2
Исабель заглянула в дверной проем и издали обследовала тележки с обедом. Никто не обратил на нее внимания, только двухлетняя Лола кинула быстрый взгляд в ее сторону. Тоненькая, как все детеныши бонобо, она висела на Бонзи, ухватившись за ее шею и грудь, и то хватала материнский сосок губами, то позволяла ему выскользнуть.
Бонобо лениво развалились в сооруженных из одеял гнездах и смотрели «Грейсток: Легенда о Тарзане, повелителе обезьян».
Бонзи к построению гнезда относилась педантичнее всех, использовала она всегда ровно шесть одеял, складывала их в форме водоворота и подворачивала так, чтобы внешний край получился толстым и мягким. Исабель, которая сама была склонна к педантизму, любила наблюдать за тем, как Бонзи, прежде чем похлопать себя по груди раскрытыми ладонями и дать знак Лоле «иди ко мне, малыш», старательно укладывает и подтыкает одеяла.
Джелани и Макена голова к голове лежали на своих одеялах, в поисках воображаемых насекомых они длинными пальцами лениво обследовали физиономии и грудь друг у друга. Когда Джон Клейтон, седьмой граф Грейсток, обнял мисс Джейн Портер и полупрозрачная ночная сорочка соскользнула с ее плеч, они приподняли головы и томно поцеловались.
Сэм лежал на спине, положив руки под голову и закинув ногу на ногу, и покачивал ступней. Он только что закончил объедать арбузную корку и теперь выковыривал из зубов остатки сладкой мякоти. Мбонго устроил свое гнездо в противоположном углу комнаты. Его рюкзак увеличился в объеме, и он плотно обернул его одеялом, чтобы Сэм не заметил ничего подозрительного. Дело в том, что Мбонго, едва получив свой мяч, сразу его проколол и поэтому «позаимствовал» мяч у Сэма. Мбонго сверкал впечатляющего вида клыками и нервно поглядывал то на Сэма, то на укрытое под флисовым одеялом сокровище, потом он приподнял уголок одеяла, заглянул под него и сразу поскорее снова «замаскировал» раздувшийся рюкзак. Он так радовался своему секрету, что было ясно: пройдет еще немного времени – и Сэм все поймет.
Исабель не хотела мешать просмотру фильма и тихо, без слов, по одной укатила пустые тележки из комнаты в кухню. Там она выбросила из пластиковых мисок остатки фруктов и овощей в мусорное ведро, в то время как девятнадцатилетняя Селия, интерн с волосами цвета маджента, складывала их в стопки. Наконец, когда Исабель помыла руки, Селия спросила:
– Ну и как прошел визит больших гостей?
– Хорошо, – ответила Исабель. – Много разговоров, много фотографий. У фотографа была цифровая камера, так что частично я их просмотрела.
– Знакомые лица?
– Они из «Филадельфия инквайер». Кэт Дуглас и Джон Тигпен. Заканчивают серию репортажей о человекообразных обезьянах.
Селия фыркнула.
– Женщина-кошка и Мужчина-хрюшкен! Вот это да! Ну а как обезьяны к ним отнеслись?
– Я только Джона пропустила. Женщина оказалась простужена, так что я отослала ее к лингвистам.
– Дэвид и Эрик были в лаборатории? В Новый год?
– У них там появился новый анализатор диапазона, с ним никакой Новый год не сравнится.
– И как все прошло?
Исабель улыбнулась, глядя на тарелку, которую держала в этот момент в руках.
– Скажем так – теперь я у них в долгу. Эта женщина способна стать настоящей проблемой.
– Ха! А Мужчина-хрюшкен владеет языком жестов?
– Его зовут Джон. Нет, не владеет. Я переводила ему их ответы. – Исабель выдержала паузу и добавила: – Почти все.
Селия приподняла одну из украшенных пирсингом бровей.
– Мбонго назвал его «грязный плохой туалет», – пояснила Исабель. – Пришлось это немного перефразировать.
