Весна 1532
Георгу и дела нет, что там народ думает. Пригласил нас с Анной покататься с ним у реки, пообедать в одной из таверн, а потом уж вернуться. Я думала, Анна откажется — теперь ей небезопасно выезжать без свиты, но она не сказала ни слова. Надела темное платье — совсем не в ее обычае, надвинула на лоб шляпу для верховой езды, оставила дома подвеску — такая есть только у нее одной — с большой золотой буквой „Б“.
Брат так рад снова оказаться в Англии с любимыми сестричками, что и не заметил странного поведения и непривычной одежды Анны. Но когда мы остановились в придорожном трактире, неопрятная старая служанка бросила один только взгляд на Анну и поспешила из комнаты. Вошел хозяин, вытирая руки о фартук из дерюги, объявил — хлеб и сыр, которые нам только что подали, несвежие, и вообще у него ничего нет на обед.
Георг вспыхнул, нахмурился, но Анна дотронулась до его рукава, сказала, что все это не важно, лучше пойти в монастырь поблизости, пообедать там. Он позволил уговорить себя, и обед оказался неплохой. Король, похоже, нагнал немалого страху на монастыри и аббатства. Только слуги, которым, в отличие от монахов, дела не было до королевского благоволения, неодобрительно, искоса поглядывали на нас с Анной и перешептывались — верно, пытались понять, какая из нас прежняя шлюха, а какая новая.
Возвращаемся домой, холодное весеннее солнце в спину, Георг пришпорил коня, оказался рядом со мной.
— Значит, все знают? — спросил без обиняков.
— От Лондона до самых окраин королевства. А может, и дальше.
— И, как я вижу, никто не бросает шляп в воздух и не кричит ура.
— К сожалению, нет.
— Я-то думал — смазливая английская девчонка народу понравится. Она же смазливая, правда? Машет ручкой, когда проезжает мимо, раздает милостыню и все такое прочее?
— Конечно. Но женщины упрямый народ, любят старую королеву. Они говорят — негоже королю Англии отказываться от честной и верной жены ради вертихвостки. Что тогда будет со всеми остальными честными и верными женами?
Георг помолчал.
— Они только ворчат или что еще?
— В Лондоне на нас чуть не напали. Тогда король сказал — пусть не ездит в Сити, слишком опасно. Все ее ненавидят, Георг, говорят всякие гадости.
— Гадости?
— Что она ведьма и приворожила короля колдовскими чарами. Она и на убийство готова и давно бы отравила королеву, только представься возможность. Она его заколдовала, и у него ничего не получится с другой женщиной. Так что теперь ему одна дорога — на ней жениться. Прокляла младенцев в чреве королевы, и от того у короля нет наследника.
Георг чуть побледнел, рука с поводьями невольно дернулась, большой и указательный пальцы сложились крестом — древний охранный знак против злых чар.
— И они такое говорят в открытую? При короле?
— Про самые страшные гадости ему не рассказывают, но рано или поздно кто-нибудь доложит.
— Но он этим слухам, конечно, не верит.
— Кое-что он сам говорит. Говорит, что он ею одержим, она его околдовала, он ни об одной другой женщине думать не может. В его устах звучит как любовная болтовня, но когда такое говорят в народе — это опасно.
Георг кивнул.
— Ей бы заниматься побольше делами милосердия и не строить из себя такую… — он запнулся, подыскивая слово, — чувственную штучку.
Я подняла глаза на сестру. Даже верхом, когда вокруг никого, кроме брата с сестрой, Анна сидит в седле так, что неудержимо хочется обнять ее стройную талию.
— Она Болейн и Говард, — резко сказала я. — Отбрось громкие имена, что остается — все мы просто сучки во время течки.
Мы подскакали к воротам дворца в Гринвиче, там нас ждал Уильям Стаффорд. Приподнял шляпу, слегка поклонился, поймал мою улыбку. Мы спешились, Анна прошла вперед. Уильям стоял у дверей, потянул меня в сторону.
— Я вас дожидался. — Как всегда, он даже не поздоровался.
— Я заметила.
— Не нравится мне, когда вы выезжаете без моего сопровождения. Сестрицам Болейн небезопасно показываться на народе.
— Мы катались с братом. Хорошо иногда прокатиться без большого эскорта и шумихи.
