Аттилий добрался до Мизен только через два часа, хотя мчался во весь опор. Дорога вилась вдоль побережья; местами она шла прямо вдоль края воды, местами поднималась повыше, туда, где располагались огромные виллы римской знати. По пути Аттилию постоянно попадались небольшие группки зрителей; они собирались у края дороги и глазели на необыкновенное явление, разворачивающееся вдалеке. Акварий почти все время ехал спиной к горе, но когда он обогнул северную часть залива и начал спускаться к Неаполю, он снова увидел ее слева — и сейчас она являла собою зрелище небывалой красоты. Вокруг центральной колонны обвилась нежная белая дымка. Она уходила на много миль в высоту — безукоризненно правильный полупрозрачный цилиндр, — и растекалась в вышине по нижнему краю грибовидного облака, нависающего над заливом.

В Неаполе паники не чувствовалось. Неаполь всегда был сонным городом. Аттилий намного обогнал уставших, нагруженных скарбом беженцев, вырвавшихся из-под каменного града. До Неаполя известия о катастрофе, приключившейся с Помпеями, покамест просто не добрались. Храмы и театры, выстроенные в греческом стиле, безмятежно взирали на море, сверкающее под лучами послеполуденного солнца. В садах прогуливались отдыхающие. Аттилий заметил в холмах над городом красную кирпичную аркаду Аквы Августы; здесь она выбиралась на поверхность. Аттилию на миг захотелось знать, пошла ли вода, но он не осмелился останавливаться и выяснять это. Да, по правде сказать, не очень-то это его и заботило. То, что прежде было ему самым важным на свете делом, померкло перед лицом происходящего. Экзомний и Коракс ныне обратились в пыль. Нет, даже не в пыль. В тень. В воспоминание. Интересно, а что случилось с остальными? Но и это было неважно. Лишь один образ не шел у аквария из головы. Корелия. Он просто-таки видел, как она откидывает волосы с лица, как садится на лошадь, как ее силуэт исчезает вдали. Как она едет по дороге, на которую он ее направил. Навстречу участи, на которую ее обрек он, а вовсе не Судьба.

Аттилий проехал через Неаполь и снова выбрался на простор. Он миновал огромный туннель, прорубленный Агриппой под мысом Павзилипон — в нем, как заметил Сенека, факелы приставленных к туннелю рабов не столько рассеивают, сколько подчеркивают тьму, — проехал мимо огромной пристани в путеоланском порту (здесь разгружали зерно) — еще одно из творений Агриппы, — обогнул предместья Кум — как рассказывали, именно здесь тщетно желала смерти кумcкая сивилла, попросившая у Аполлона вечную жизнь, но забывшая попросить вечную молодость, — проехал мимо обширной устричной банки в озере Аверн, мимо выстроенных уступами купален в Байях, мимо пьянчужек, сидящих на берегу, мимо сувенирных лавочек с разноцветной стеклянной посудой, мимо детей, запускающих воздушных змеев, мимо рыбаков, сидящих на молу и чинящих сети, мимо мужчин, играющих в кости в тени олеандров, мимо центурии моряков, бегущих вниз, к морю, — мимо всей этой многоцветной и многолюдной обыденной жизни римской державы. А тем временем на другом берегу залива Везувий снова раскатисто загрохотал, и фонтан камней из серого сделался черным и поднялся еще выше.

Больше всего Плиний боялся, что все это закончится прежде, чем он туда доберется. Потому он то и дело ковылял из библиотеки наружу, чтобы проверить, как там столб над горой. И каждый раз успокаивался. Если столб и изменялся, так разве что в сторону увеличения. Точно оценить его высоту не представлялось возможным. Посидоний утверждал, что туманы, ветра и облака поднимаются над землей на высоту до пяти миль, но большинство знатоков — а Плиний по зрелом размышлении присоединился к общему мнению — приводили цифру в три мили. Но как бы там ни было, а эта штука — колонна, или манифестация, как решил назвать ее Плиний, была воистину огромной.