Селия рассмеялась.
– И чем же он это заслужил?
– Игра в «Охоту на монстров» прошла просто ужасно.
Селия вертела в руках пластиковую тарелку и разглядывала ее под разными углами, пытаясь определить – помыта она или вылизана.
– Мужчина-хрюшкен и не мог хорошо играть через стекло.
– Все было гораздо хуже. Но мы показали ему, как это делается, – сказала Исабель. – «Охоту на монстров», «Ужасную щекотку», «Поиски яблок» – все показали. Фотограф был счастлив.
– Питер сегодня приходил?
«Вот так поворот», – подумала Исабель и украдкой взглянула на Селию.
Девушка смотрела на раковину, уголок губ чуть приподнялся в усмешке. Видимо, за прошедшие сутки в какой-то момент доктор Бентон стал для интерна Питером.
– Нет, я его не видела, – осторожно ответила Исабель.
Накануне на новогодней вечеринке Исабель, что было совсем на нее не похоже, быстро «вышла из строя». Виной тому были ужин (четыре крохотных кубика сыра) и три крепких коктейля. «Это «Гленда Бенда»!» – пояснил хозяин вечеринки и муж Гленды, передавая ей бокал с ледяной голубой жидкостью. Обычно Исабель не пила – на самом деле в этот вечер она, чтобы не идти в гости с пустыми руками, купила свою первую бутылку водки, но это была первая после смерти Ричарда Хьюза вечеринка коллектива Лаборатории по изучению языка человекообразных обезьян, и все старались изобразить веселье. Это было мучительно. Исабель пыталась держаться, но, когда она забрела в туалетную комнату и увидела в зеркале свое раскрасневшееся от алкоголя лицо, впечатление было сильнее, чем предполагаемый ужас от маски гориллы в «Охоте на монстров». Она увидела раннюю версию собственной матери. Исабель не привыкла пользоваться косметикой и умудрилась размазать по щеке губную помаду. Волосы, которые раньше были аккуратно зачесаны назад, распались на отдельные пряди. Чтобы не пасть еще ниже, она выплеснула остатки третьей «Гленды Бенды» в раковину, смыла голубоватые кубики льда водой из крана. Питер, который был не только преемником доктора Хьюза, но еще и женихом Исабель, обнаружил ее в коридоре. Босая, она медленно оседала по стене на пол, а туфли на высоком каблуке болтались в руке. Увидев Питера, она расплакалась.
Он присел на корточки и приложил ладонь к ее лбу. Взгляд у него был озабоченный. Потом ушел наверх и вернулся с мокрой холодной салфеткой. Этой салфеткой он промокнул ей лицо.
– Ты уверена, что с тобой все в порядке? – спросил он позже, помогая ей сесть в такси. – Давай я поеду с тобой.
– Все в порядке, – заверила она и тут же высунулась из машины.
Ее вырвало. Водитель с тревогой наблюдал за происходящим в зеркало заднего вида. Питер поддернул брюки и осмотрел свои ботинки, потом пристально посмотрел на Исабель. Брови его сошлись к переносице, лоб наморщился. Он помолчал и пришел к решению.
– Я еду с тобой, – заявил он. – Подожди, только за пальто схожу.
– Нет, правда все в порядке.
Исабель порылась в сумочке в поисках платка. Ей было не по себе от того, что он видит ее такой.
– Оставайся, – настойчиво попросила она и махнула рукой в сторону вечеринки. – Со мной все будет хорошо. Оставайся и позвони в новом году.
– Ты уверена?
– Абсолютно, – она шмыгнула носом, кивнула и расправила плечи.
Он какое-то время молча смотрел на нее, а потом сказал:
– Пей больше воды. И прими тайленол.
Исабель кивнула. Даже под действием алкоголя она видела, что он колеблется – целовать ее или нет. Она сжалилась и захлопнула дверцу, прищемив при этом подол своего платья, и махнула водителю, чтобы тот ехал.
