, выжать и высушить на веревке. Чтобы и мозги заодно прополоскались и проветрились… Иди сюда.
Фаддейка подошел с дурашливо-покаянным лицом. Юля отряхнула его вихры и майку. Мокрым платком стала вытирать нос и конопатые щеки. Фаддейка фыркал и жмурился, но не спорил. Потом пробубнил в платок:
– Сама не знаешь, чего перепугалась.
– Тебя бы на мое место! Я такого натерпелась…
– Когда ты успела! Я там три минуты был!
– Балда, это для тебя три минуты. А для меня три часа… Брысь!
Она повернула его, хлопнула платком по шее, заросшей желтым пухом. Фаддейка потер шею и насупленно сказал, не обернувшись:
– Даже не спросила, что там такое, в этой дыре.
– Дыра – она и есть дыра. Насквозь. Чтоб такие шалопаи лазили.
– А вот и нет! – Он обернулся и прищурил правый глаз. – Там подземелье! Комнатка такая с кирпичным потолком. Там, наверно, раньше казна хранилась.
– Обормотов таких туда сажали… Пошли домой.
– Я хотел там все внимательно осмотреть, да подумал, что ты волнуешься…
– И на том спасибо…
– Хватит уж рычать-то, – сказал Фаддейка серьезно. – Смотри, что я там нашел.
Он запустил руку в отвисший карман и протянул Юле на растопыренных пальцах темный кружок. Неровный, шириной во всю его ладошку. Пряча любопытство и все еще с недовольным видом, Юля взяла находку. Это была монета. Тяжелая и такая большущая! К ней крепко присохли чешуйки сухой земли и кирпичной пыли, зеленели пятнышки медной окиси, но Юля сразу разглядела вензель Екатерины Великой: букву Е, перечеркнутую римской цифрой II, корону и всякие завитки по краям.
– Ух ты… – прошептала Юля и перевернула монету. Потерла платком. На другой стороне какие-то два зверя – не то лисы, не то куницы – стояли на задних лапах и держали свиток с мелкой надписью:
Де
сять
копh
екъ
А по кругу шли четкие большие буквы:
МОНЕТА СИБИРСКАЯ
Внизу были выбиты цифры: 1772.
– Вот это старина… – Юля с уважением покачала на ладони медную тяжесть. – И громадная. Ничего себе гривенничек, да, Фаддейка?
Он довольно хмыкнул.
– А что за звери здесь? – спросила Юля. Она радовалась и находке, и тому, что можно уже не сердиться.
Фаддейка снисходительно объяснил:
– Соболя. Потому что такие деньги специально для Сибири и для Урала делались… Это не такая уж редкость, здесь их часто находят…
– Все равно интересно…
– Ага… Я ее знаешь как нашел? Локтем зацепился, посветил, а она торчит между кирпичами. Если кирпичи разобрать, там, наверно, еще есть. Может, целый клад.
– Ты что, еще раз туда собираешься? – снова перепугалась Юля.
Он засмеялся:
– И не раз даже. Там от стены-то совсем свободный проход, только никто про него не знал… Да ты не бойся, это я потом, с ребятами… Ну, чего ты такая прямо вся осторожная! А еще первый разряд по туризму!
– Это же у меня разряд, а не у тебя…
Юля еще раз опасливо вздохнула и протянула Фаддейке монету. Он сказал:
– Возьми ее себе.
– Да что ты! Это же твоя находка… Такая интересная.
– Вот и возьми, раз интересная… Ну, чего ты? Если не возьмешь, я ее с берега кину. Честное пионерское! – Он решительно свел реденькие рыжие брови.
– Ну… тогда ладно, – смущенно сказала Юля. И усмехнулась: – На память… Как посмотрю на нее, так и вспомню про весь сегодняшний страх.
– Хватит уж об этом, – ворчливо отозвался Фаддейка. – Пошли домой.
– Сперва на почту зайдем.
– Не работает почта. Все в колхоз уехали морковку дергать.
– Откуда ты знаешь?
– Объявление висит. Я сегодня ходил туда, видел.
Юля про себя засомневалась: не сочиняет ли? Может, просто не хочет идти лишние три квартала? Или боится, что она опять не получит письма и расстроится?
– Что ты там делал, на почте-то?
– Письмо хотел отправить… Пошли! – Он зашагал впереди Юли, помахивая веревкой.
Юля недоверчиво сказала ему в спину:
– Кому это ты письма пишешь?
– Ну, кому… Маме. А что такого?
– Да нет, ничего, – смутилась Юля. – Просто я подумала, что на нашей улице тоже почтовый ящик есть.
– А я заказное решил послать, чтоб надежнее. А то она не пишет и не едет. Давно уже обещала приехать…
– Скучаешь? – осторожно спросила Юля.
Фаддейка сказал с усталой ноткой:
– А ты как думала…
Кира Сергеевна по-прежнему была не в духе. Увидев перемазанного Фаддейку, она обратила глаза к небесам и спросила, за что ей на старости лет такое наказанье. Небеса остались безмолвны. Тогда тетя Кира заявила:
– Бери таз, снимай все и стирай. Хватит с меня. И есть не проси, пока не выстираешь.