Чтобы сделать наблюдения как можно более точными, префект приказал, чтобы его водяные часы отнесли в порт и установили на корме либурны. Пока рабы выполняли его распоряжения, а либурна готовилась к отплытию, Плиний искал у себя в библиотеке все имеющиеся упоминания о Везувии. Он никогда прежде не обращал особенного внимания на эту гору. Она была столь огромна, столь очевидна, столь наглядна и буднична, что Плиний предпочел сосредоточиться на более тайных аспектах природы. Но первый же труд, с которым сверился Плиний — «География» Страбона — вверг его в остолбенение. «Складывается впечатление, что некогда этот район был охвачен пламенем, и огонь горел в кратерах...» Почему он никогда не обращал внимания на это место? Плиний кликнул Гая, чтобы поделиться с ним своим открытием.

— Видишь? Он сравнивает эту гору с Этной. Но как такое возможно? У Этны кратер в две мили шириной. Я собственными глазами видел, как он светится в ночи. И все эти острова, которые извергают пламя — Стронгил, которым управляет Эол, бог ветров, Липари и Священный остров, про который говорится, что именно там обитает Вулкан, — все они горят, и это всякий может видеть. Но никто и никогда не говорил про огонь на Везувии.

— Он пишет, что огонь «впоследствии угас, лишившись топлива», — заметил племянник. — Возможно, это означает, что в горе открылся некий свежий источник топлива и она ожила.

Гай взглянул на дядю. В глазах его светилось возбуждение.

— Возможно, появление серы в воде акведука объясняется именно этим?

Плиний посмотрел на юношу с уважением. Да. Парень прав. Должно быть, так оно и есть. Сера служит универсальным топливом для всех этих явлений — для огненного кольца в Комфантиуме, что в Бактрии, для пылающего рыбного садка на равнине неподалеку от Вавилона, для звездного поля у горы Гесперий в Эфиопии. Но смысл, стоящий за этой догадкой, был ужасен. Липари и Священный остров некогда в одночасье выгорели дотла. Туда даже плавала специальная депутация сената, чтобы провести искупительную церемонию. Если подобный огонь вспыхнет в сердце Италии, в густонаселенном районе, это станет подлинным бедствием.

Плиний рывком поднялся из-за стола.

— Я должен отправляться на корабль. Алексион! — крикнул он рабу, и тут же снова повернулся к племяннику. — Гай, почему бы тебе не поехать со мной? Оставь свой перевод.

Он улыбнулся и протянул Гаю руку.

— Я освобождаю тебя от домашнего задания.

— В самом деле, дядя?

Гай посмотрел на противоположную сторону залива и прикусил губу. Он явно тоже понял, что будет означать появление здесь второй Этны.

— Ты очень добр, но, по правде говоря, я как раз добрался до одного очень сложного места. Конечно, если ты настаиваешь...

Плиний видел, что парень боится. И кто бы мог его за это упрекнуть? Даже у него от дурного предчувствия заныло под ложечкой, а он — старый солдат. На миг префекта посетила мысль — приказать мальчишке ехать. Римлянин не должен поддаваться страху. И куда только подевались суровые добродетели, господствовавшие во времена его юности? Но потом Плиний подумал о Юлии и решил, что это нечестно — заставлять ее единственного сына рисковать без нужды.

— Нет-нет, — с наигранной веселостью произнес он. — Я вовсе не настаиваю. Море сейчас бурное. Тебя начнет тошнить. Лучше останься здесь и пригляди за матерью.

Он ущипнул племянника за щеку и взъерошил ему волосы.

— Из тебя получится хороший юрист, Гай Плиний. Возможно, даже великий. Я уверен, что в свое время ты войдешь в сенат. Ты будешь моим наследником. К тебе отойдут все мои книги. В тебе будет жить имя Плиниев...