Исабель и представления не имела, что происходило на вечеринке после ее отъезда. Вечеринка не была романтической, но определенная траектория все же чувствовалась. Завуалированная печаль, неисчерпаемые запасы алкоголя плюс недовольство некоторых назначением Питера создавали странную и непредсказуемую атмосферу. Питер работал в лаборатории всего год, и некоторые считали, что этот пост должен занимать человек, связанный с проектом гораздо дольше.
Прошло уже около двадцати часов, а Исабель все еще мутило. Она прислонилась животом к раковине и еще раз украдкой взглянула на Селию. Несмотря на то что стоял январь, девушка, как ни странно, ходила в оранжевом вязаном жилете, через который просвечивал ярко-красный лифчик, и весь ее роскошный татуаж от плеча до кисти был выставлен напоказ. Исабель бы нисколько не удивило, если бы Селия предприняла на вечеринке маневры определенного свойства. Немного танцев, немного флирта, возможно, даже попытка под конец одарить Питера полуночным поцелуем.
Исабель вздохнула. Они с Питером еще не обнародовали свои отношения, и она не могла рассматривать это как что-то личное. Прошло всего несколько дней с тех пор, как Питер сделал ей предложение. Этому предшествовал лишь краткий период ухаживаний. Никогда еще Исабель не сдавала свои позиции так быстро и так бесповоротно, но по разным причинам, включая его жестокую битву за опеку над детьми с бывшей женой и беспокойство по поводу того, как это воспримут коллеги, Питер считал, что до тех пор, пока они не съедутся, не стоит афишировать отношения. Кроме того, и Селия, конечно, об этом не знала, Питеру она не нравилась.
Селия перестала очищать раковину от овощных шкурок.
– Что? – спросила она и оглядела свою руку.
Исабель поняла, что стоит, уставившись на татуировку Селии. Она перевела взгляд на посуду.
– Ничего, просто голова болит.
Из-за угла появилась Бонзи и, ступая на все четыре лапы, приблизилась к ним. Верхом на ней в позе жокея, вцепившись тоненькими пальцами в мамины плечи, сидела Лола.
Селия глянула через плечо и крикнула:
– Бонзи, ты пробовала поцеловать гостя?
Бозни счастливо улыбнулась, села на попу и, оттолкнувшись от пола ногой, крутнулась вокруг оси. Потом прикоснулась пальцами к губам, к щекам, после чего скрестила руки на груди и знаками показала: «Целуй, целуй, Бонзи любит».
Селия рассмеялась.
– А Мбонго что? Он тоже полюбил гостя?
Бонзи подумала немного, потом почесала подбородок, опустила руку и показала: «Грязно плохо! Грязно плохо!»
– Мбонго думает, что гость – тупая задница? – продолжала выспрашивать Селия, складывая чистую посуду в стопки.
– Селия! – перебила ее Исабель. – Следи за языком!
Именно по этой причине Питер совсем не обрадовался, когда доктор Хьюз из полудюжины достойных кандидатов выбрал именно Селию и приветил ее в интернатуре. Его беспокоила ее невоздержанность на язык. Если кто-то из бонобо выучит эти оскорбительные словосочетания и необходимое число раз употребит их в правильном контексте, они войдут в их лексикон. Одно дело, когда бонобо по собственной воле выдает оскорбление типа «грязный плохой туалет», и совершенно другое, когда заимствует оскорбление «тупая задница» у человека.
Бонзи разговаривала с Селией, но теперь напряженно посмотрела на Исабель. На ее физиономии появилось выражение беспокойства.
«Улыбнись, обними, – показала она. – Бонзи любит гостя, поцелуй, поцелуй».
– Не волнуйся, Бонзи. Я на тебя не сержусь, – сказала Исабель, одновременно показывая слова жестами.
Она многозначительно посмотрела на Селию, а потом снова обратилась к Бонзи:
– Ты не хочешь досматривать кино?
«Хочу кофе».
– Ладно, могу тебе сделать.
«Хочу сладкий кофе. Исабель идет. Быстро дает».