— Ну, за этим дело не станет. Что-что, а простоту я вам обеспечу.
— Благодарю вас, — расхохоталась я.
Положил руку мне на рукав, удерживая вблизи.
— Когда король и ваша сестрица поженятся, вас выдадут замуж за того, кого они выберут.
— Наверно. — Я глядела прямо в его открытое, загорелое лицо.
— Значит, вам надо поторопиться, успеть до замужества сестры, если хотите выйти замуж за человека со скромным поместьем — хорошенький домик и немного земли в придачу. Чем дальше, тем трудней будет уехать.
Я молчала, только чуть отодвинулась. Улыбнулась сладкой улыбкой, стрельнула глазами из-под ресниц.
— Но мне никто руку и сердце не предлагал. Похоже, придется остаться вдовой до конца моих дней, раз никто не просит меня выйти за него замуж.
Впервые у Уильяма не нашлось что ответить.
— Но я думал… — начал он.
Я рассмеялась коротким, довольным смешком, опустилась в низком реверансе, повернулась, чтобы уйти. Наверху лестницы обернулась, заметила — Уильям бросил шляпу наземь и топчет ее в ярости ногами. До чего же приятно, каждая женщина знает, походя поймать в сеть красавчика-мужчину.
Я уже неделю его не видела, хотя и на конюшню заглядывала, и по саду гуляла, и у реки бродила — везде, где он мог бы меня отыскать. Однажды вся дядюшкина свита скакала мимо наших окон, так я все вглядывалась, но как узнаешь одного — из двухсот-то всадников в цветах дома Говардов. Я знала, что веду себя как дура, но мне казалось — что тут плохого, просто пококетничаю с кавалером, подразню его немножко.
Прошла одна неделя, за ней другая — его все нет. Жарким апрельским утром мы с дядюшкой наблюдали, как король и Анна играют в шары. Я, будто между прочим, спросила:
— Этот человек, как его там, Уильям Стаффорд, он все еще у вас на службе?
— Да, — отозвался дядюшка, — но я ему дал месяц отпуска.
— Он уехал?
— Ему приспичило жениться, так он мне сказал. Отпросился у меня поговорить с отцом и прикупить новое жилье для молодой жены.
Мне показалось — земля качнулась под ногами.
— А я думала — он уже женат. — Ничего лучше мне в голову не пришло.
— Нет, он страшный повеса и дамский угодник, — машинально ответил дядюшка — его больше занимали Анна и король. — Вскружил голову одной придворной даме, она надеялась выйти замуж, хотела оставить придворную жизнь ради него и что у него там есть — курятник, да и только. Можешь себе такое вообразить?
— Вот глупость-то. — У меня пересохло во рту. Я с трудом сглотнула.
— А он, не сомневаюсь, помолвлен с какой-нибудь деревенской простушкой. Ждал, наверно, пока она подрастет. А теперь отпросился у меня на месяц и поехал жениться. Но уже скоро вернется. Он надежный человек, я им дорожу. Он тебя провожал в Гевер, да?
— Дважды. И подыскал детям пони.
— Он в лошадях отменно разбирается. И далеко пойдет. Я собираюсь его повысить, назначить главным конюшим. — Дядюшка помедлил, потом внезапно повернулся ко мне, окинул пронзительным взглядом. — Он что, и с тобой пытался заигрывать?
Я спокойно выдержала его взгляд, бросила небрежно:
— Что? Он же вам служит. Конечно нет.
— Ну и отлично, — кивнул дядюшка. — А то ему только палец дай, уж он свое возьмет.
— Со мной это дело не пройдет, — заверила я.
Мы с Анной уже переоделись в ночные рубашки и отпустили служанок, когда в дверь постучали знакомым стуком.
— Георг, кому бы еще, — сказала Анна. — Входи же.
Наш красавчик-братец ввалился в комнату с кувшином вина и тремя стаканами.
— Пришел поклониться божеству красоты. — Он был хорошенько навеселе.
— Входи, входи, — пригласила я. — Мы поистине прекрасны.
Он пинком закрыл за собой дверь.
— Куда лучше при вечернем освещении, — заявил он, тщательно изучая наши лица. — Боже мой, Генрих, наверно, с ума сходит при мысли, что одна у него была, другую он хочет и ни одной ему не достается.
