17

Джон рывком ослабил галстук, ожидая, пока дверь гаража, дергаясь, точно старый подагрик, закончит свой путь наверх. Джон высунулся в окно своего «Фольксвагена Джетта» и постукивал по дверце черным пластиковым пультом от гаража. Когда гаражная дверь наконец добралась до «финиша», Джон прицельно кликнул пультом, после чего, чтобы кнопка не запала, сильно стукнул им об руль. Если довериться собственным механизмам двери, она будет подниматься и опускаться до бесконечности.

Джон был убежден, что поездки на работу его прикончат. Ехать бампер к бамперу с другими машинами и задыхаться от вонючих выхлопов по часу двадцать в один конец только для того, чтобы весь день сочинять текст для рекламного ролика «Проктор энд Гэмбл» в кабинке, которую трясет всякий раз, когда за стеной поднимается или опускается лифт. Ему только что предложили продлить контракт еще на три недели, и это несмотря на то, что явно были не в восторге от его первых опытов. Например, он выдал следующий перл: «Перхоть – это не беда, «Хэд энд Шолдерс» есть всегда». Вообще-то он имел в виду, что это шутка, и поэтому был страшно оскорблен, когда коллеги вынесли его слоган на обсуждение.

Джон понимал, что должен быть благодарен судьбе – он не торговал бургерами, не делал замеры на свалке или в канавах, не пересчитывал «раздетые» машины на обочинах шоссе. Но он и не работал над репортажами о «Доме обезьян» в Лизарде, Нью-Мексико.

На следующий день после приезда в Лос-Анджелес у Джона была возможность обдумать все еще раз. Он смотрел через ветровое стекло – в четверти мили перед ним на столбе высотой тридцать футов цифровой экран демонстрировал фотографии бонобо. Волосатая рука тут, бакенбарды на щеках там. А внизу красным шрифтом неизменный текст – адрес веб-сайта и дата, больше ничего. Джону не пришлось долго ломать голову, чтобы понять (как поняли это Кэт и другие репортеры из крупных газет, которые все еще освещали историю с бонобо), что за всем этим стоит Кен Фолкс, бывший босс Джона по «Нью-Йорк газетт».

По всей видимости, Фолкс купил обезьян и построил для них специально оборудованный дом с двориком в одном из глухих уголков Нью-Мексико, которое больше славится своими третьеразрядными казино и клубами «для джентльменов». В доме установили камеры так, чтобы от них нельзя было спрятаться. В остальном там было пусто, если не считать единственного компьютера и табурета, чтобы обезьяны могли до него дотянуться. Фолкс поместил в этот дом обезьян, включил камеры и стал передавать хронику их жизни в прямом эфире.

Горстка активистов из Общества защиты животных торчала у дома с первого дня, но на самом деле никто не верил, что эта затея продлится дольше двух суток. Даже пресловутый Кен Фолкс, который сколотил состояние на порносериалах типа «Леди Горячие Сиськи», «Трах-тарарах» и «Бешеные пумы», не мог заморить голодом человекообразных обезьян в прямом эфире.

Но оказалось, что Кен Фолкс – единственный, кто по достоинству оценил бонобо. Они использовали компьютер, чтобы заказать еду. Потом они заказали одеяла и детские бассейны, кубики и кресла «бинбэг». И даже телевизоры заказали. Технически бонобо, естественно, не заказывали для себя установщика телевизоров, но они позволили ему сделать свою работу и только потом указали на дверь. Джон видел в новостях, как он выходил из дома. Серый и трясущийся от страха человек, спотыкаясь, вышел из парадной двери и тут же повалился в глубоком обмороке на руки ближайшего демонстранта. Очевидно, он заслужил нежный поцелуй, хотя сам поцелуй и не был показан в шоу «Дом обезьян» «по техническим причинам».