Исабель рассмеялась и притворилась, будто обиделась.
– Тебе не нравится мой кофе?
Бонзи села на корточки и робко посмотрела на Исабель. Лола забралась ей на плечо и растерянно заморгала.
– Туше. Мне тоже не нравится, – сдалась Исабель. – Ты хочешь карамельный маккиато?
Бонзи возбужденно вскрикнула.
«Вкусно. Дает быстро».
– Хорошо. Хочешь сверху алтей? – спросила Исабель, используя термин бонобо для описания сладкой пены на кофе.
«Улыбка, улыбка, обнять, обнять».
Исабель перекинула влажное кухонное полотенце через плечо и вытерла все еще скользкие руки о бедра.
– Хочешь, я схожу? – вызвалась Селия.
– Конечно. Спасибо. А я пока тут закончу.
Предложение Селии было сюрпризом для Исабель, и, принимая во внимание головную боль, она была ей даже благодарна – формально смена интерна закончилась четверть часа назад.
Селия подождала, пока Исабель выстроит тележки вдоль стены, и тихонько кашлянула.
– Что? – спросила Исабель.
– Можно я возьму твою машину? Моя в магазине.
Тайна разгадана. Исабель чуть не рассмеялась. Селия хотела смотаться домой под конец вечера.
Исабель похлопала по карманам, пока не звякнула связка ключей.
«Сделай картинку», – сказала Бонзи.
– Не забудь видеокамеру, – напомнила Исабель и предельно точно перебросила ключи Селии. – Только точно закажи кофе. И не забудь про молоко.
Селия кивнула и поймала ключи.
Все бонобо, а Бонзи в особенности, любили смотреть видео, где люди выполняли их просьбы. Раньше бонобо в некоторых случаях выезжали вместе с сотрудниками лаборатории, но два года назад этому был положен конец. Тогда Бонзи вздумалось порулить, и машина чуть не врезалась в фонарный столб. Бонобо вдруг взяла и схватилась за руль. Исабель успела затормозить до столкновения, но с дороги все же съехала. А меньше чем за неделю до этого, когда машина доктора Хьюза медленно ползла в очереди от окошка «Макдоналдса», шофер микроавтобуса, который маячил перед ними, углядел в зеркало заднего вида Мбонго, сидевшего на переднем сиденье с желанным чизбургером в руках. Через минуту и дети, и взрослые облепили машину доктора Хьюза и, пытаясь засунуть руки в окно, орали: «Обезьяна! Обезьяна!» Мбонго в результате нырнул под заднее сиденье, а доктор закрыл все окна в машине. Это был первый звоночек, затем последовал водительский порыв Бонзи, и это уже был похоронный звон по выездам бонобо из лаборатории.
Бонобо тосковали по контактам с внешним миром (хотя, когда их спрашивали, они выражали абсолютную уверенность в том, что двойное электрическое ограждение игрового двора и ров за ним служат для того, чтобы не впускать к ним людей и кошек, а не наоборот), так что с некоторых пор Исабель и другие сотрудники приносили им внешний мир на видео. Владельцы местных магазинов не имели ничего против того, чтобы их снимали на радость соседям-обезьянам.
– Постарайся раздавить по пути парочку протестующих, – сказала Исабель.
– Снаружи сейчас никого, – ответила Селия.
– Неужели? – удивилась Исабель.
За воротами уже около года каждый день собиралась толпа манифестантов. Они не кричали, а просто держали плакаты, на которых было изображено, каким чудовищным процедурам подвергаются человекообразные обезьяны. Но поскольку протестующие явно не были в курсе, чем занимаются в лаборатории, Исабель старалась их игнорировать.
Селия открыла видоискатель, щелкнула переключателем и проверила батарейки.
– Лари-Харри-Гари и фрик с зелеными волосами болтались там до обеда, но, когда я выходила покурить, их уже не было.
– Фрик с зелеными волосами? И это говорит девушка с ярко-розовой шевелюрой?
