LE YELTSINE IVRE
Всю следующую неделю я провисел в хамлете покойного Брамы.
Мне непреодолимо захотелось залезть туда, когда машина привезла меня домой утром после капустника. Я так и поступил - и сразу впал в знакомое хрустальное оцепенение.
Это был не сон и не бодрствование. Тяжелый темный шар, которым мне представлялось сознание языка, занимал в это время какую-то очень правильную и устойчивую позицию, в зародыше давя все интенции, возникавшие у меня при обычном положении тела. Я смутно понимал, отчего так происходит: действия человека всегда направлены на ликвидацию внутреннего дисбаланса, конфликта между реальным состоянием дел и их идеальным образом (точно так же ракета наводится на цель, сводя к нулю появляющиеся между частями ее полупроводникового мозга разночтения). Когда я повисал вниз головой, темный шар скатывался в то самое место, где раньше возникали дисбалансы и конфликты. Наступала гармония, которую не нарушало ничто. И выходить из этой гармонии языка с самим собой не было ни смысла, ни повода.
Однако все оказалось сложнее, чем я думал. На седьмой день я услышал мелодичный звон. В хамлете зажегся свет, и записанный на магнитофон женский голос выразительно произнес где-то рядом:
"Ни о чем я так не жалею в свои последние дни, как о долгих годах, которые я бессмысленно и бездарно провисел вниз головой во мраке безмыслия.
Час и минута одинаково исчезают в этом сероватом ничто; глупцам кажется, будто они обретают гармонию, но они лишь приближают смерть… Граф Дракула, воспоминания и размышления."
Я слез на пол. Было понятно, что включилось какое-то устройство, следящее за проведенным в хамлете временем - видимо, я исчерпал лимит.
Подождав час или два, я вновь забрался на жердочку. Через пять минут в хамлете вспыхнул свет, и над моим ухом задребезжал звонок, уже не мелодичный, а довольно противный. Снова включился магнитофон - в этот раз он произнес эпическим мужским басом:
"Впавших в оцепенение сынов великой мыши одного за другим уничтожило жалкое обезьянье племя, даже не понимающее, что оно творит. Одни умерли от стрел; других пожрало пламя. Вампиры называли свое безмолвное бытование высшим состоянием разума. Но жизнь - а вернее, смерть - показала, что это был глупейший из их самообманов… Уицлипоцли Дунаевский, всеобщая история вампиров."
Я решил схитрить - спрыгнул на пол и сразу же вернулся на серебряную штангу. Через секунду над моим ухом заверещал яростный клоунский голос:
"Что скажет обо мне история? А вот что: еще одно чмо зависло в чуланчике! Бу-га-га-га-га!"
Я решил больше не спорить с судьбой, вернулся в гостиную и прилег на диван. На самом деле хотелось только одного - снова зависнуть в чуланчике, раздавив надежным черным ядром зашевелившиеся в голове мысли. И плевать на приговор истории… Но я понимал, что лимит выбран. Закрыв глаза, я заставил себя уснуть.
Меня разбудил звонок. Это была Гера.
— Давай встречаться, - сказала она без предисловия.
— Давай, - ответил я, даже не успев подумать.
— Приезжай в Le Yeltsine Ivre.
— А что это такое? - спросил я.
— Это оппозиционный ресторан. Если ты не знаешь, где это, мой шофер за тобой заедет.
— У тебя машина с шофером? - удивился я.
— Если нужно, у тебя тоже будет, - ответила она. - Попроси Энлиля. Все, жду. Чмоки.
И повесила трубку.
Шофер позвонил в дверь через полчаса после нашего разговора. За это время я успел принять душ, одеться в свою новую угольно-черную униформу (она выглядела очень аскетично, но ее подбирал целый взвод продавцов в "Архипелаге"), и выпить для смелости полстакана виски.
Шофер оказался немолодым мужчиной в камуфляже. У него был слегка обиженный вид.
— Что это за "оппозиционный ресторан"? - спросил я.
— А за городом, - ответил он. - Минут за сорок доедем, если пробок не будет.