Префект осекся. Что-то это все стало напоминать прощальную речь.

— Возвращайся к занятиям, — пробурчал он. — И скажи матери, что я вернусь к вечеру.

Аттилий проехал мимо Писцины Мирабилис, по дороге, ведущей к порту, и уже начал подниматься по крутой дороге к вилле командующего, как увидел впереди отряд моряков, расчищающий дорогу экипажу Плиния. Акварий едва успел спешиться и выскочить на проезжую часть, как процессия поравнялась с ним.

— Префект!

Плиний, смотревший куда-то перед собой, рассеянно повернулся в его сторону. Он увидел перед собой какую-то непонятную фигуру: в порванной тунике, в пыли с головы до ног, в засохшей крови. Видение заговорило снова:

— Плиний! Я — Марк Аттилий!

— Акварий? — Плиний подал знак, веля экипажу остановиться. — Что с тобой стряслось?

— Катастрофа, префект. Гора взорвалась... дождь из камней... — Акварий облизал растрескавшиеся губы. — Сотни людей сейчас спасаются бегством по прибрежной дороге. Оплонтис и Помпеи засыпаны камнями. Я приехал из Геркуланума. У меня для тебя послание, — он пошарил в поясной сумке, — от жены Педия Кассия.

— От Ректины?

Плиний взял письмо и сломал печать. Он прочитал его дважды. Лицо префекта затуманилось — и внезапно он показался Аттилию больным. Больным и ошеломленным. Он прислонился к стенке экипажа и показал Аттилию поспешно нацарапанное письмо. «Плиний, дорогой мой друг, библиотека в опасности. Я одна. Я умоляю тебя приплыть за нами — сейчас же, не мешкая, — если только ты любишь эти старые книги и твою верную старую Ректину».

— Это правда? — спросил префект. — Вилле Кальпурния грозит опасность?

— Опасность грозит всему побережью.

Да что такое со стариком? Неужто он совсем выжил из ума? Или он думает, что все это — представление в амфитеатре, устроенное для его развлечения?

— Опасность движется вместе с ветром. Она перемещается, словно флюгер. Даже Мизены и те могут оказаться под угрозой.

— Даже Мизены могут оказаться под угрозой... — повторил Плиний. — А Ректина там одна.

На глаза командующего навернулись слезы. Он свернул письмо и кивком подозвал секретаря, что вместе с моряками бежал рядом с экипажем.

— Где Антий?

— На пристани, господин.

— Нам нужно поспешить. Забирайся ко мне, Аттилий.

Плиний легонько пристукнул по борту экипажа.

— Вперед!

Аттилий кое-как втиснулся в экипаж, и они понеслись вниз по склону.

— А теперь рассказывай все, что ты видел. Аттилий попытался привести мысли в порядок, но ему трудно давался связный рассказ. И все же он попытался надлежащим образом описать ту мощь, которой он оказался свидетелем, и рассказать, как неведомая сила сорвала вершину горы. Он сказал, что взрыв на вершине был лишь кульминацией множества прочих феноменов: серы в почве, озер ядовитого газа, подземных толчков, вздутия земли, повредившего главный водовод акведука, исчезновения местных источников.

— И никто из нас не распознал их смысла, — сказал Плиний, печально покачав головой. — Мы были так же слепы, как старина Помпониан, думавший, что все это — дело рук Юпитера.

— Не совсем так, префект. Один человек все же понял, что к чему — уроженец окрестностей Этны. Мой предшественник, Экзомний.

— Экзомний? — резко переспросил Плиний. — Тот самый, который спрятал на дне резервуара четверть миллиона сестерциев?

Он заметил промелькнувшее на лице аквария разочарование.

— Это выяснилось сегодня утром, когда из резервуара вытекла последняя вода. Но что это значит? Тебе известно, где он взял эти деньги?

