Мышьяк. Порошок наследства, как его называли в старину. Он был в пище, в воде, на одежде, на щетке для волос, Ральф чувствовал его, когда причесывался по утрам. Он улавливал его запах. Ощущал на языке и в горле. Не все время, не каждый день. Поначалу эффект был тонизирующим. Ральф казался себя сильнее. Кожа его стала румяной и чистой. Сердце крепко стучало в груди. Волосы были блестящими, голубые глаза — чистыми и пронзительными. Многие обращали внимание на его вид. Люди, которые раньше никогда не высказывались по поводу его внешности, уверяли теперь, что Ральф Труит помолодел лет на десять. Они думали, что причиной тому новый брак.

Несмотря на душевные муки, Труит жил как прежде. Он был любезен с рабочими, держался с ними ровней, но умирал и знал об этом. Доброта — вот и все, что у него осталось.

Кэтрин была с ним исключительно нежна. Она внимательно его выслушивала, когда он говорил, а говорил он часто — о своих делах, о планах. Однако ни разу не обмолвился, как тяжело у него на душе, никогда не упоминал о сыне или о том, что хотел смерти, но боялся долгого болезненного процесса угасания. Ральф хотел сказать, что Кэтрин поступает правильно, что когда все закончится, деньги перейдут к ней. Он написал завещание, пока она была в Сент-Луисе. Он не верил, что Антонио когда-нибудь приедет и заявит свои права на наследство. Ральф не сказал всего этого: не смог. Он бы в шоке от того, что делает Кэтрин, но молчал. Он был ее единственным сообщником.

Голос жены звучал для него музыкой.

— До сих пор у меня не было ни минуты покоя, — заметил Труит, — Двадцать лет. Ни минуты счастья. Ты дала мне это, и я благодарен. Ты даже не представляешь, насколько!

Они сидели за длинным столом после ужина.

— Я сделаю все, чтобы ты была счастлива. Подарю тебе все, что угодно. Буду произносить те слова, какие желаешь услышать.

Ральф взял свою жену за руку. Кэтрин знала, что он говорит правду.

— Чего еще я могу хотеть? Я ждала такого, как ты. Больше мне ничего не надо. Я боялась, что разочаруюсь. Строила планы на случай, если решу сбежать. У меня были драгоценности, совсем простые. Я потеряла их в ту ночь, когда понесли лошади. Я взяла их с собой на случай, если они понадобятся при побеге. Я не догадывалась тогда, что… И как мне все это досталось? Спасибо объявлению.

Кэтрин рассмеялась; ее смех журчал, словно вода, льющаяся с высоты. И Ральф улыбался, думая о своей глупости.

— Я мог обратить внимание на кого-то другого.

— А я могла послать тебе свою фотографию а не Индии, и ты бы меня не выбрал. Ведь были и другие объявления.

— Десятки. Все добродетельные. Вдовы. Молодые почти девочки. Моложе тебя. Охотницы за деньгами

— Тогда почему ты предпочел меня?

— «Я простая честная женщина», — это ты написала. Простое честное лицо. Я понял это сразу. После чего отмел остальных.

— Но там было не мое лицо.

— Да, верно.

— Ты не жалеешь?

— Нет.

— Что ты сделал с письмами? С письмами от других женщин?

— Сжег. Устроил во дворе большой костер.

Наконец они переселились в большой дом. В качестве свадебного подарка молодой жене Труит установил модные ванные. В здании провели электричество, лампы прислали из Чикаго. Ральф устроил современную кухню для миссис Ларсен, хотя она и уверяла, что ей это не нужно. Все остальное было прежним.

Из старого жилища они взяли дорогую мебель. Упаковали стулья и столы, перевезли в повозках в большой золотистый дом и поставили туда же, где они находились двадцать лет назад. Ральф отдал фермерский дом Ларсену, оформив это официально.

Вилла родилась заново. Чета Труитов сидела рядом за длинным столом в обеденном зале с фресками на стенах. За окнами выл ветер, но в камине пылал огонь. Тихо рассуждали о любви и о практических делах. Кэтрин переодевалась к ужину. Играла для мужа на фортепьяно. Читала ему Уитмена в желтом салоне, расположившись подле камина громадных размеров.