Внизу нас ждал черный джип BMW последней модели - я на таких никогда не ездил. Впрочем, новость о том, что я могу завести себе такой же контейнер для стояния в пробках, совершенно меня не вдохновила - то ли я уже воспринимал финансовые возможности своего клана как нечто само собой разумеющееся, то ли просто нервничал перед встречей.
Я ничего не слышал про ресторан "Le Yeltsine Ivre". Название перекликалось с известным стихотворением Артюра Рембо "Пьяный корабль".
Видимо, имелся в виду корабль нашей государственности, персонифицированный в отце-основателе новой России. Странно, что Геру тянет к официозу, думал я, но, может быть, такие рингтоны сами звенят в душе, когда появляется казенный бумер-2 с шофером…
Я стал размышлять, как себя вести, когда мы встретимся.
Можно было притвориться, что я не придал ее укусу никакого значения.
Сделать вид, что ничего не произошло. Это не годилось: я был уверен, что начну краснеть, она станет хихикать, и встреча будет испорчена.
Можно было изобразить обиду - собственно, не изобразить, а просто не скрывать ее. Это не годилось тем более. Мне вспомнилась присказка бригадира грузчиков из универсама, где я работал: "На обиженных срать ездят".
Конкурировать с шофером Геры на рынке транспортных услуг я не хотел…
Я решил не забивать себе голову этими мыслями раньше времени и действовать по обстоятельствам.
"Эльцын Ивр" оказался модным местом - парковка была плотно заставлена дорогими автомобилями. Я никогда не видел такого оригинального входа в здание, как здесь: в кирпичную стену был вмурован настоящий танк, и посетителям приходилось взбираться на башню, над которой была дверь входа.
Впрочем, это было несложно - туда вели две ажурных лестницы, расположенных по бокам танка. По многочисленным следам подошв было видно, что экстремалы залезали на танк и спереди - просто для лихости. На пушке висело объявление:
"Просьба по стволу не ходить, администрация".
Коридор за входом был оформлен в виде самолетного фюзеляжа; входящим улыбалась девушка в форме стюардессы и спрашивала номера посадочных талонов - в заведение пускали только по записи. Видимо, по мысли устроителей, посетители должны были попадать с башни танка прямо в брюхо президентского авиалайнера.
Меня ожидал одетый авиастюардом официант, который повел меня за собой.
Зал заведения выглядел традиционно, удивляли только огромная эстрада с табличкой "дирижоке с 22.00", и еще круглый бассейн - небольшой и глубокий, с арочным мостиком сверху (рядом в стене была дверь с непонятной надписью "мокрая"). Проход к отдельным кабинетам находился в конце зала.
Когда мы приблизились к кабинету, где ждала Гера, я ощутил острый прилив неуверенности в себе.
— Извините, - спросил я стюарда, - а где здесь туалет?
Стюард показал на дверь неподалеку.
Проведя несколько минут в сверкающем помещении с клепаными писсуарами на авиационных шасси, я понял, что дальнейшее изучение своего лица в зеркале ничего не даст. Я вернулся в коридор и сказал стюарду:
— Спасибо. Дальше я сам.
Подождав, пока он скроется из виду, я нажал ручку двери.
Гера сидела в углу комнаты, на куче разноцветных подушек в форме пухлых рельсовых обрезков. На ней было короткое черное платье с глухим воротом. Оно казалось очень простым и вполне целомудренным, но я никогда не видел наряда сексуальнее.
У стены стоял стол с двумя нетронутыми приборами. На полу перед Герой был поднос с чайным набором и недоеденным чизкейком.
Она подняла на меня глаза. И в ту же секунду мое замешательство прошло - я понял, что делать.
— Привет, - сказала она, - ты сегодня какой-то мрачно-решитель…
Договорить она не успела - в два прыжка я приблизился к ней, опустился на корточки, и…
Тут, надо сказать, произошла маленькая неожиданность, чуть не сбившая меня с боевого курса. Когда наши лица оказалось совсем близко, она вдруг прикрыла глаза и приоткрыла губы, словно ждала не укуса, от которого меня уже не могла удержать никакая сила в мире, а чего-то другого. А когда мои челюсти дернулись, и она поняла, что именно произошло, ее лицо сморщилось в гримасу разочарования.
