30

Шел дождь. Питер Сейуард стоял у окна и смотрел, как струи ударяют в крону раскидистого, занимающего собой почти все пространство между стенами, платана, как дождевая вода сбегает по листьям и ветвям и падает вниз, образуя на оголенной земле широчайшую лужу. Отяжелевшая от влаги масса листьев колыхалась под резкими порывами ветра. Наблюдая этот водопад, Питер тихо насвистывал, подражая какой-то птице. Потом отвернулся от окна в темноту комнаты, наполненную, как всегда, глубочайшим молчанием, в котором можно было расслышать тихое дыхание книг. Питер стоял долго, вглядываясь в то, что его окружало, будто сквозь туман.

За входной дверью что-то застучало, зашелестело. Питер очнулся. Дверь широко распахнулась, и в свете, струящемся из коридора, он увидел Розу в одежде, потемневшей от дождя. Она зашла в комнату, и опять стало темно. Не глядя на него, Роза пробормотала: «Слава Богу!» и начала стряхивать с себя воду.

— Не надо так делать, Роза, — сказал Питер, — книги намокнут.

— К черту книги! — ответила Роза, стащила с себя пальто и бросила на пол. Питер поднял пальто и аккуратно развесил на спинке стула. Роза села на стол и начала вытаскивать шпильки из мокрых волос. Утяжеленная дождем, темная волна упала ей на плечи.

— Да ты же до нитки промокла, бедняжка! — сочувственно проговорил Питер. — Сейчас открою заслонку. — Он дернул за две железные дверцы, и яркий свет проник в комнату, отразившись в полированной плоскости стола, оживив цвета сотни книг.

— Иди поближе, — позвал Питер. Но Роза, словно не расслышав, продолжала задумчиво расправлять пальцами пряди, и капли стекали с ее одежды и падали на пол.

Питер в растерянности стоял возле нее.

— Я так рад, что ты пришла, — произнес он. — Я сейчас на дождь смотрел, — продолжил он, и ему показалось, что прозвучало уж слишком похоже на жалобу; поэтому он добавил: — Дождь такой красивый.

— Странно, — заметила Роза. — Я решила почему-то, что ты умер.

— Действительно странно, — отозвался Питер. — Нет, я, как ты видишь, жив.

— Не знаю почему, — вновь заговорила Роза, — но в поезде мне вдруг стало совершенно ясно, что ты умер. Это было, как в видении. Я представила себя на пороге твоего дома. Дверь заперта, я звоню; мисс Глэшн открывает и говорит тихо так: «Нет больше нашего Питера». Потом ведет меня в твою комнату, и я понимаю, что все здесь превратилось в бессмысленный хаос вещей, которые кто-то посторонний потом рассортирует и вынесет.

— Видишь, все не так, — сказал Питер. — Хочешь сигарету? — Он всегда хранил в столе сигареты на случай, если придет Роза.

— Не хочу, — ответила она. — Эти сигареты пролежали там целый век. — И она придвинулась к огню.

— А где ты была? — спросил Питер.

— Ездила в Италию… повидать Мишу. Но все напрасно. — Тон, которым это было произнесено, запрещал дальнейшие расспросы.

— Ты… заезжала в Кампден? — поинтересовался Питер.

— Нет. С вокзала прямо сюда. Как там Хантер, ты случайно не знаешь? — Она выжала воду с кончиков волос и теперь вытирала щеки платком. Лицо у нее покраснело от печного жара.

— О, какой же я недотепа! — опомнился Питер и протянул ей полотенце. — А Хантер совершенно выздоровел. Мисс Фой мне рассказывала.

— Так и должно быть, — со вздохом заметила Роза.

— А ты знаешь, ведь миссис Уингфилд умерла, — сообщил Питер.

— О… — произнесла Роза, упустив полотенце на пол. Лоб у нее все еще поблескивал от влаги. — О… — повторила она. — Как жаль. Бедная! Как странно. Мама, я помню, любила ее. — И она провела ладонью по глазам.

— Мисс Фой искала тебя. Чтобы сообщить о завещании.

— О завещании? — Роза подобрала полотенце и начала энергично вытирать волосы. — О каком, помилуйте, завещании?