Они устраивали небольшие торжественные вечера, у них бывали люди, нуждавшиеся в расположении Труита. Врачи, юристы, судьи с молчаливыми женами. Как-то пришел губернатор. Просил денег, и Труит дал их. Вечера не были интересными, зато еда, как всегда, была великолепной.

Спальню выбирали придирчиво. Остановились не на самой большой комнате, не та той пышной, где он спал с Эмилией. Это была большая, простая комната в голубых тонах, с видом на тайный сад. Они перенесли туда большую отцовскую кровать. Вечером Ральф лежал на мягкой подушке, алая птичка сладко пела, Кэтрин сидела у окна. Затем они занимались любовью. Она обещала, что летом в саду будет очень красиво. Расцветут розы, клематисы, каллы, веселые темноглазые маргаритки; она переписала латинские названия всех растений. Кэтрин рассказывала Ральфу об аромате, который вольется в окна с ночным воздухом, описывала каждый листок, каждый цветок. А он, закрыв глаза, думал о том, дотянет ли до лета. В ее идеях все было прекрасно. Она создавала сад, на который у Эмилии не хватило ни терпения, ни знаний.

Кэтрин попросила Ларсена раскопать снег и открыть корни растений, за которыми двадцать лет никто не ухаживал. Она смотрела на спутанные нагие виноградные лозы, освещенные холодным светом луны, на перевернутые статуи, на пустую оранжерею. Делилась с мужем мыслями о том, как оживить землю собственными руками. Говорила о проведенных ею долгих днях в библиотеке, где научилась садоводству.

Стены защищали Труитов от поздних снегов Луна заглядывала в окна. Кэтрин сидела рядом с Ральфом, и он не мог поверить, что его страсть до сих по так сильна, хотя тело пропиталось ядом. Тоска по Антонио становилась все сильней и ужасней.

Дом был слишком большим. Миссис Ларсен с ним не справлялась, и они наняли двух деревенских девушек и одного мужчину, чтобы все было в порядке, чтобы дров было достаточно для поддержания огня в каминах, чтобы вечером хозяева могли расположиться в любой комнате.

В конце февраля бухгалтер Ральфа ни с того ни с сего впал в безумство и без всякой причины убил двадцативосьмилетнюю жену. Труиты явились на похороны, постояли на панихиде в черной одежде. Дети плакали по погибшей матери.

— Почему происходят такие вещи? Такие ужасные вещи? — спросила Кэтрин, когда они возвращались домой в экипаже.

— Они ненавидят собственную жизнь, а потом начинают ненавидеть друг друга. Сходят с ума, потому что хотят чего-то, а получить не могут.

Ральф пришел в суд; там его бухгалтер рыдал по покойной жене и рвал на себе одежду. Дети глядели на него с ужасом.

Но вот Ральф понимал несчастного. Он знал, что иногда люди просыпаются утром и теряют рассудок, перестают соображать, где добро и зло, не ведают, что творят. Так бывает. Зима затянулась, погода стояла мрачная. Причина была неизвестна, результат — непредсказуем. Бухгалтера отправили в сумасшедший дом, где он каждый день плакал по любимой жене и интересовался, придет ли она его навестить.

Ральф хотел верить, что Кэтрин травит его с целью вдохнуть в него энергию и силу. Так торговцы лошадьми добавляют в корм животным наркотик для блеска шкуры и глаз. обманывая доверчивого покупателя. Ральф решил, что яд она привезла из Сент-Луиса. Купила в чайна-тауне и решила давать крошечные дозы надеясь его омолодить. Совсем немного. Этого будет достаточно. Во Флоренции он иногда пил подобное средство, и занятия любовью длились часами. Также использовал его один раз, чтобы излечиться от триппера, который подхватил когда-то давно. Тогда он чувствовал себя великолепно. На то были причины. Вот и сейчас должны быть причины.

Кэтрин не уступала ему в страсти. Его больше не волновало то, что ее умение в вопросах секса не совпадало с ее якобы строгой миссионерской жизнью. Она отдавалась ему безраздельно, как женщины его юности. Он любил ее, хотел ее, и она всегда была рядом. В Сент-Луис она уезжала застенчивая и отстраненная, в простом строгом платье, а домой вернулась другим человеком — мягче, легче, в простых платьях, свидетельствовавших о спокойном хорошем вкусе и деньгах. Такую женщину он и не надеялся встретить в своей жизни. Она была воплощением мечты.

