108
На несколько минут в подземелье воцарилось гробовое молчание. Эмоции мои зашкалило, словно на меня высыпалась гора невообразимых рождественских подарков, от которых почему-то нестерпимо больно и горько.
— А наши родители, — спрашивает Ангел, — мои, Газмана, Надж, Клыка? А они где?
Джеб встает на ноги и будто нехотя отвечает:
— Не знаю. О ком-то мы вообще никогда ничего не знали, даже имени — только номер. О ком-то забыли, кого-то все следы затерялись. Они никогда большой роли не играли.
— А как же информация, которую мы разыскали, — настаивает Надж, — имена, адреса и прочее?
Джеб качает головой:
— Не знаю, что вы нашли. Скорее всего, вы что-нибудь перепутали или неправильно поняли. А, может быть, Директор подбросила. Я то и дело натыкаюсь на следы того, что ею сделано и о чем мне неизвестно.
Конечно, будет она тебе обо всем докладывать. Держи карман шире.
Смотрю на Надж и Ангела и вижу, как в глазах у них гаснет надежда, а губы начинают дрожать. Тотал тоже замечает, что они вот-вот разревутся, и забивается к нам в ноги. Обнимаю их, прижимаю к себе обеими руками:
— Не плачьте. Важность родителей вообще преувеличена. Мы друг другу семья и поддержка. Зачем нам еще кто-то нужен. Правильно?
— Мы просто… так долго старались их… найти, — тихонько вздыхает Надж.
— А я хочу знать всю правду, — сердится Ангел.
Я ее понимаю:
— Когда-нибудь мы всю правду узнаем, до всего докопаемся. Но сейчас я просто рада, что вы у меня есть. Вы моя семья.
Они обе только грустно мне улыбнулись и прильнули ко мне еще тесней.
Джеб здесь среди нас лишний. Бросаю на него через плечо угрюмый взгляд:
— Что ты тут стоишь? Можешь теперь идти. Если, конечно, у тебя нет еще каких-нибудь душераздирающих откровений.
Он с сожалением смотрит на меня, и я сразу начинаю нервничать:
— Вам теперь положено идти на митинг. А после митинга тебе устроено последнее испытание.
Голос его странно дрожит, и он отводит глаза. Уверена, дорогой читатель, ты уже заподозрил что-то неладное. И правильно сделал.