— Тьфу дурак. Как же вы все меня достали…
— Извини, - ответил я, отступая в угол комнаты и садясь на горку подушек-рельсов, - но после того, как ты… Я должен был…
— Да все понятно, - сказала она угрюмо. - Можешь не объяснять.
Я больше не мог себя сдерживать - прикрыв глаза, я отключился от физического мира и принялся всем своим существом подглядывать и подсматривать, выясняя то, о чем я гадал столько ночей - а сейчас, наконец, мог увидеть с полной ясностью. Меня, впрочем, не интересовали вехи ее жизни, секреты или проблемы. У меня хватило такта даже не глядеть в эту сторону.
Меня занимало совсем другое - ее отношение ко мне. И это выяснилось сразу.
Я не ошибся. Только что я мог ее поцеловать. Она была совсем не против.
Она этого даже ждала. Больше того, она не стала бы возражать, если бы все не ограничилось поцелуем, а зашло дальше… Как именно далеко, она не знала сама. Может быть, подумал я, еще не поздно? Открыв глаза, я сделал робкое движение в ее сторону, но она поняла, что у меня на уме.
— Нет, дорогой, - сказала она. - Что-нибудь одно - или кусаться, или все остальное. Сегодня, пожалуйста, не приближайся ко мне ближе, чем на метр.
Я не собирался так просто сдаваться - но решил немного повременить.
— Хочешь есть? - спросила она.
Я отрицательно помотал головой, но она все равно кинула мне книжечку меню.
— Посмотри. Тут есть прикольные блюда.
Я понял, что она старается отвлечь меня, не дать заглянуть в нее слишком глубоко - но я и сам не хотел лезть в ее мир без спроса. То единственное, что меня интересовало, я уже выяснил, а копаться в остальном мне не следовало для своего же блага, тут Локи был совершенно прав. Я чувствовал инстинктом - надо удержаться от соблазна.
Я углубился в меню. Оно начиналось со вступления, несколько разъяснившего мне смысл названия ресторана:
"Российский старожил давно заприметил вострую особенность нашего бытования: каким бы мерзотным не казался текущий режим, следующий за ним будет таким, что заставит вспоминать предыдущий с томительной ностальгией. А ностальгии хорошо предаваться под водочку (стр. 17-18), закусочку (стр. 1-3) и все то, что обыщется промеж."
Мне стало ясно, что Гера имела в виду под "прикольными блюдами" - в книжечке была дневная рыбная вкладка с диковатыми названиями: там, например, присутствовало "карпаччо из меч-рыбы "Net Explorer" под соусом из Лимонов" и "евроуха "Свободу МБХ!" Меня охватило любопытство. Я поднял лежащий на полу радиотелефон, на котором был изображен официант с подносом, и выбрал свободу.
Затем я принялся изучать карту вин, предсказуемо названную "работа с документами" - и старательно читал бесконечный список строка за строкой, пока прозрачность Геры не пошла на убыль. Тогда я закрыл книжечку и поздравил себя с победой рыцарства над любопытством.
Впрочем, победа была неполной - кое-что я все-таки увидел. Не увидеть этого я просто не мог, как нельзя не заметить гору за окном, с которого откинули штору. В жизни Геры произошло неприятное событие. Оно было связано с Иштар, которую Гера посетила после знакомства с халдеями (процедура была такой же, как в моем случае, только ее представлял обществу Мардук Семенович, а после сеанса ясновиденья ей пришлось отбиваться бутылкой от какой-то озверевшей эстрадной певицы). Между Иштар и Герой что-то случилось, и теперь Гера была в депрессии. Кроме того, она была сильно напугана.
Но я не понимал, что именно стряслось на дне Хартланда - это было каким-то образом скрыто, словно часть ее внутреннего измерения была затемнена. С таким я никогда раньше не сталкивался, поэтому не удержался от вопроса:
— А что у тебя случилось с Иштар Борисовной?