Каждый вечер за ужином Ральф боролся с собой: ему не терпелось к ней притронуться. Он не мог дождаться момента, когда они пойдут спать. Старался завести разговор, чтобы не смотреть на нее. Слушал ее приятный голос, когда она что-нибудь читала, внимал музыке, которую она исполняла на фортепьяно. Иногда они играли в карты, пока миссис Ларсен убирала со стола посуду.

Каждую ночь Кэтрин лежала в его объятиях, и каждую ночь по его спине бежал пот. Между ее грудей тоже собирался пот, и они оба были совсем мокрыми. Она приносила чистую льняную ткань и нежно обтирала ему спину, грудь и ноги. Каждую ночь он пил из своего хрустального стакана все до капли. Каждое утро она была рядом с ним, когда он стряхивал остатки беспокойного сна.

Яд. Это был яд удовольствия. Яд, который его убьет. Его мать все знала. Шрам на руке до сих пор напоминал об этом. Этот яд мать заметила в его глазах прежде чем он увидел обнаженное женское тело. Это было зло, и зло фатальное.

Он мечтал о женщинах. Во сне сексуальная жизнь возвращалась к нему во всех подробностях, она пьянила. Ему слышались голоса. Ральф лежал обнаженный в открытом поле, ветер трепал волосы юной девушки, лежащей рядом. Ее платье было распахнуто, его ладони гладили нежные груди. Ему снились сады; вода из фонтанов омывала мраморные статуи, в воздухе стоял аромат гардений, жасмина и розмарина. В его ушах звучал женский шепот, тонкие пальцы стягивали с него одежду. Острые ноготки царапали спину. Он отдыхал, его глаза под закрытыми веками упивались сексуальными видениями.

Ему снились незнакомцы и незнакомки. Снились счастливые мать и отец, охваченные любовной страстью, благодаря которой он появился на свет. Снились мужчины и женщины его города, религиозные, строгие, скрытные и плодовитые. Молодые любовники, первый поцелуй, первая лента, развязанная дрожащими руками, водопад, хрустальный поток, известные места.

Снились большие вечеринки в доме, веселые, с вкусной едой. Снились хорошо одетые люди из прошлого, двадцати- и сорокалетней давности. А он был ребенком среди взрослых. Повсюду раздавался смех, исполнялись желания. Дом был огромным, с множеством комнат. Гости переходили из одной в другую, от одного удовольствия к другому, от одного партнера к другому. У них была прекрасная кожа, музыкальные голоса. Ральф любил их, ему нравилось находиться рядом. Он не занимался сексом, но воздух был так наполнен похотью, что он сам превратился в секс; он расхаживал по комнатам с ощущением гордости, прежде ему неведомой.

И ему ни разу не снилась Кэтрин. Ни разу не снилась Эмилия. Их не было в его снах. Зато был Антонио — то с одной, то с другой дамой. Эти сны смущали Ральфа, наполняли стыдом и желанием.

Ночью он улавливал ароматы цветов. Чувствовал запах миндаля. Ощущал запах своей умирающей плоти.

Перед рассветом сны уходили, и он пробуждался встревоженным. Кэтрин была рядом, тянулась к нему.

— Ты беспокойно спал. Все время метался.

— Я видел сны.

— А я там была?

— Нет.

Волосы у нее были спутаны, дыхание несвежим, а рубашка вздернулась до колен, но ему было все равно. Не имело значения, кто она, кем притворяется. Не имело значения, что она с ним делает. Он окончательно просыпался и заключал ее в объятия. Он хотел больше, чем могла дать любая женщина, и получал больше, чем мог себе представить.

Ральф знал, что момент наслаждения, великолепные сны о безумном желании и легком исполнении — вещь недолговечная. Эротический эффект, вызванный стимулятором, скоро пройдет, и начнется ужас, если это то, что планировала Кэтрин. Он сам удивлялся, но будущее его не пугало. Он не станет ее останавливать. Не станет спасать. Он любил Кэтрин. Любил ту, которая хотела его смерти. Сын был навсегда для него потерян, и он смирился. Так уж сложилась судьба. Двадцать лет он провел в одиночестве, чтобы увидеть все это, увидеть, чем все закончится.