Анне явно не по вкусу напоминание, что я была любовницей короля.
— Он со мной всегда так внимателен.
Георг закатил глаза. Подмигнул мне:
— Винца?
Мы разобрали стаканы, брат подкинул в камин еще одно полено. За дверью послышался какой-то звук. Георг, неожиданно быстро и проворно, подскочил к двери, распахнул ее настежь. Там стояла Джейн Паркер, пытаясь распрямиться — только-только оторвалась от замочной скважины.
— Моя дорогая женушка! — медоточивым голосом проворковал Георг. — Если хочешь затащить меня в постель, просто попроси, незачем сюда подкрадываться — это спальня сестры.
Она покраснела до корней волос и уставилась на Анну в глубине комнаты — сорочка соскользнула с голого плеча, рядом я в ночной рубашке у камина. Что-то в ее взгляде заставило меня вздрогнуть. Она всегда так глядит, что становится стыдно, словно и впрямь чем нехорошим занята. Но нет, теперь она смотрит на нас троих, будто хочет быть с нами в заговоре, будто мечтает выяснить все наши секреты и грязные делишки.
— Я проходила мимо и услышала голоса, — попыталась оправдаться Джейн. — Побоялась, вдруг кто-то побеспокоил леди Анну. Как раз собиралась постучать, узнать, все ли у нее в порядке.
— Постучать? Ухом? — воскликнул Георг. — Или носом?
— Брось, Георг, — внезапно вмешалась я. — Все в порядке, Джейн. Георг зашел на минутку выпить и пожелать нам спокойной ночи. Он скоро придет, не волнуйся.
Она меня и не поблагодарила за защиту.
— Придет он или нет, его дело. Пусть хоть на всю ночь здесь остается, если ему тут так нравится.
— Убирайся, — резко сказала Анна, словно выяснять что-то с Джейн было ниже ее достоинства.
Георг почтительно поклонился и захлопнул дверь прямо перед носом у жены. Повернулся к нам, расхохотался, сказал громко — пусть слышит, если хочет:
— Вот гадюка! Мария, не стоит обращать на нее внимание. Учись у Анны. „Убирайся“. Боже мой! Отлично сказано: „Убирайся“.
Он присел у камина и налил всем нам еще вина. Протянул один стакан мне, другой Анне. Поднял третий, собираясь сказать тост.
Анна не подняла своего стакана, не улыбнулась брату.
— В следующий раз, — заметила сестра, — изволь подавать мне первой.
— Что? — Он не сразу сообразил, о чем она говорит.
— Когда наливаешь вино, первой подавай бокал мне. Когда стучишься в дверь, спрашивай разрешения войти у меня. Я буду королевой, Георг, пора тебе научиться обращаться со мной, как с королевой.
Он не вспылил, не то что в первое время, когда только вернулся из Европы. Понял за это время — Анна обладает немалой властью. Ей нипочем поссориться даже с дядюшкой, не говоря уже об остальных верных ей придворных. Ей все равно, кто ее ненавидит, пока король у ее ног. Теперь она кивком головы может уничтожить любого на своем пути.
Георг поставил стакан на каминную доску, забрался на постель, встал на четвереньки и замурлыкал:
— Моя маленькая королева, будущая королева.
Анна перестала хмуриться — невозможно сердиться на нашего очаровательного братца.
— Моя маленькая принцесса, — прошептал он, легонько чмокнул ее в нос, потом крепко поцеловал в губы, протянул умоляюще: — Не становись такой мегерой. Не со мной же. Мы все знаем — ты первая дама королевства, но со мной будь поласковей, Анна. Будешь ласкова со мной, всем нам станет хорошо.
Анна, сама того не желая, рассмеялась.
— А ты изволь выказывать мне полное уважение, — потребовала она.
— Обещаю лежать под копытами твоей лошади.
— И никакой фамильярности.
— Лучше мне умереть.
— Тогда можешь приходить сюда, и я не буду на тебя сердиться.