Это было не очень-то логично: есть он никогда не просил, приходилось загонять за стол силой.
– Подумаешь… – хмыкнул Фаддейка.
Через несколько минут он в одних плавках танцевал во дворе у табурета с большущим тазом. Разлеталась пена и снежными хлопьями садилась на листья рябин. А мыльные пузыри уплывали под ветви разлапистой ели – будто ель заранее примеряла новогодние украшения из прозрачных шариков. От вечернего солнца в них играли рыжие искры, словно там сидели крошечные Фаддейки.
Юля подошла:
– Давай помогу.
Фаддейка презрительно дернул худыми лопатками:
– Чего помогать? Первый раз, что ли…
Кира Сергеевна, проходя рядом, заметила:
– Никакой другой одежды не признает, все ему рыжее надо. Вредина…
Юля села на перевернутый ящик и полушутя заступилась за Фаддейку:
– Нет, он добрый. Он мне сегодня подарок сделал. Вот… – Она показала Кире Сергеевне монету. И сразу испугалась: чуть-чуть не проговорилась о сегодняшнем приключении.
Кира Сергеевна, однако, расспрашивать не стала. Покосилась на монету и заметила:
– И впрямь… Целый год с этим сокровищем носился, а тут взял да подарил.
Юля поглядела на замершую Фаддейкину спину, потом на Киру Сергеевну. Потом на монету. Затем снова на Фаддейку, который согнулся над тазом. По спине его шел большой муравей, но он не шевелился.
Надо было, конечно, деликатно промолчать, но Юля не сдержала удивления и досады:
– А говорил, что… говорил, что сегодня нашел на берегу.
Фаддейка деловито выкрутил майку, развесил на веревке и ушел в дом. Ни на кого не взглянул.
– Вы его слушайте больше, – сказала Кира Сергеевна. – Сочинитель… Эту деньгу ему в прошлом году Василий подарил, когда был на каникулах. Соседский сын, студент. Фаддейка тогда за ним по пятам таскался… – И она ушла.
Юля молча погладила монету мизинцем. Было и неловко, и Фаддейку жаль, и… приятно тоже: отдал свое сокровище ей, не пожалел… Но сейчас он, кажется, крепко обиделся.
Фаддейка вышел в накинутой на плечи старой школьной куртке: видно, зябко ему стало. Опять подошел к тазу. Юля тихо сказала:
– Ты не сердись. Я же не знала, что ты нарочно…
– Что нарочно? – спросил он, бултыхая в тазу штаны.
– Ну, вся эта история. С подземельем… Только непонятно, зачем ты мне голову морочил.
– Обиделась…
– Нисколько. Наоборот… Так даже интереснее. Только зачем было такой страх устраивать?
– Я же не знал, что не хватит веревки!
Юля с сомнением спросила:
– Ты что? Хочешь сказать, что в самом деле первый раз туда полез?
Он обернулся:
– Конечно! Там до меня никто не был! Не веришь?
– Наверно, не очень верю, – честно призналась Юля.
Фаддейка пожал плечами. Выжал шорты, аккуратно развесил рядом с майкой и гольфами. Сверху ему на волосы аккуратно опустился маленький мыльный пузырь. Посидел и лопнул. Фаддейка вытер о курточку ладони и проговорил с укоризной:
– Все-таки ты ужасно большая. Ну, то есть взрослая. Ничему не веришь… И что я на почту ходил сегодня, не поверила.
– Про почту поверила, – смутилась Юля.
– Не сразу… Все изводишься из-за письма от своего Юрочки…
– Фаддей!
– Что «Фаддей»? Я же сказал, что будет письмо, только потерпи, а ты опять не веришь.
Юля печально сказала:
– Если бы знать, когда тебе верить…
– Всегда, – решительно ответил Фаддейка.
– Ага! И насчет монеты? – не удержалась Юля.
"Ой, что меня за язык дергает? Ведь он же подарил, не пожалел, а я…"
Фаддейка неторопливо подошел к Юле. Еще раз вытер о курточку руки. Взял Юлины ладони, раскрыл их. На левой лежала монета, его подарок. Фаддейка запустил пальцы в нагрудный карман, вытащил другую монету, положил на правую ладонь. И молчал.
Монеты были очень похожи. Только вторая, Фаддейкина, – гораздо чище. Фаддейка колупнул ногтем грязную.
– Сравни. Не видишь разве: эта только что из земли.
Юля посидела, глядя на могучие медные гривенники. Прижала их ладонями к щекам тяжелые и холодные. Жалобно попросила:
– Фаддейка, ты меня прости.
Он засопел, отобрал у нее монету – свою, чистую – и приставил к правому глазу, как монокль. А левый глаз прищурил, стрельнул искоркой и показал Юле язык. Потом вдруг спросил, подбросив монету:
– А похожа она на таргу, верно?