— Миссис Уингфилд оставила тебе все акции «Артемиды» и ежегодную ренту в пятьсот фунтов, но только с тем условием, что изданием журнала будешь заведовать именно ты.

— Пятьсот фунтов! — коротко рассмеялась Роза.

— По-твоему, она оказалась скупа? — спросил Питер.

— Нет! — возразила Роза. — Умна! А остальное?

— Остальное завещано мисс Фой.

— Замечательно! И много?

— Много, — подтвердил Питер.

— Что же мисс Фой сделает с этой суммой, как ты думаешь?

— Стоит тебе захотеть, и сумма тут же очутится у тебя, — предположил Питер.

— Мне она не нужна. Это тебе и Хантеру. Бедная миссис Уингфилд…

— Роза… ты слышала о Нине?

— Да. Питер, сядь же ради Бога! Я злюсь, когда ты вот так торчишь столбом.

Он сел в кресло поблизости от очага, а Роза поднялась и расположилась у его ног. Чуть прислонившись к его коленям, она расправила волосы, словно предназначенную для просушки большую рыбацкую сеть. Так они и просидели несколько минут: она, погруженная в свои печальные раздумья, и он, глядящий на нее и боящийся шевельнуться, чтобы не спугнуть охватившее его чувство радости. За окном стемнело.

— В этой комнате что-то изменилось, — произнесла Роза. — Стало просторней. Что же ты сделал? А, понимаю… огромные листы иероглифов, они исчезли. Ты их убрал?

— Да. Все закончилось.

— Что значит «все закончилось»?

— Ну, нашли двуязычный памятник недалеко от Тарса, такой монументальный… и он все объясняет.

— Все объясняет? — Роза опустилась перед Питером на колени. — Ты хочешь сказать, что все твои исследования ни к чему?

— Полагаю, что так. Как бы там ни было, я шел по ложному пути. Совершенно ошибочным было мое мнение, что это индоевропейский язык. А на самом деле это какая-то разновидность монгольского. Найденный памятник помогает составить словарь, вполне достаточный для расшифровки большей части текстов.

— Так что же это было, ну то, над чем ты так долго ломал голову?

— О подробностях говорить еще рановато, но, судя по всему, это перечень сражений… невероятно интересно… они выяснили…

— Какая разница, что они выяснили! — вскричала Роза. — Твой труд, твой, оказался напрасен, да, напрасен? — в ее голосе звучали и гнев, и отчаяние.

— Ну, что поделаешь. Ты вкладываешь все свои силы в расшифровку знаков и даже не подозреваешь, что движешься не к истине, а от нее. А тут еще эта неизменно присутствующая надежда — появится какой-то новый факт, и все прояснится. Но пытаться стоило. Теперь вот я со спокойным сердцем могу заняться иной работой. Не о чем сожалеть, Роза.

Она стояла перед ним на коленях, и ее черные волосы спускались почти до пола. Она положила свою руку на его ладонь.

— Питер, — сказала она, — а как ты отнесешься к предложению жениться на мне?

Он посмотрел на нее спокойно, может быть, чуть печально.

— Ты не представляешь, дорогая, как тронули меня твои слова. Но ведь на самом деле ты этого не хочешь. Какой-то бог или демон заставил тебя сказать это, но сама-то ты этого не хочешь. О, если бы это была ты! Но это не ты! — Взяв ее рукой за подбородок, он приподнял ее лицо и заглянул ей в глаза. Она ответила ему взглядом, наполненным яростью

— Бог! Демон! Нет, нет! Ты мне не веришь?

— Нет. — Он провел ладонью по ее щеке и, взяв теплую прядь ее волос, положил себе на колени.

— Нет, — эхом отозвалась Роза, и голос ее прервался. — Ты не веришь мне, Питер, не поверишь уже никогда. Мне хочется плакать. Прошу, сделай что-нибудь, отвлеки, займи!

Все еще удерживая ее прядь, он потянулся к лежащему рядом с ним на столе альбому в зеленой обложке. Открыл и начал переворачивать страницы, и сквозь густеющую пелену слез она увидела изображения.

— Смотри, — говорил он, — вот старая базарная площадь, а вот знаменитый фонтан из бронзы, а тут средневековый мост через реку… — он перевернул страницу. — А вот здесь собор…