Они въехали в порт. Аттилий увидел знакомую картину: готовая к отплытию «Минерва» стояла у причала. Ему представилась та странная цепочка событий и совпадений, что привела его сюда именно в этот момент. Если бы Экзомний родился не на Сицилии, ему никогда бы не пришло в голову подняться на Везувий, и он бы не пропал без вести. Аттилия никогда бы не перевели из Рима сюда, он никогда не попал бы в Помпеи, никогда бы не встретился ни с Корелией, ни с Амплиатом, ни с Кораксом. На краткий миг ему открылась невероятная, безукоризненная логика этих событий — от отравленной рыбы до спрятанных денег, — и он попытался собраться с мыслями, чтобы наилучшим образом изложить все командующему. Но едва лишь он начал свой рассказ, как Плиний взмахом руки заставил его умолкнуть.

— Низость и алчность человеческая! — нетерпеливо произнес он. — Об этом можно было бы написать отдельную книгу. Но какое это теперь имеет значение? Подготовь к моему возвращению доклад и занеси это все туда. А что с акведуком?

— Акведук починен. Во всяком случае, утром, когда мы оттуда уезжали, вода текла нормально.

— Значит, ты хорошо потрудился, акварий. И об этом узнают в Риме — обещаю. А теперь можешь возвращаться к себе и отдыхать.

Ветер хлопал снастями «Минервы». Торкват стоял у кормового трапа и разговаривал о чем-то с капитаном флагмана, Антием. Вокруг стояли еще семеро офицеров. Они заметили приближающийся экипаж Плиния и повернулись к нему.

— Префект, с твоего разрешения, я хотел бы поплыть с вами.

Плиний удивленно уставился на него, потом заулыбался и хлопнул пухлой рукой Аттилия по колену:

— Ученый! Ты такой же, как и я! Я сразу это понял, как только увидел тебя! Что ж, Марк Аттилий, сегодня мы совершим великие дела.

И Плиний, с помощью секретаря выбираясь из экипажа, начал на ходу отдавать приказы:

— Торкват, мы отплываем немедленно. Акварий плывет с нами. Антий, объявляй боевую тревогу. Отправь от моего имени сообщение в Рим. «Сегодня, в седьмом часу взорвался Везувий. Населению грозит опасность. Я вывожу весь флот для эвакуации пострадавших».

Антий ошеломленно уставился на него:

— Весь флот?

— Все, что только способно держаться на плаву. Что тут у нас? — Плиний обвел близоруким взглядом внутренний рейд порта, где покачивались на волнах стоящие на якоре военные корабли. — Ага, вон то у нас «Согласие», «Свобода». «Правосудие»... А то что — «Благочестие»? Нет, «Европа».

Он махнул рукой:

— Выводите всех. Всех, кто не стоит сейчас в сухом доке. Шевелись, Антий! Не ты ли на днях жаловался, что у нас тут самый мощный флот в мире стоит без дела? Ну так вот тебе дело.

— Но для дела нужен враг, адмирал.

— Вон твой враг, — Плиний указал на ширящуюся темную пелену. — Величайший из врагов, с каким только доводилось встречаться армии цезаря.

Несколько мгновений Антий стоял недвижно, и Аттилий даже удивился — уж не собрался ли капитан флагмана выйти из повиновения? Но потом глаза его вспыхнули, и он повернулся к офицерам.

— Все слышали приказ? Отправьте сигнал императору и трубите общий сбор. И имейте в виду, что я оторву яйца любому капитану, который через полчаса не будет готов выйти в море.

Когда «Минерва» отошла от причала и начала медленно разворачиваться носом к открытому морю, было ровно середина девятого часа, если верить водяным часам Плиния. Аттилий уселся на свое старое место у поручней и кивнул Торквату. Капитан в ответ слегка покачал головой. Похоже, он считал затевающееся предприятие безумием.

— Отметь время, — приказал Плиний, и Алексион, сидящий рядом с ним, окунул перо в чернильницу и записал цифру.