Она нахмурилась.
— Сделай одолжение, не будем об этом. Все спрашивают одно и то же - Митра, ты…
— Митра? - переспросил я.
Мое внимание скользнуло вслед за этим именем, и я понял, что Гера относится к Митре почти так же хорошо, как ко мне. Почти так же. А Митра…
Митра ее кусал, понял я со смесью ревности и гнева, он делал это два раза. Она тоже укусила его один раз. Больше между ними ничего не произошло, но и этого было более чем достаточно. Свидетельство их интимной задушевности оказалось последним, что я успел разглядеть в блекнущем потоке ее памяти.
Окошко закрылось. А как только оно закрылось, я понял, что безумно хочу укусить ее снова и выяснить, какое место в ее жизни занимает Митра.
Я, конечно, понимал, что этого не следует делать. Было ясно: за вторым укусом появится необходимость в третьем, потом в четвертом - и конца этому не будет… Мне в голову даже пришел термин "кровоголизм" - только не по аналогии с алкоголизмом, а как сумма слов "кровь" и "голый", душевная болезнь, жертвой которой я себя уже ощущал - потребность оголять чужую душу при малейшем подозрении… Поддайся искушению раз, потом два, думал я, и высосешь из любимого существа всю красную жидкость.
Видимо, что-то отразилось на моем лице - Гера покраснела и спросила:
— Что? Что такое ты там увидел?
— Митра тебя кусал? - спросил я.
— Кусал, - ответила она. - Поэтому я его видеть не хочу. И тебя тоже не захочу, если ты еще раз меня укусишь.
— Что, вообще больше ни разу?
— Надо, чтобы мы с тобой могли доверять друг другу, - ответила она. - А если мы будем друг друга кусать, никакого доверия между нами уже не останется.
— Почему?
— Какое может быть доверие, если ты и так все знаешь?
Это было логично.
— Хорошо, - сказал я. - Я и не стал бы первым. Это ведь ты начала.
— Правда, - вздохнула она. - Меня так Локи учил. Говорил, с мужчиной надо быть предельно циничной и безжалостной, даже если сердце велит иначе.
В эту зону ее опыта я тоже не заглянул.
— Локи? - удивился я. - А что он тебе преподавал?
— Искусство боя и любви. Как и тебе.
— Но ведь он… Он же мужчина.
— Когда были занятия по искусству любви, он приходил в женском платье.
Я попробовал представить себе Локи в женском платье и не смог.
— Странно, - сказал я. - Меня он, наоборот, учил, что вампир не должен кусать женщину, к которой он… Ну, испытывает интерес. Чтобы не потерять этого интереса.
Гера поправила волосы.
— Ну как, - спросила она, - не потерял?
— Нет, - ответил я. - Я практически ничего и не видел. Можешь считать, я про тебя по-прежнему ничего не знаю. Просто хотелось, чтобы мы были квиты.
Когда ты меня укусила у музея…
— Ну хватит, - сказала Гера. - Замнем.
— Хорошо. Вот только я одного не понял. Я почему-то не вижу, что у тебя случилось с Иштар. Как так может быть?
— У нее такая власть. То, что происходит между Иштар и тем, кого она кусает, скрыто от всех остальных. Я тоже не могу узнать, о чем ты с ней говорил. Даже Энлиль с Мардуком не могут.
— Мне кажется, что ты напугана. И расстроена.
Гера помрачнела.
— Я ведь уже попросила, не надо об этом. Может, я позже скажу.
— Ладно, - сказал я. - Давай поговорим о чем-нибудь жизнеутверждающем.
Как Локи выглядит в женском платье?
— Замечательно, - ответила Гера. - Он даже сиськи надевал искусственные. По-моему, ему это очень нравилось.
— А что вы проходили в курсе любви?
— Локи рассказывал про статистику.
— Какую еще статистику?
— Тебе правда интересно?
Я кивнул.