Он снова наклонился и поцеловал сестру. Глаза закрыты, на губах улыбка, Анна приоткрыла губы. Я глядела на них, брат продолжал поцелуй, коснулся пальцем обнаженного плеча, погладил шею. Я смотрела как завороженная — в восторге и в ужасе одновременно. Вот его пальцы ласкают гладкие черные волосы, вот его рука у нее на затылке, губы впиваются все сильнее. Тут она с легким вздохом открыла глаза, пробормотала: „Довольно“, и легонько столкнула его с постели. Георг вернулся к своему месту у камина, сделав вид, что это был всего-навсего нежный братский поцелуй.
На следующий день Джейн Паркер вновь обрела уверенность в себе. Она улыбнулась мне, присела в реверансе перед Анной, протянула ей накидку, когда та решила прогуляться с королем у реки.
— Я боялась, вы сегодня в расстроенных чувствах, миледи.
— С чего мне расстраиваться? — Анна взяла у нее из рук накидку.
— Такие новости.
— Какие новости? — спросила я, поскольку Анна не проявила ни малейшего любопытства.
Джейн ответила мне, но глаз не спускала с Анны:
— Графиня Нортумберленд разводится с Генри Перси.
Анна пошатнулась, побелела как полотно.
— Какой скандал! — громко сказала я, пытаясь отвлечь внимание от Анны. — С чего это она вздумала разводиться? Вот глупость, что это на нее нашло?
Анна уже пришла в себя, но Джейн по-прежнему не спускала с нее глаз.
— С чего? — продолжала Джейн, голос просто шелковый. — Говорит, что их брак все равно недействителен. Говорит, он уже раньше подписал другой контракт. С вами, леди Анна.
Анна подняла голову и улыбнулась Джейн:
— Ах, леди Рочфорд, что за известия вы приносите. И в какое странное время. Прошлой ночью подкрадывались и подслушивали у дверей, а теперь полны дурными вестями, как дохлый пес червями. Если графиня Нортумберленд несчастна в замужестве, нам всем, я уверена, ее очень жаль. — Придворные дамы пустились в перешептывания, сгорая скорее от любопытства, чем от сочувствия. — Но если вам приспичило утверждать, что мы с Генри Перси обручились, так это просто неправда. Во всяком случае, король уже заждался, мне не стоит задерживаться.
Анна запахнула плащ и выплыла из комнаты. Две-три дамы последовали за ней, как им полагалось. Остальные сгрудились вокруг Джейн, надеясь услышать побольше скандальных подробностей.
— Уверена, король обрадуется, видя, что вы следуете за леди Анной, — язвительно напомнила я золовке.
Ей ничего не оставалось, как отправиться вслед за Анной. Другие немедленно потянулись за ней, а я, как последняя дворовая девчонка, подобрала юбки и понеслась к дядюшке.
Он уже работал, хотя еще было довольно рано. Рядом расположился секретарь, записывая что-то под дядину диктовку. Дядюшка нахмурился, когда я сунула голову в дверь, потом махнул рукой — входи, и тут же показал — подожди.
— В чем дело? — наконец спросил он. — Я занят. Только что узнал, что Томас Мор недоволен — его беспокоит судьба королевы. Я и не ожидал, что ему все это придется по нраву, но надеялся — вдруг его совесть сумеет проглотить такой поворот дела. Тысячи крон не пожалел бы — только бы Томас Мор не выступал против нас в открытую.
— Тут еще кое-что, — бросила я. — Важное.
Дядя махнул рукой секретарю, тот вышел.
— Анна?
Я кивнула. Мы все в этом семейном деле, продаем товар под названием „Анна“. Нетрудно догадаться, что если я с утра пораньше сломя голову несусь к дядюшке, в нашем торговом деле неприятности.
— Джейн только что сказала, что графиня Нортумберленд подала прошение на развод с Генрихом Перси, — торопливо начала я. — Джейн говорит, она утверждает — их брак недействителен, поскольку он уже раньше подписал контракт о браке с Анной.
— Проклятие! — выругался дядюшка.
— Вы уже знали?
— Конечно знал. Она давно собиралась. Я только надеялся — будет другая причина, скажем, он ее оставил, или жестоко с ней обращается, или содомия какая-нибудь. Я надеялся, нам удалось ее отговорить и она обойдется без упоминания предыдущего брачного контракта.
— Нам?
— Нам. Тебя не касается, кому именно. — Он уже не скрывал раздражения.
— Конечно.
— А откуда Джейн все известно?
— Джейн всегда все известно. А еще — она вчера у Анны под дверью подслушивала.