Для адмирала на палубе установили удобное кресло с подлокотниками и высокой спинкой, и с этого возвышения он обозревал открывающуюся его взгляду картину. Последние два года это было его заветной мечтой — повести флот в битву, извлечь этот огромный меч из ножен, — хоть Плиний и знал, что Веспасиан назначил его сюда исключительно в качестве администратора, чтобы меч не ржавел. Но хватит ныть. Теперь он, по крайней мере, собственными глазами видит, как выглядит корабль, изготовившийся к бою. Пронзительное пение труб собра-ло людей со всех уголков Мизен. Шлюпки уже везли первых матросов к огромным квадриремам. Авангард уже загрузился на военные корабли, и теперь палубы кишели людьми: моряки поднимали паруса и приводили в готовность весла. Антий пообещал, что немедленно выставит двенадцать кораблей. Четыре тысячи человек — целый легион!

«Минерва» развернулась носом на восток, двойные ряды весел окунулись в воду, на нижней палубе забил барабан, отбивая ритм, и корабль полетел вперед. Плиний услышал, как забился на ветру его личный штандарт с вышитым на нем имперским орлом. Ветер дул адмиралу в лицо. У Плиния заныло под ложечкой — от предчувствий. Весь город смотрел на них. Адмирал видел людей, заполонивших улицы, высовывающихся из окон, высыпавших на плоские крыши. Одобрительные возгласы долетали даже сюда. Плиний отыскал взглядом свою виллу, увидел стоящих у библиотеки Гая и Юлию и помахал им рукой. Это вызвало новый шквал возгласов.

— Видишь, как переменчива толпа? — бодро окликнул он Аттилия. — Вчера вечером они плевались, когда я проезжал по улице. Сегодня я — герой. Они живут ради зрелищ!

И адмирал снова помахал рукой.

— Угу, — пробурчал Торкват. — И посмотрим, что они станут делать завтра, если половина не вернется.

Подобное проявление тревоги со стороны капитана застало Аттилия врасплох.

— Ты думаешь, нам грозит серьезная опасность? — негромко спросил он.

— На вид эти корабли кажутся прочными, акварий, но они скреплены веревками. Я с радостью повел бы их в бой против любого смертного врага. Но лишь глупец станет сражаться с природой.

С носа донеслось предупреждение кормчего, и рулевой, стоящий рядом с префектом, резко налег на румпель. «Минерва» проскользнула между стоящими на якоре кораблями — так близко, что Аттилий разглядел лица матросов на палубе, — потом снова развернулась и прошла вдоль естественной скальной стены, ограждающей порт. Перед ними медленно открылся проход в стене — словно это была скользящая на колесиках дверь огромного храма. И лишь теперь им представилась возможность во всей полноте оценить то, что происходило на противоположном берегу залива.

Плиний вцепился в подлокотники; он был так потрясен, что не мог вымолвить ни слова. Но затем он вспомнил о своем долге ученого.

— «За мысом Павзилипон, — нерешительно принялся диктовать он, — открывается вид на Везувий. Сам Везувий и прилегающая часть побережья скрыты перемещающимся облаком. Облако серовато-белое, с вкраплениями черного».

Потом адмирал решил, что это звучит слишком слабо и что нужно как-то передать то чувство благоговейного трепета, которое вызывает это зрелище.

— «Над ним поднимается, разбухая и разворачиваясь, центральный столп манифестации — как будто горячие недра земли разверзлись и вздымаются к небесам».

Вот так уже лучше.

— «Он растет, словно его поднимает некий постоянный поток. Но в наивысшей его точке вес выброшенных веществ становится слишком велик, и колонна начинает распространяться в стороны».

— Что скажешь, акварий? — окликнул он Аттилия. — Вещество действительно распространяется под собственным весом?

— Да, — отозвался Аттилий, — или под воздействием ветра.