Спустя пять дней шоу превратилось в самый громкий феномен в истории современных СМИ, и причиной тому были не только поразительные лингвистические и компьютерные способности бонобо. Причина была в сексе. У бонобо секс – неотъемлемая часть жизни во всех ее проявлениях, и в результате человеческая аудитория попалась на этот крючок. Бонобо занимались сексом, когда приветствовали друг друга; занимались сексом перед едой и чтобы снять напряжение. Они занимались сексом в самых разных сочетаниях, так часто и в столь разнообразных позах, что по прошествии трех дней Федеральная комиссия связи потребовала убрать шоу из эфира. Но для Кена Фолкса реакция ФКС не была сюрпризом, наготове он держал запасной вариант, так что шоу продолжалось, не прервавшись ни на секунду. «Дом обезьян» был доступен через спутники и Интернет (где ФКС была бессильна) и, что неудивительно, только по платной подписке.

По последним подсчетам, на шоу подписались более двадцати пяти миллионов зрителей, и Джон был одним из них.

Когда Джон вошел в гостиную, Аманда сидела на ковре в центре комнаты, одну ногу она подогнула под себя, а вторую выпрямила. Перед ней стоял лэптоп, и, чтобы печатать, ей приходилось горбиться над клавиатурой. Вокруг были разбросаны скомканные листы бумаги, а напротив что-то орал телевизор.

Экран телевизора был разделен на небольшие квадраты, и в каждом – какая-нибудь картинка из жизни в «Доме обезьян». Одна обезьяна с восхищением разглядывала себя в зеркале и ковыряла в зубах. Другие раскачивались в дверных проемах и раскатывали из угла в угол на самокатах. Еще одна отдыхала в детском бассейне, периодически подливая в рот воду из шланга и изображая фонтан. В верхнем правом квадрате две дико улыбающиеся самки слились в страстных объятиях и принялись натирать друг другу распухшие гениталии, которые выглядели как большущий комок розовой жевательной резинки. Три раза просигналил клаксон, и последняя картинка в увеличенном варианте скользнула в центр экрана. В нижней части картинки появились ярко-красные вспыхивающие субтитры: «Хока-хока!!!» И все это сопровождалось развеселой клоунской музыкой и записанными звуковыми эффектами – шлепками, свистом, хлопками.

– Что происходит? – поинтересовался Джон.

Аманда подняла голову, ее по-новому белокурые и идеально прямые волосы качнулись назад, и Джон увидел над верхней губой жены жирную полоску белого крема. У крема была прозрачная, сахаристая и какая-то алхимическая структура.

– Обесцвечиваю усики, – сказала Аманда. – Не уверена, что смогу сделать это после завтрашней встречи, и, очевидно, это мой очередной изъян.

Несколько дней назад один из новых боссов Аманды (тот самый, который назвал ее «освежающе другой») дал ей карточку дерматолога и предложил (по интонации Аманда поняла, что это приказ) сделать инъекции «Рестилайна», а также «Ботокса» и воспользоваться лазером для удаления веснушек. Джон никак не мог взять в толк, почему писательница должна выглядеть как кинозвезда? Но это казалось действительно важным: недавно случился скандал с девятнадцатилетней сценаристкой, которая пользовалась популярностью и считалась знаменитостью, пока не выяснилось, что ей уже тридцать пять, после чего она уже не могла найти работу. И хотя последний цикл трансформаций Аманды, без сомнений, был порожден идиотскими разговорами о «голливудском типе», Джон в душе винил во всем дядю Эба. Если бы только этот старикашка с проспиртованными мозгами не открыл свою пасть на свадьбе…

– Я спрашиваю, что происходит вообще, – сказал Джон.

– О, – Аманда поднялась с пола, – вероятно, тебе стоит заглянуть в холодильник.

– Зачем? – спросил Джон, глядя в телевизор.

Бонобо закончили ласкать друг друга и были сосланы в нижний левый угол. Одна из них теперь щеголяла с ведром на голове. В другом квадрате, сидя по-турецки в кресле «бинбэг», обезьяна лениво перелистывала журнал.

Снова заквакал клаксон, и уже другая увеличенная картинка переместилась в центр экрана. Самец, встав на ноги, демонстрировал другому свой длинный эрегированный член.