— И что она там услышала? — Подозрительность в дядюшке никогда не засыпает.
— Да ничего. — Я и глазом не моргнула. — Георг был с нами, мы просто болтали и по бокалу вина выпили.
— Никого, кроме Георга? — протянул дядюшка.
— А кто там еще мог быть?
— Поэтому я тебя и спрашиваю.
— Кто может сомневаться в невинности моей сестры?
— Она слишком много времени вертится со всеми этими кавалерами.
Тут и моему терпению пришел конец.
— Она слишком много времени вертится с королем — повинуясь вашему приказанию.
— А где она сейчас?
— В саду с королем.
— Возвращайся прямо к ней, скажи — пусть все отрицает. Никакой помолвки, никакого брачного контракта. Ну ухаживал он за ней, дело молодое, у кого не бывает. Молоденький паж строит глазки фрейлине. И не более того, а она вообще на него внимания не обращала. Понятно?
— Только многие вокруг знают, как было дело, — предупредила я.
— Их всех уже давно купили. Кроме Уолси, а он мертв.
— Он мог рассказать королю, тогда, давно, когда еще никто не знал, что король влюбится в Анну.
— Он мертв, — повторил дядюшка, — и теперь ничего не может сказать. А все остальные из кожи вон будут лезть, чтобы уверить короля — Анна невинна, как сама Дева Мария. И Генрих Перси быстрее всех. Только эта проклятая шлюшка, его жена, так хочет поскорее развестись, что готова всем рискнуть.
— За что она его так ненавидит?
Ответом был дядюшкин смешок.
— Нет, Мария, ты все такая же невинная идиотка. Потому что он был женат на Анне, и она это знает. Потому что он все еще любит Анну, и она это знает. Потому что, потерявши Анну, он впал в меланхолию и с тех пор так и не пришел в себя. Неудивительно, что ей не хочется быть его женой. Теперь иди, найди свою сестрицу, и не забывай — ложь, ложь и снова ложь. Открой пошире свои прекрасные глазки и лги напропалую.
Король и Анна прогуливались у реки. Она что-то ему серьезно втолковывала, а он склонил голову, внимательно слушая, будто боясь пропустить хоть одно словечко. Она заметила меня.
— Мария вам все расскажет. Мы с ней тогда делили комнату, я только-только вернулась ко двору.
Генрих поднял на меня глаза, и я увидела: он очень расстроен.
— Все дело в графине Нортумберленд, — объяснила Анна. — Распускает слухи, клевещет. А все оттого, что ей хочется поскорее развестись, похоже, устала быть замужем.
— А что она говорит?
— Да все старые слухи. Рассказывает, что Генрих Перси был в меня влюблен.
Я тепло улыбнулась королю, такой улыбке просто нельзя не поверить.
— Конечно, он был влюблен, ваше величество. Разве вы не помните — когда Анна только появилась при дворе, все в нее сразу повлюблялись? Ну и Генрих Перси тоже.
— Но они говорят о помолвке.
— С графом Ормондом? — немедленно вставила я.
— Родня не сошлась в приданом и титуле, — подхватила Анна.
— Нет, между тобой и Генрихом Перси, — упрямо продолжал король.
— Ничего такого и в помине не было. Мы были совсем молоденькие, обычные придворные дела, стишки, любезности, а больше ничего.
— Он и мне посвятил три поэмы, — вмешалась я. — Второго такого бездельника-пажа на службе у кардинала вовек не было. Все время писал стихи. Жаль, вот только женился на женщине безо всякого чувства юмора. Она, верно, и поэзию не слишком жалует, а то бы сбежала от него еще быстрее.
Анна расхохоталась, но свернуть короля с пути было не так-то просто.
— Говорят, что вы подписали брачный контракт, — продолжал настаивать Генрих, — были помолвлены.
— Говорю я вам, нет, — перебила его Анна — в голосе уже появляются знакомые сердитые нотки.
— Но почему она тогда утверждает, что были?
— Чтобы от мужа избавиться.
— Если все равно лгать, то зачем так глупо? Могла бы сказать, что он пообещал жениться на Марии. Он ведь ей тоже стихи писал?
— Удивительно, что не сказала, — немедленно вмешалась я, стараясь уберечь Анну от вспышки гнева. Но сестрицу уже ничем не остановить. Она резко отодвинулась от короля.