— Хорошее замечание. Алексион, запиши его. «Складывается впечатление, что на высоте ветер сильнее, чем здесь, и, соответственно, под его воздействием манифестация отклоняется на юго-восток».

Плиний махнул рукой Торквату:

— Надо воспользоваться преимуществами, которые дает этот ветер, капитан! Поднять все паруса!

— Это безумие! — почти беззвучно сказал Торкват Аттилию. — Какой нормальный командир станет нарываться на бурю?

Но он не стал спорить и крикнул своим офицерам:

— Поднять главный парус!

Моряки извлекли из углубления в центре палубы шест, поддерживающий парус; Аттилию пришлось поспешно отступить на корму, потому что они похватали канаты и принялись тянуть их, устанавливая мачту. Парус покамест был свернут. Когда он занял свое место под кархезиумом — «чашей», как называли наблюдательную площадку, — мальчишка лет десяти проворно вскарабкался на мачту, чтобы отвязать его. Он промчался по нок-рее, отвязывая веревки, и когда справился с последней, тяжелый льняной парус скользнул вниз и мгновенно наполнился ветром. «Минерва» затрещала и прибавила ходу. Она летела по волнам, рассекая их носом, и по обе стороны от него расходились белые завитки пены — как будто стамеска скользила по мягкому дереву.

Плиний почувствовал, как дух его окреп вместе с ветром. Он указал налево.

— Вот цель нашего путешествия, капитан. Геркуланум! Правь прямо к берегу, к вилле Кальпурния!

— Есть! Рулевой, поворачивай на восток! Парус захлопал. Либурна накренилась. Аттилия окатило брызгами — восхитительное ощущение! Акварий стер пыль с лица и провел рукой по грязным волосам. Барабан на нижней палубе перешел на неистовую дробь, а весла превратились в размытые очертания среди пенных гребней волн. Секретарь Плиния прижал листы папируса рукой, чтобы их не сдуло. Аттилий посмотрел на командующего. Плиний подался вперед. На пухлых щеках блестела морская пена, глаза возбужденно горели, а на губах играла улыбка. От недавнего изнеможения не осталось и следа. Плиний снова превратился в того кавалериста, что некогда мчался по германской равнине с метательным копьем в руке, сея панику среди варваров.

— Мы спасем Ректину и библиотеку и отвезем их в безопасное место, а потом присоединимся к Антию и будем вместе с прочими судами эвакуировать беженцев. Что ты на это скажешь, капитан?

— Как будет угодно префекту, — неохотно отозвался Торкват. — Могу я полюбопытствовать, какой сейчас час?

— Начало десятого, — ответил Алексион. Капитан приподнял бровь:

— Значит, у нас осталось всего три часа светлого времени.

Он произнес это так, что фраза повисла в воздухе, но Плиний отмахнулся от скрытого в ней подтекста.

— Ты только глянь, с какой скоростью мы идем, капитан! Мы вот-вот доберемся до берега.

— Да, и ветер, который помогает нам сейчас, будет мешать нам уйти обратно в море.

— Моряки! — язвительно произнес Плиний, перекрывая шум волн. — Слышишь, акварий? Вот ей-же ей, когда дело доходит до погоды, моряки делаются хуже крестьян. Когда ветра нет, они ноют, а когда он поднимается — принимаются жаловаться еще громче!

— Префект! — Торкват отсалютовал Плинию. — Разрешите?

Капитан развернулся, стиснув зубы, и, покачиваясь, ушел на нос.

— Наблюдения в десятом часу, — сказал Плиний. — Алексион, ты готов?

Он сложил руки перед собой и задумался. Описать феномен, для которого еще не придуманы термины, — вот настоящий вызов. Через некоторое время ему начало казаться, что разнообразные метафоры — колонны, стволы деревьев, фонтаны и тому подобное — скорее все запутывают, чем помогают прояснить. У него никак не получалось с их помощью ухватить суть той грандиозной мощи, что разворачивалась сейчас перед глазами. Надо было прихватить с собой какого-нибудь поэта — с него было бы куда больше толку, чем с этого чрезмерно осторожного капитана.