— До твоего появления жизнь была ужасной.

— У тебя так много всего.

— Ошибаешься. Я почти все разрушил. Уничтожил свою жену, ребенка… детей.         

— Все не твоя вина. Эмилия ужасно с тобой поступила.    

— Она вела себя так, как ей позволялось. Она сделала меня несчастным, потому что я был слеп, потому что хотел быть несчастным. Это не ее вина. Я был слеп.

— Ты был великодушен.               

— Я едва не убил сына. Моего мальчика.

— Он…                                        

— Другого сына у меня нет. У меня был сын. И он был невинен. Как Франни. Невинный, милый и глупый.

— Тот молодой человек в Сент-Луисе… мистер Моретти…

— Что?

— Он может изменить решение. И признать себя твоим сыном.

Ральф взял жену за руки, и они смотрели друг на друга.

 —Тогда он обманщик. Он никогда не изменит решение. Так что усилия были напрасны.

Труит сделал все возможное. Нанял детективов, чтобы те нашли сына. Опубликовал бесстыдное объявление в газетах Чикаго, Сент-Луиса, Филадельфии и Сан-Франциско. Он получил много писем и сделал свой выбор. Его сын превратился в фантом. Незаконнорожденный ребенок — в этом Ральф был уверен. Кэтрин оказалась человеком, которого он ждал с тех пор, как выгнал Эмилию. Яд. Он сам ступил на этот путь, ни больше ни меньше. И он не станет сражаться, не попытается менять курс событий.

— Что ты будешь делать сегодня?

— Я чувствую такую лень. Как кошка. Буду читать. Шить. Спрошу миссис Ларсен, не надо ли ей помочь, и если нет, то буду ждать тебя.

— И это делает тебя счастливой?

— Да, я счастлива. Меня все устраивает.

Пока она была в ванной, Ральф поискал яд. Посмотрел в корзинке для рукоделия, в карманах ее платьев, в туалетном столике. Ничего. Для него это было увлекательной игрой, вроде поиска пасхального яйца. Он не слишком волновался, найдет или нет. Однако считал правильным поискать. Он промолчит, если найдет. Он уже проснулся взволнованным, ему хотелось обнаружить что-то, что докажет его правоту. Это ничего не будет значить. Пусть Кэтрин поступает как угодно. Она хотела всего — дома, денег, всего, — и он даст ей это, если она попросит. Ради жены он мог бы жить один, без богатств. И он умрет, если ей понадобится.

Миссис Ларсен сообщила ему, что Кэтрин весь день была грустна и встревожена. Служанка предположила, что Кэтрин скучает. Наверное, страдает оттого, что сидит на вилле без дела. Она могла бы поехать в город купить чего-нибудь, навестить приятельниц. Но Кэтрин редко выходила, разве только в заснеженный сад Иногда она бродила по дорожке, в тающем снегу, заглядывала в ямки, словно пыталась увидеть что-то, но в дом всегда возвращалась с пустыми руками.

В конце концов Ларсен нашел ее потерю. Возвращаясь домой с перекинутыми через плечо кроликами, он посмотрел вниз и заметил, как в грязи что-то блеснуло. Он поднял маленькие украшения и протер их пальцем, пока они не засияли на солнце. С ними Ларсен отправился к Кэтрин. Она играла на фортепьяно. Он, как был, с кроликами через плечо, в грязных ботинках, прошагал по французскому ковру и открыл ладонь.

— Это они? Те, что вы искали?

— Они самые, мистер Ларсен. Сейчас они уже ничего не стоят. Но я благодарна вам. Когда-то я носила их.

Труит узнал об этой истории от миссис Ларсен, еще до темноты, но подробностями не поинтересовался. Он не видел украшений, которые Кэтрин привезла с собой. Женские штучки, рубины или стекло — какая разница?

В городе одна вдова приняла стрихнин. Яд отравил ей кровь, она лежала на кухонном полу, из ее рта выливалась желчь. На столе остывал пирог. Молодой человек бросил в колодец свою единственную дочь. Она тонула, а он курил сигарету. Такое случалось.

Ральф игнорировал и похороны, и суды. Не мог находиться в толпе. Не переносил, когда на него смотрели. Ему казалось, что зима никогда не кончится; в офисе не мог дождаться конца работы. Чувствовал, что сойдет с ума, пока не усядется за длинный стол и не услышит успокаивающий голос молодой жены.