– Просто мне кажется, тебе следует это сделать, – сказала Аманда, исчезая в ванной комнате.

Джон, вздохнув, провел рукой по лицу и пошел на кухню. Не хватало только сломанного холодильника.

Когда он открывал дверцу, от нее отвалился ярко-розовый самоклеящийся листок и полетел на пол. Джон поднял листок и забыл о холодильнике.

– Аманда? – позвал он спустя какое-то время.

Дверь в ванную открылась, и в коридор выплыла Аманда. Она переоделась в белый пушистый халат, пасту над губой она оттерла до того, что кожа порозовела. Аманда протиснулась между Джоном и дверцей и взяла из холодильника пиво.

– Что? – спросила она, протягивая ему бутылку.

Джон открутил пробку и вернул бутылку Аманде.

– Чего хотят от меня в «Таймс»?

– Я полагаю, они хотят пригласить тебя на собеседование, – сказала Аманда и широко улыбнулась.

Джон на секунду окаменел, а потом заорал от радости.

– «Пенделтон груп». Кому направить ваш звонок?

Джон нахмурился и взглянул на листок, который теперь был прилеплен к его пальцу. Владелец «Лос-Анджелес таймс» – «Трибьюн Компани». Это все знают.

– Соедините меня с Тофером Макфадденом, пожалуйста, – сказал Джон, прочитав имя на ярко-розовом листке.

Джон не слышал об этом человеке, по всей видимости, это был редакционный референт или кто-то из новеньких.

– Какой отдел?

– «Таймс». Редакция, – сказал Джон.

– Одну секунду, пожалуйста.

Раздался щелчок, а потом звуки водопада и пение птиц. Через несколько секунд все это резко оборвалось.

– Да? – произнес усталый мужской голос.

Джон зажал трубку между ухом и плечом и начал распутывать провод.

– Здравствуйте. Это Джон Тигпен. Вы сегодня для меня оставили сообщение.

– Ну, да. Оставил. У меня тут ваше резюме. – Послышался шорох бумаги. – Очень впечатляет. Стажировка, а потом восемь лет в «Нью-Йорк газетт». Плюс один год в «Филадельфия инквайер». Кое-какая внештатная работа на «Нью-Йорк таймс».

– Спасибо.

– И что же привело вас в Город Ангелов?

– Моя жена работает соавтором на сериале для Эн-би-си.

– И о чем сериал?

– Приключения одиноких женщин в урбанистических джунглях.

– Что-то типа «Секс в большом городе»?

– Полагаю, что-то вроде того.

– Значит, она стащила сюжет. Как «Кашемировая мафия» и «Помадные джунгли».

Джон громко сглотнул.

– Вовсе нет. У нее свои… повороты.

– Конечно, стащила, – сказал Тофер Макфадден. – Итак, вы не против зайти ко мне завтра? Может быть, часиков в десять?

– Прекрасно, – сказал Джон.

– Хорошо. Прихватите дабл гранд латте с обезжиренным молоком. Два кусочка сахара.

– Не желаете присыпать все это мадагаскарской корицей? – уточнил Джон и улыбнулся собственной шутке.

Последовала звенящая пауза. Улыбка Джона слетела с лица. Либо этот парень не смотрел «Фрейзьера», либо у него нет чувства юмора. Интуиция подсказывала Джону, что второе ближе к истине.

– Вы знаете, где мы находимся? – наконец сказал Макфадден.

– Да, конечно. Первая Вест-стрит.

– А? Мы где? – Снова пауза, а потом: – Погоди, ты издеваешься надо мной? Ты думаешь, там набирают штат? Ну ты точно издеваешься.

– Нет, – сказал Джон. – Нет, и не думал.

Джон медленно спустился по лестнице на первый этаж. Аманда в кухне выставила на разделочный стол набор кастрюль и сковородок и давила зубчики чеснока рукояткой ножа. На плите у нее за спиной плавился в медной кастрюльке щедрый кусок сливочного масла.

