Четверг, 19 августа

В семинарии для нас были обязательными посещения занятий по оказанию первой помощи. Я до сих пор помню, какое смятение вызвала у семинаристов необходимость практиковаться в дыхании «изо рта в рот». Для этого инструктор специально принес в класс манекен — полнотелую искусственную женщину, которую он называл Кюнегондой. Господи, как же смеялись мои однокашники над каждой моей неуклюжей попыткой оживить ее!

Но умения, некогда нами приобретенные, имеют привычку в случае острой необходимости всплывать на поверхность сознания. С Кюнегондой у меня никогда толком ничего не получалось, а вот при виде мертвойАлисы Маджуби меня, должно быть, подстегнуло отчаяние; я отважно прижался ртом к губам девушки и изо всех сил старался заставить ее дышать, перемежая попытки мольбами, проклятьями и, наконец, молитвой, обращенной к Богу. И, в общем, с помощью кулака и пряника мне удалось-таки вернуть ее в мир живых!

— Слава тебе, Господи! О, благодарю Тебя!..

К этому моменту я уже и сам был полумертвым от усталости. Голова кружилась, грудь болела, и, хотя ночь была довольно теплая, меня всего трясло от озноба.

А рядом со мной мучительно кашляла Алиса Маджуби, исторгая из себя речную воду. Лишь через несколько минут, когда утихли первые спазмы, она села, выпрямилась и посмотрела на меня такими огромными глазами, которые, казалось, вобрали в себя все небо. Я постарался убедить себя, что это ничего, что у нее, должно быть, просто шок, и как можно нежнее обратился к ней:

— Мадемуазель…

Она вздрогнула, услышав это слово. Конечно, следовало бы назвать ее просто Алиса, но люди порой обижаются на такую ерунду — и потом, кто знает, сколько исламских правил я уже нарушил, спасая ей жизнь, — но я подумал, что лучше соблюсти все формальности, и спросил:

— Как вы себя чувствуете?

Она снова вздрогнула.

— Не бойтесь. Вы можете говорить со мной обо всем. Я же Франсис Рейно. Кюре. Помните меня? — Возможно, она не узнала меня, поскольку я был без сутаны и даже без воротничка священника. Я попытался ей улыбнуться, но она не реагировала. — Вы, должно быть, нечаянно упали в воду? К счастью, я оказался поблизости, так что вам, можно сказать, повезло. Вы можете стоять? Давайте я провожу вас домой.

Она энергично помотала головой.

— В чем дело? Может быть, позвать врача?

Она снова помотала головой.

— Если хотите, я позову сюда кого-то из членов вашей семьи. Вашу сестру или вашу мать?

И снова тот же жест. Нет. Нет.Меня уже начинало охватывать отчаяние, да и сама Алиса дрожала, как осенний листок.

Я попытался придать своему голосу большую строгость:

— Но послушайте, не можем же мы сидеть здесь всю ночь!

На это она вообще никак не прореагировала. Просто обхватила покрепче колени, да так и осталась сидеть на берегу реки, тяжело дыша, похожая на мышь, спасенную из лап кошки; не раненную, но умирающую от пережитого потрясения. Такое часто случается с мышами; даже если им удается спастись, они все равно потом умирают.

Вот и конец моей репутации, подумал я. Ничего хорошего, когда тебя подозревают в поджоге магазина; но если кто-то увидит меня здесь, насквозь мокрого, пахнущего пивом да еще и в компании молодой мусульманской женщины — очень молодой, незамужней мусульманской женщины! — которая к тому же проявляет все признаки глубокого душевного расстройства, которая, если б только это ей вдруг пришло в голову, могла неправильно истолковать тот импульс, что заставил меня сейчас оказаться рядом с ней, и вполне была бы способна, пребывая в смятении, обвинить меня в нападении на нее или хуже того…

— Пожалуйста, Алиса. Послушайте меня. — Мой голос прозвучал резче, чем я хотел. — Вы замерзли. Вы здесь можете просто умереть. Вы должны позволить мне проводить вас домой.

И снова она помотала головой.

— Но почему же нет?

Молчание. Эта девица явно не желала со мной разговаривать.

— Ну хорошо, — сказал я. — Я не поведу вас домой. Но и здесь вы оставаться не можете. Я приведу вашу мать, и она…

Нет. Нет.

— Тогда вашу сестру? Кого-то из ваших подруг?

И снова: нет.

Мое терпение подошло к концу. Господи, какая нелепость! Если бы эта девушка было одной из наших, я бы, ни минуты не сомневаясь, отвел ее домой. Но она была из Маро, где я считался персоной нон грата, где любой намек на насилие мог быть воспринят чрезвычайно плохо.

Однако немыслимо было и оставить ее без присмотра — даже на десять минут или сколько мне понадобилось бы, чтобы сбегать за врачом. Девушка, которая один раз уже прыгнула в реку, всегда сможет сделать это и еще раз. А поскольку Алиса Маджуби попросту не в себе после случившегося, то ей просто необходимо, чтобы кто-то за ней присмотрел — по крайней мере, пока не минует кризис. Ей необходима горячая ванна; ей нужно переодеться и лечь в постель; возможно, немного поесть…

О том, чтобы отвести ее в мой дом, и речи быть не могло. Нужна была женщина, способная во всем этом разобраться. Сперва я подумал о Каро Клермон — у нее с общиной Маро установились вроде бы неплохие отношения; но одна лишь мысль о том, что придется с ней объясняться… Нет, только не с ней!

Жозефина? Она добрая душа. И я знал, что она никому ничего не скажет. Но могу ли я просить мусульманскую девушку остаться в доме, где подают спиртные напитки? Жолин Дру, школьная учительница? И верная подпевала Каро Клермон! И к тому же жуткая сплетница — к утру все в Ланскне будут знать об этом скандальном происшествии…

И тут меня осенило. Да, разумеется! Вот место, где Алиса будет в полной безопасности; где никто ничего не узнает о ее местонахождении; где с ней станут обращаться как с членом семьи…