Каждая смерть была для него смертью Антонио. Каждое преступление он воспринимал как исчезновение своего мальчика. Днем он плакал. Плакал, пока долгой дорогой возвращался домой. Плакал каждое утро при пробуждении. И только Кэтрин смягчала его горе.

«Такое случается», — думал Ральф по пути с работы. Слезы туманили его глаза. Зимы были долгими, жизнь трудной, дети умирали, религия была ужасной, и он плакал по печальным людям и по Антонио. Ему казалось, что это он утопил своего ребенка в колодце. Он плакал, потому что не было суда, не было возмездия, не было никого, кто защитил бы или спас мальчика от отцовского гнева. Ральф не получил по заслугам; Антонио убежал и затерялся в жестоком мире, в то время как его отец ехал домой в своей чистой одежде, где его травила красивая жена.

И Ральф плакал.

Посреди ночи Кэтрин встала и поменяла белье. Летали руки, летали простыни над кроватью, словно большие птицы. Ее ладони разгладили простыни, засунули в свежие наволочки подушки, она взбила их и вернула на большую кровать.

Затем надела свежую ночную рубашку и улеглась. Миссис Ларсен обнаружит испачканные простыни в корзине для белья. Кэтрин похлопала по кровати, Ральф опустился рядом и взглянул на ее спокойное лицо. Она смотрела в пространство. Он так любил ее.

Сердце сильно стучало. Ральф сунул руку ей под рубашку и погладил бедро.

— Я знаю, что ты делаешь. Знаю, что со мной происходит.

— Я…

— Ничего не говори. Молчи. Мы никогда не будем это обсуждать. Я просто хотел сказать тебе: все нормально. Я не против. Я прощаю тебя.

Руки Кэтрин застыли. Глаза в лунном свете широко распахнулись.

— Я не понимаю, о чем ты, — прошептала она.

— Когда мне станет хуже, пожалуйста, не тяни. Я ждал так долго, чтобы увидеть конец истории. И все закончилось хорошо. Только я не хочу страдать. Пусть все произойдет быстро.

— Ты устал. Спи. Я не понимаю тебя. Я тоже не хочу, чтобы ты страдал.

Ральф чувствовал, как кровь пульсирует в вене ее ноги. Ее глаза быстро от него отвернулись и обратились к окну. Его глаза она прикрыла ладонью. Держала прохладную руку у него на веках. Дышала в ухо. Так мать успокаивает ребенка, испугавшегося дурного сна.

— Я никогда не затрону эту тему. Ты свободна.

— Боже мой, какие странные слова! Не понимаю. Я люблю тебя.

Прежде Кэтрин такого не говорила. Двадцать с лишним лет он не слышал этой простой фразы, но сейчас поверил. Кэтрин любила его, и она же несла ему смерть, конец мучениям. Она была ангелом смерти. И он любил ее всем сердцем.

Она убивала его против своей воли. Ей было тяжело смотреть, как Ральф погибает. Ее ужасала мысль о его страданиях, о болезни, о том, что должно последовать. Но в любой день могло прийти письмо, которое поставило бы крест на всем. Любовь и деньги — Кэтрин пообещала себе эти две вещи, но затем осознала, что у человека может быть либо то, либо другое, и боялась смерти. Антонио предрек, что она подохнет под забором. Она бы грустила, опустилась бы и быстро умерла. Но пока что могла спасти себя.

Один человек съел словарь и умер. Ларсен обжег руку и сам отрубил ее топором. Он думал: раз ожог не проходит, то это — поцелуй дьявола, знак греха. Миссис Ларсен видела все и стонала. Пятнадцатилетним мальчиком Ларсен участвовал в Гражданской войне и вернулся домой без единой царапины. Сейчас он, полный дурак, лежал с одной рукой в дорогой католической больнице в Чикаго. Платил за него Труит. Миссис Ларсен больше никогда не упоминала о муже. Такое случалось.

Кэтрин Лэнд, молодая жена Ральфа, медленно травила его мышьяком. Родного мужа, который любил ее, которого и она, к своему удивлению, любила. Этот человек спас ее от отчаяния и лишений.

Такое случалось.