Аманда быстро глянула на Джона и поинтересовалась:

– Это «Таймс»?

– Да.

Аманда развернулась и покрутила кастрюльку обеими руками, чтобы масло равномерно покрыло дно.

– Как прошло?

– Пригласили на собеседование.

Джон умолк и наблюдал за тем, как Аманда накреняет кастрюлю в разные стороны.

– О, это здорово!

– Только это не «Лос-Анджелес таймс».

Аманда потянулась к контейнеру за деревянной ложкой.

– То есть?

– Это «Уикли таймс», – сказал Джон и, немного помолчав, продолжил: – Я ничего не посылал в «Уикли таймс». Это таблоид.

Аманда на секунду перестала размешивать содержимое кастрюли, а потом продолжила дальше.

– Аманда?

– Да? – с опаской отозвалась та, ее вдруг целиком захватил процесс размешивания масла.

– Ты ничего не хочешь мне сказать?

Аманда постучала ложкой по краю кастрюли и поставила ее на стол.

– Как они получили мое резюме? – продолжал Джон.

Аманда на секунду закрыла глаза и оперлась на стол.

– Его могла послать я.

– Его могла послать ты?

– Хорошо. Да, – Аманда повернулась лицом к Джону. – Один продюсер сказал мне, что знает редактора в «Таймс», и пообещал, что замолвит за тебя словечко, и я послала твое резюме по электронной почте.

Джон смотрел на нее с открытым ртом.

– В чем дело? – удивилась Аманда. – Я не понимаю, почему ты злишься.

– Это таблоид! Я не могу писать о звездах в реабилитационных центрах, о тощих тупых блондинках и о тех, кто их трахает.

– Я не знала, – сказала Аманда, голос у нее задрожал. – Я тоже думала, что это «Лос-Анджелес таймс».

Джон хотел что-то сказать, но передумал и схватил со стола ключи от машины.

– Джон! Подожди! – Аманда вдруг подскочила к нему сзади и схватила за руку. – Что происходит? Если ты не хочешь там работать, не ходи на собеседование. Никто тебя не принуждает. Я просто хотела помочь.

– Ты считаешь, я не в состоянии сам найти работу? Так ты считаешь?

– Что с тобой происходит? – растерянно спросила Аманда.

В конце концов она отпустила его руку. Джон вернулся в гараж, уговорил свою «Джетту» завестись, и машина с визгом выехала на улицу. Он пропустил третью передачу и оставил дверь гаража в поднятом положении.

Джон ехал куда глаза глядят. К автостраде Санта-Моника он подъехал со смутным намерением мчаться по ней, пока не успокоится, но, едва он выехал на нее, движение застопорилось. Выбора не было – Джон был вынужден тащиться к следующему съезду и жариться на солнце в смоге.

«Уикли таймс» – газетенка, которую листают тайком, стоя в очереди к кассе в супермаркете. Джон попытался припомнить, приходилось ли ему видеть человека, который в открытую читал бы этот таблоид. Возможно, в аэропорту или в отеле – пользуясь анонимностью. Может, у дантиста, да и то только потому, что альтернативой был только «Форбс» или «Гольф иллюстрэйтед».

Если он станет там работать, он угробит свою репутацию репортера. Или, если они все-таки уедут из Лос-Анджелеса, придется слукавить и сделать пропуск в резюме. А фальшивое резюме ничем не лучше признания в том, что ты работал в таблоиде.

Джон тряхнул головой и вернулся в реальность. Машины снова начали двигаться, и ему приходилось то и дело переходить с первой передачи на вторую и обратно, не снимая ноги со сцепления.

Джон закрыл окно и включил кондиционер.

В кармане загудел мобильник. Джон выудил телефон и открыл крышку. Аманда прислала СМС:

«Ты остыл?»

Чтобы видеть трассу, Джон, набирая ответ большим пальцем, держал телефон на руле.

«Нет».