– Какой же это ярко-розовый, – возразила Селия и потеребила эльфийский завиток возле уха. – Это фуксия. И я не имею ничего против цвета его волос. Я просто думаю, что он сам – жопа с ручкой.
– Селия! Придержи язык!
Исабель быстро оглянулась и с облегчением обнаружила, что Бонзи вернулась в комнату досматривать фильм и, стало быть, упустила шанс обогатить свой словарный запас.
– Тебе следует быть более осмотрительной. Выбирай выражения, я серьезно.
– А что такого? – Селия пожала плечами. – Они же меня не слышали.
Исабель поймала себя на том, что снова разглядывает Селию. Татуировки девушки одновременно завораживали и отталкивали. Обнаженные тела и русалки спускались по ее плечам, резвились на предплечьях, их волосы и грудь обвивали чешуйчатые конечности каких-то адских существ. То тут, то там были вытатуированы подковы и черепа с маргаритками в глазницах. И все это исполнено в красном, желтом, фиолетовом и могильном сине-зеленом тонах. Исабель была всего на восемь лет старше Селии, но ее собственный юношеский бунт ограничился тем, что она с головой зарылась в книги и постаралась как можно скорее умчаться подальше от дома на поезде образования.
– Ладно. Я отчаливаю, – заявила Селия и сунула под мышку видеокамеру.
Исабель вернулась к посуде. Через несколько секунд она услышала, как открылась входная дверь. Исабель резко развернулась и крикнула:
– Подожди! А у тебя есть права…
Дверь захлопнулась. Исабель какое-то время смотрела в сторону двери, потом взяла под мышку бутылочку с «Лубридермом» и пошла смотреть окончание фильма. Сэм уже вернул себе право владения мячом, а Мбонго в одиночестве дулся в своем гнезде. Он надел на плечи свой новый рюкзак, объем рюкзака выдавал отсутствие мяча. Мбонго ссутулился и скрестил руки на груди. Исабель присела рядом и положила руку ему на плечо.
– Сэм забрал свой мяч обратно? – спросила она.
Мбонго скорбно смотрел прямо перед собой.
– Тебя обнять? – спросила Исабель.
Сначала он не ответил, а потом быстро-быстро показал: «Целовать, обнять. Целовать, обнять».
Исабель подалась вперед, взяла голову Мбонго в руки и поцеловала его в сальный лоб, а потом расправила его длинные черные волосы.
– Бедный Мбонго, – сказала она и обняла его за плечи. – Вот что я тебе скажу, завтра я принесу тебе новый мяч. Только не таскай его в зубах. Ладно?
Бонобо перестал обиженно выпячивать губы, улыбнулся и с готовностью кивнул.
– Тебя помазать маслом? Дай-ка я проверю твои руки, – сказала Исабель.
Мбонго послушно протянул ей ладони. Исабель взяла одну его руку и провела пальцами по ладони. Несмотря на то что зимой увлажнители воздуха в лаборатории работали постоянно, он не шел ни в какое сравнение с воздухом в родном для бонобо бассейне реки Конго.
– Так я и думала, – сказала Исабель.
Она выдавила на ладонь шарик «Лубридерма» и втерла его в длинную и узкую кисть бонобо.
Все бонобо одновременно повернулись в сторону входной двери.
– Что такое? – удивилась Исабель.
«Гость», – показала Бонзи.
Остальные бонобо не двигались и смотрели в одном направлении.
– Нет, это не гость. Гости уехали. Гостей нет, – сказала Исабель.
Обезьяны продолжали смотреть в одну сторону. Волосы у Сэма встали дыбом. У Исабель возникло ощущение, будто у нее по шее и по голове забегали крохотные паучки, она встала и приглушила звук телевизора.
Наконец и она услышала тихое шуршание.
Сэм вытянул губы и закричал:
– Уав! Уав! Уав!
Бонзи подхватила Лолу под мышку. Из стены на разных уровнях выступали платформы. Бонзи свободной рукой ухватилась за пожарный шланг и запрыгнула на самую нижнюю. Макена прыгнула следом, она цеплялась за других самок и нервно улыбалась.