— «При приближении к ней, — начал диктовать Плиний, — манифестация выглядит как гигантская дождевая туча, становящаяся все темнее и темнее. Как и в случае с бурей, за которой наблюдают с расстояния в несколько миль, здесь можно разглядеть отдельные столпы дождя; они плывут по темному фону, подобно дыму. Однако же, по словам аквария Марка Аттилия, в данном случае этот дождь состоит не из воды, но из камня». Подойди сюда, акварий. Расскажи нам еще раз обо всем, что видел. Для истории.

Аттилий поднялся по короткой лестнице на возвышение. На фоне того буйства стихии, к которому они направлялись, адмирал, расположившийся со всеми удобствами — переносной столик, троноподобное кресло, раб-секретарь, водяные часы, — выглядел поразительно несообразно. Даже при том, что ветер дул им в спину, Аттилий уже слышал грохот, исходящий от горы. Да и каскад камней, рушащихся с невозможной высоты, вдруг оказался гораздо ближе, и их корабль показался Аттилию хрупким, словно опавший лист у подножия водопада. Инженер начал заново излагать свой отчет, как вдруг клубящуюся тучу перечеркнула молния — не обычная белая молния, а ослепительно красная змеящаяся полоса. Она повисла в воздухе, словно заполненная кровью вена, и Алексион прищелкнул языком — из суеверного почтения перед молниями.

— Добавь это к перечню феноменов, — распорядился Плиний. — «Молния: ужасающее предзнаменование».

— Мы подплыли слишком близко! — крикнул Торкват.

Взглянув поверх плеча Плиния, Аттилий увидел квадриремы мизенского флота, все еще освещенные солнцем. Они выходили из порта, выстроившись клином, словно косяк летящих гусей. А потом он осознал, что небо темнеет. Справа на море обрушился поток камней — и стремительно двинулся в их сторону. Воздух заполнился падающими камнями, и квадриремы почти исчезли за этой завесой, превращаясь в корабли-призраки.

...Воцарился ад. Торкват, выкрикивающий приказы, как-то умудрялся быть повсюду одновременно. Люди в полумраке бежали вдоль палубы. Матросы отцепили веревки, удерживающие нок-рею, и спустили парус. Рулевой развернул судно влево. Мгновение спустя с неба обрушился огненный шар, коснулся верхушки мачты, спустился по ней, потом — по нок-рее. В его сверкании Аттилий увидел, как Плиний нагнул голову и прикрыл ее руками, а секретарь подался вперед, прикрывая свитки. Огненный шар оторвался от оконечности реи и полетел в море, оставляя за собой пахнущий серой дым. Раздалось яростное шипение, и шар погас. Аттилий закрыл глаза. Если бы матросы не успели спустить парус, он бы сейчас наверняка вспыхнул. Камни колотили его по плечам и грохотали по палубе. Акварий понял, что «Минерву» зацепило краем этой тучи, и Торкват теперь пытается на веслах вывести корабль в более безопасное место. И ему это удалось. Несколько последних ударов — и они вновь вырвались под солнце.

Аттилий услышал, как кашляет Плиний, и открыл глаза. Префект стоял, вытряхивая мусор из складок своей тоги. Он набрал целую пригоршню камней, хлопнулся обратно в кресло и принялся изучать их. По всему кораблю люди вытряхивали одежду и ощупывали себя, выискивая ссадины. «Минерва» по-прежнему двигалась четко на Геркуланум — до него осталось не более мили, и город был отчетливо виден, — но ветер усилился, а с ним и волны, и рулевому приходилось прилагать значительные усилия, чтобы удерживать корабль на этом курсе. Волны с силой бились в левый борт либурны.

— «Нежданная встреча с манифестацией», — спокойно произнес Плиний. Он вытер лицо рукавом и снова закашлялся. — Ты это записал? Сколько сейчас времени?