Он захлопнул телефон и бросил его на пассажирское место. Движение снова застопорилось, Джон сосредоточенно смотрел на тонкую струйку голубого дыма, которая сочилась из выхлопной трубы автомобиля с откидным верхом, который тащился впереди.

Снова загудел телефон.

«Почему ты злишься? Пожалуйста, поговори со мной».

Он не ответил, потому что ответа у него не было.

Загудели машины, Джон поднял голову и увидел, что перед ним образовалось свободное место на три машины. В зеркале заднего вида отчаянно жестикулировал водитель идущей позади машины. Джон поднял руку, давая знать, что понял свою ошибку, и поехал вперед.

Спустя какое-то время Джон с надеждой посмотрел на мобильник, а потом понял, что нет, она не позвонит. Не позвонит, потому что он повел себя как последний урод. А еще ему стало абсолютно ясно, что он вовсе не злится на Аманду. Ему было страшно. Каждый вечер он упрямо и методично посвящал два часа поискам работы. Собирал электронные таблицы и записи. Но пока от тех, на кого бы ему действительно хотелось работать, доставались жалкие крохи, они сами прощупывали почву. И, конечно же, первым делом он обратился в «Лос-Анджелес таймс».

Что хуже: работать на «Уикли таймс» или писать тексты для рекламных роликов шампуня? Безусловно, работа в таблоиде надежнее, чем временная, тем более что они сами захотели, чтобы он у них работал. Если Аманда серьезно настроилась на ребенка, а похоже, именно так и есть, им нужен более серьезный доход.

Снова кто-то просигналил. Джон отпустил сцепление, отчего «Джетта» тронулась вперед, прежде чем он поднял голову и увидел, что машина впереди не двигается с места. Джон так резко дал по тормозам, что двигатель заглох, а мобильник слетел на пол. Бешено гудели машины, а Джон положил голову на руль и поднял телефон с коврика, который все еще был в пятнах соли с улиц Филадельфии.

Когда Джон выключил двигатель и тихо, как гарпия, вкатился в гараж, было уже за полночь.

В доме было темно. Аманда, закинув руки за голову, спала посередине кровати. Телевизор работал. Под примитивное бренчание электрогитар два лысых охранника растаскивали в стороны двух чудовищно толстых женщин, а вокруг них клубился пар от сухого льда. Женщины размахивали кулаками, их ноги работали как венчики во взбивалке для яиц. На обеих выше пояса остались только лифчики и черные провода микрофонов, хотя за резинку легинсов одной из воительниц еще была заткнута изодранная в клочья блузка. Она размахивала сорванным с головы противницы париком, визжала и изрыгала ругательства, которые запикивали громким высокочастотным сигналом. Предметом спора двух дам, по всей видимости, был долговязый мужчина, который, ссутулившись, сидел в кресле у них за спиной. Он сидел, расставив ноги, на лице его с поднятыми бровями отражались раздражение и скука одновременно.

Всем своим видом он как бы говорил: «Посмотрите, во что меня угораздило вляпаться».

Джерри Спрингер надел маску невыразимой словами грусти и, когда на него направляли камеру, печально качал головой.

Джон вырубил телевизор и, не включая света, разделся. Присел на край кровати и стал смотреть на Аманду. В свете уличных фонарей ее кожа казалась молочно-голубой.

Аманда пошевелилась и открыла глаза.

– Привет, – сказала она и подвинулась, освобождая для него место.

– Привет, – отозвался он.

Джон скользнул под одеяло и подогнул ноги у нее под коленями. А когда обнял ее, она взяла его руку и сжала у себя под подбородком.

– Прости меня, – пробормотала Аманда, – я не должна была отсылать твое резюме. Просто мне хотелось помочь.

– Я знаю, – сказал Джон. – И ты меня прости, я вел себя как идиот. Я пойду на собеседование.

И уткнулся лицом в ее волосы. Они были мягкие и гладкие, совсем не такие, как раньше, но все еще пахли Амандой. Джон вдохнул этот запах и задержал дыхание, а потом поцеловал ее в затылок и закрыл глаза.