Шуршание прекратилось, но все – и человек, и обезьяны – продолжали смотреть в сторону коридора. Вскоре вместо шуршания послышалось тихое позвякивание. Сэм настороженно раздул ноздри, повернулся к Исабель и показал: «Гость, дым».
– Нет, это не гость. Это, наверное, Селия, – сказала Исабель, но тревогу в голосе ей скрыть не удалось.
Селия не успела бы за такое короткое время купить кофе и вернуться. Кроме того, Селии незачем было возиться у дверей, она бы сразу вошла. Сэм встал на задние лапы.
Самки перебрались выше и прижались спиной к стене. Мбонго и Джелани на четырех лапах выскочили из комнаты и скрылись за углом.
Исабель прошла за перегородку, которая отделяла внутреннее помещение бонобо от остальной лаборатории, остановилась и убедилась, что дверь за ней закрылась. За восемь лет работы в лаборатории она еще никогда не видела, чтобы бонобо так себя вели. Их возбуждение передавалось, как инфекция.
Исабель включила свет. В коридоре не было ничего странного. Шум, откуда бы он ни исходил, стих.
– Селия? – неуверенно позвала Исабель.
Ни звука в ответ.
Она прошла к двери, которая вела на парковку. Оглянувшись, она увидела, как мимо входа в групповую комнату галопом проскакала черная мускулистая фигура. Это был Сэм.
Исабель потянулась было к двери, но отдернула руку. Вся подалась вперед, ее лоб едва не касался двери.
– Селия? Это…
Взрыв целиком вырвал дверь из коробки. Пока дверь несла Исабель спиной вперед по коридору, она успела осознать, что движущей силой является стена клубящегося огня. В голове было ясно, она как будто по кадрам просматривала видео. Времени сделать что бы то ни было не было, оставалось только фиксировать происходящее.
Врезавшись в стену, она отметила, что череп перестал двигаться до того, как перестал работать мозг. Когда дверь зафиксировала ее в вертикальном положении, она отметила, что левая сторона ее лица, та, которой она прижималась к двери, приняла на себя удар. А когда перед глазами вспыхнули искры и рот наполнился кровью, она заархивировала эти факты на будущее. Не в силах что-либо предпринять, она наблюдала за тем, как огненный шар с шипением покатился в сторону, где обитали бонобо. Когда дверь наконец упала вперед, перестав прижимать ее к стене, Исабель рухнула на пол. Она не могла дышать, но не горела. Ее взгляд переместился в сторону дверного проема.
Смутные фигуры в черных костюмах и масках-балаклавах проникли в коридор и разошлись в стороны. Они двигались молча, и это особенно пугало.
Монтировки разбивали стекла, но люди сохраняли молчание. Так продолжалось до тех пор, пока один из них не опустился на одно колено рядом с ее головой.
– Вот дерьмо! – выругался он.
Исабель его не слышала, но смогла прочитать ругательство по приплюснутым прорезиненной тканью губам. Она все еще не могла дышать. Но пыталась держать глаза открытыми и боролась с невероятной тяжестью, навалившейся на грудь.
Черно-белое мерцание, жужжание миллионов пчел пробивались под ее дрожащие веки. Мимо пробежали чьи-то ноги в ботинках. Исабель лежала на спине, голова была повернута вправо. Она пошевелила распухшим, как морской слизень, языком и вытолкнула из уголка рта сначала один, потом второй, потом третий зуб. Снова мерцание, на этот раз более продолжительное. Потом ослепительная вспышка и невыносимая боль. Она задыхалась. Глаза ее медленно закрылись.
Она не знала, как долго пролежала в таком положении, потом кто-то дернул ее за плечо. Чей-то едкий латексный палец проник ей в рот, яркий луч фонарика осветил внутреннюю сторону ее век. Она резко открыла глаза.