— Так вы полагаете… Вы считаете, что я… Сомневаетесь в моей невинности? Когда я стою тут перед вами и клянусь, что никогда и не глядела ни на какого другого мужчину? Вы — а не кто-нибудь другой — обвиняете меня в этой нелепой помолвке. Кто за мной охотится, когда у самого жена еще жива? Кто из нас больше похож на двоеженца? Тот, чья жена живет себе припеваючи в роскошном замке в Хартфордшире, содержит там собственный двор, все ее навещают, улещивают ее, королеву в изгнании, или девушка, которой раз в кой-то веки кто-то посвятил поэму?
— Мой брак недействителен, — заорал в ответ Генрих. — Всякий кардинал в Риме это знает.
— Но вы же были женаты! Это всякая собака в Лондоне знает! Сколько денег вы на нее потратили. Небось немало повеселились тогда — когда женились. А мне, мне ничегошеньки, ни обещания, ни кольца, ничего, ничего! Мучите меня, да и только.
— Боже правый! — вырвалось у него. — Будешь ты меня слушать?
— Нет! — закричала она, теряя последнее соображение. — Считаете меня полной дурочкой, влюбленной в дурака, а значит, дважды дурой. Не буду я вас слушать, потому что вы слушаете всякого, кто льет ядовитую ложь прямиком в ваши уши.
— Анна!
— Нет! — И бросилась бежать.
Он нагнал ее в два прыжка, поймал в объятья. Она рванулась, стукнула ладошкой по подбитому плечу камзола. Ну вот — половина двора смотрит на нападение на английского монарха и просто не знает, что делать. Генрих схватил ее за руки, лицо совсем рядом с ее лицом, будто в любовной битве, тело к телу, губы к губам, почти как в поцелуе. Я заметила на его лице жадное желание — она была так близко.
— Анна. — Теперь голос короля звучит совсем по-другому.
— Нет, — повторила она, но уже улыбаясь.
— Анна.
Она прикрыла глаза, немного откинулась — пусть целует, в закрытые веки, в губы. Прошептала:
— Да.
— Боже мой, — еле слышно произнес у моего уха Георг, — так вот как она им вертит.
Я кивнула, а Анна устроилась поудобней под рукой короля, он обнял ее за плечи, она его за талию, и, бедро к бедру, они зашагали прочь. На лицах явно читалось — лучше бы нам сейчас пойти в постель, а не прогуливаться у реки. Смесь желания и удовольствия — словно бурная ссора не хуже, чем бурные объятья.
— Сначала гнев, а потом на попятный — и так всегда?
— Да, — подтвердила я. — Пламя гнева заменяет пламя любовной схватки, сперва шум да крики, а потом затихают, голубки, и в обнимку.
— Он ее, верно, обожает, — продолжал Георг. — Она на него набрасывается с руганью, а потом уютно устраивается на плечике. Боже мой, никогда раньше такого не видел. До чего же страстная шлюшка эта наша сестричка. Я ее брат, а только сейчас понял. Она любого мужчину может свести с ума.
Я кивнула:
— Она всегда сдается. Но только на две минуты позже, чем, ты думаешь, нужно. Всегда пережимает — до самого конца и даже дальше.
— Опасная получается игра, когда играешь с монархом, обладающим абсолютной властью.
— А что ей еще делать? Надо же его чем-то удерживать. Она, выходит, вроде замка, который ему только и остается, что бесконечно осаждать. Вот и приходится разжигать его страсти.
Георг взял меня под руку, и мы отправились следом за королевской парочкой по тропинке вдоль реки.
— А что станется с графиней Нортумберленд? Ей не добиться своего, если она будет настаивать на том, что Генрих Перси был помолвлен с Анной.
— Лучше ей подождать, пока овдовеет, — грубо сказала я. — Мы не позволим чернить Анну в глазах короля. Графине придется еще пожить с мужем, который без ума от кого-то другого. Лучше бы ей вовсе не становиться графиней, вышла бы себе замуж по любви.
— Ты что-то в последнее время зачастила про любовь. Чей совет — пустого места?
Я рассмеялась, будто мне все нипочем.
— Пустое место пропало. Наконец-то избавились. Как я и думала, никто, ничто и звать никак.