Алексион смахнул камни со своих записей и сдул пыль. Потом наклонился и посмотрел на часы:

— Механизм разбит, господин.

Голос его дрожал. Секретарь едва не плакал.

— Ладно, неважно. Предположим, что сейчас одиннадцать часов. — Плиний взял один из камней и поднес поближе к глазам. — «Вещество — легкая пористая пемза. Серовато-белая. Легкая, как пепел. Обломки не превышают в длину большого пальца руки».

Он сделал паузу и негромко добавил:

— Возьми перо, Алексион. Терпеть не могу трусости.

У секретаря дрожали руки. Либурну сильно качало, и ему трудно было писать. Перо скользило по папирусу, оставляя неразборчивые каракули. Кресло адмирала поехало по палубе, но Аттилий успел его поймать.

— Ты бы лучше ушел вниз, — сказал он.

В этот момент к ним подошел Торкват — почему-то с непокрытой головой.

— Главнокомандующий, возьми мой шлем.

— Спасибо, капитан, но мой старый череп еще достаточно крепок.

— Умоляю!.. Ветер несет нас прямо на бурю!.. Нам следует вернуться!

Плиний пропустил его слова мимо ушей.

— Эта пемза скорее похожа на невесомые частицы застывшего облака, чем на камень. — Он вытянул шею и глянул за борт. — Она плавает по поверхности моря, словно льдинки. Вы видите? Невероятно!

Аттилий лишь сейчас заметил, что море покрыто каменным ковром. Весла с каждым взмахом отметали куски пемзы в стороны, но их место тут же занимали другие. Торкват подбежал к ограждению. Оказалось, что пемза плавает со всех сторон.

— Префект!..

— Фортуна покровительствует смелым, Торкват. Правь к берегу.

Еще некоторое время либурна продвигалась вперед, но постепенно движение весел замедлилось — кораблю теперь мешал не только ветер и волны, но еще и покров пемзы на воде. Ближе к берегу слой пемзы сделался толще и достиг двух-трех футов — уходящий в обе стороны шуршащий сухой прибой. Лопасти весел бессильно молотили по нему и не могли за него зацепиться. Корабль начало сносить ветром в сторону камнепада. Вилла Кальпурния находилась мучительно близко. Аттилий узнал то место, где он разговаривал с Ректиной. Он видел людей, бегающих вдоль берега, груды книг, развевающиеся белые одежды философов-эпикурейцев.

Плиний перестал диктовать и с помощью Аттилия поднялся на ноги. Слышалось потрескивание — это корпус корабля раздвигал пемзу. Акварий почувствовал, как обмяк Плиний; видимо, адмирал лишь теперь признал, что они потерпели поражение. Плиний протянул руку к берегу и пробормотал:

— Ректина!

Флот начало расшвыривать в разные стороны. Клинообразный строй распался. Теперь каждый корабль сражался за жизнь в одиночку. А потом снова сгустился сумрак, и все звуки потонули в уже знакомом грохоте падающей пемзы.

— Мы потеряли контроль над судном! — крикнул Торкват. — Все на нижнюю палубу! Акварий, помоги мне спустить его!

— Мои записи! — протестующе вскрикнул Плиний.

— Записи взял Алексион.

Аттилий подхватил Плиния под одну руку, капитан под другую. Префект оказался чудовищно тяжелым. На последней ступеньке он споткнулся и едва не растянулся во весь рост, но спутники каким-то чудом удержали его и дотащили до открытого люка, ведущего на гребную палубу. И тут с неба хлынул каменный град.

— Дорогу главнокомандующему! — задыхаясь, крикнул Торкват, и они с Аттилием почти что скинули Плиния с трапа. За ним последовал Алексион с драгоценными записями, потом вниз прыгнул Аттилий, спасаясь от ливня пемзы. Последним спустился Торкват и захлопнул крышку люка.