Над ней склонились какие-то люди и напряженно о чем-то переговаривались. Их голоса доносились до нее, как сквозь шум морского прибоя. Руки в перчатках разрезали ножницами ее футболку и лифчик. Кто-то собрал вместе ее рот и нос и накрыл их маской.
– …респираторный дистресс. Слева дыхание не прослушивается.
– У нее трахеальное смещение. Вставляйте трубку.
– Вошел. Есть крепитация?
Чьи-то пальцы массировали ей грудь. Внутри что-то скрипело и лопалось, как пузырчатая упаковка.
– Крепитация установлена.
Исабель попыталась вдохнуть, но смогла только сипло прохрипеть.
– С вами все будет хорошо, – сказал голос, который принадлежал руке, удерживающей кислородную маску. – Вы понимаете, где находитесь?
Исабель попыталась вдохнуть, и боль, как тысяча ножей, пронзила ей грудь.
Над ней появилось мужское лицо.
– Сейчас вы почувствуете холод на коже. Мы должны ввести иглу, чтобы вы смогли дышать.
Ледяной мазок антисептиком, длинная игла взлетела вверх и вонзилась ей в грудь. Боль была мучительной, но в то же мгновение наступило облегчение. Воздух с шипением прошел через иглу и наполнил легкие. Исабель снова задышала. Она с такой жадностью хватала ртом воздух и всасывала его в себя, что маска прилипла к лицу. Она попыталась ее сорвать, но рука удержала маску. Исабель обнаружила, что маска, несмотря ни на что, продолжает поставлять ей кислород. Маска пахла поливинилхлоридом, как дешевые занавески для ванной или игрушки, которые она старалась не покупать для бонобо. Когда-то она прочитала, что такого рода игрушки при поломке выделяют искусственные эстрогены.
– Положите ее на спинодержатель.
Руки подхватили ее с боков и под голову и переложили на спину. Где-то на заднем плане бормотала рация.
– У нас пострадавшая женщина. Двадцать пять – тридцать лет, жертва взрыва. Пневмоторакс, на месте проведена декомпрессия. Лицевая и челюстная травмы. Травма головы. Неустойчивое сознание. Готовы к эвакуации, расчетное время прибытия – семнадцать минут.
Исабель позволила себе закрыть глаза, и снова зароились пчелы. Весь мир закружился, к горлу подкатил ком. Когда морозный воздух ударил ей в лицо, она резко открыла глаза. Каталка вздрагивала от движения по гравию.
На парковке сверкали фотовспышки и выли сирены. Ремни на липучках не давали Исабель повернуть голову, поэтому она перевела взгляд в сторону стоянки. Селия кричала, плакала и умоляла пожарных пропустить через ограждение. Она все еще держала в руках поднос с большими карамельными маккиато. Когда она увидела каталку, поднос и кофе полетели на землю. Видеокамера качалась на ремешке у нее на запястье.
– Исабель! – душераздирающе закричала она. – О господи! Исабель!
И только тогда Исабель поняла, что с ней произошло.
Когда колеса каталки соприкоснулись с фургоном и сложились под ней, Исабель заметила в кроне дерева темный силуэт, потом еще один, потом еще и еще. Она замычала сквозь маску. По крайней мере, половине бонобо удалось спастись.
На месте звездного неба возник потолок салона «Скорой помощи», и глаза ее закрылись. Кто-то поднял ей сначала одно веко, потом другое и посветил в глаза. На фоне интерьера «Скорой» она видела лица, униформу, руки в медицинских перчатках, пакеты с жидкостью для внутривенных вливаний и путаницу прозрачных трубок. Гудели голоса, шипела рация, кто-то звал ее по имени, но она была не в силах преодолеть уносящее ее течение. Исабель старалась оставаться с людьми – это было бы вежливо, учитывая, что они знали, как ее зовут, – но не могла. Голоса людей становились все тише, она проваливалась в пропасть, которая была по ту сторону шума и непроглядной черноты. Это было абсолютное отсутствие чего бы то ни было.