— Он говорил так, - Гера провела ладонью по волосам и нахмурилась, - сейчас вспомню… "Отношение среднестатистического мужчины к женщине характеризуется крайней низостью и запредельным цинизмом… Опросы показывают, что, с точки зрения мужской половой морали, существует две категории женщин. "Сукой" называется женщина, которая отказывает мужчине в половом акте. "Блядью" называется женщина, которая соглашается на него.
Мужское отношение к женщине не только цинично, но и крайне иррационально. По господствующему среди мужчин мнению - так считает семьдесят четыре процента опрошенных - большинство молодых женщин попадает в обе категории одновременно, хоть это и невозможно по принципам элементарной логики…" - А какой делался вывод? - спросил я.
— Такой, что с мужчиной надо быть предельно безжалостной. Поскольку ничего другого он не заслуживает.
— А надувная женщина у вас тоже была?
Гера изумленно посмотрела на меня.
— Что-что?
— В смысле, надувной мужик? - внес я коррекцию.
— Нет, - сказала она. - А у вас была надувная женщина?
Я промычал что-то неразборчивое.
— А что вы с ней делали?
Я махнул рукой.
— Красивая хоть?
— Давай сменим тему? - не выдержал я.
Гера пожала плечами.
— Давай. Ты же сам начал.
Мы надолго замолчали.
— Какой-то у нас странный разговор, - сказала Гера грустно. - Все время приходится менять тему, о чем бы мы ни заговорили.
— Мы же вампиры, - ответил я. - Так, наверно, и должно быть.
В этот момент принесли уху.
Ритуал занял несколько минут. Официанты установили на стол вычурную супницу, сменили нетронутые приборы, расставили тарелки, вынули из дымящихся недр сосуда ярко раскрашенную фарфоровую фигурку с румянцем на щеках - я подумал, что это и есть МБХ, но из надписи на груди стало ясно, что это Хиллари Клинтон. Официант торжественно поднес ее нам по очереди на полотенце (примерно с таким видом, как дают клиенту понюхать пробку от дорогого вина) и так же торжественно вернул в супницу. Хиллари пахла рыбой. Видимо, во всем этом был тонкий смысл, но от меня он укрылся.
Когда официанты вышли из кабинета, мы так и остались сидеть на полу.
— Есть будешь? - спросила Гера.
Я отрицательно помотал головой.
— Почему? - спросила она.
— Из-за часов.
— Каких часов?
— Патек Филип, - ответил я. - Долго объяснять. И потом, какое отношение Хиллари Клинтон имеет к евроухе? Она же американка. Это они, по-моему, переборщили.
— А такое сейчас везде в дорогих местах, - сказала Гера. - Какая-то эпидемия. И в "Подъеме Опущенца", и в "IBAN Tsarevitch". В "Марии-Антуанетте" на Тверском был?
— Нет.
— Гильотина у входа. А по залу ходит маркиз де Сад. Предлагает десерты.
В "Эхнатоне" был?
— Тоже нет, - ответил я, чувствуя себя каким-то деревенским Ванькой.
— Там вообще на полном серьезе говорят, что первыми в Москве ввели единобожие. А хозяин почему-то одет Озирисом. Или правильно сказать - раздет Озирисом.
— Озирисом? - переспросил я.
— Да. Хотя не очень понятно, какая связь. Зато четвертого ноября, в День Ивана Сусанина, он у них пять раз воскресал под Глинку. Специально кипарисы завезли и плакальщиц.
— Все национальную идею ищут, - сказал я.
— Ага, - согласилась Гера. - Мучительно нащупывают, и каждый раз в последний момент соскакивает. Больше всего, конечно, поражает эта эклектика.
— А чего поражаться, - сказал я. - Черная жидкость все дороже, вот культура и крепчает. Скажи, а этот Озирис, про которого ты говоришь, случайно не вампир?
— Конечно нет. Это не имя, а просто ролевая функция. Вампир не стал бы держать ресторан.
— А вампира по имени Озирис ты не знаешь?
Гера отрицательно покачала головой.
— Кто это?
Секунду я колебался, говорить или нет - и решил сказать.
— Мне его Иштар велела найти. Когда увидела, что меня интересуют вещи, про которые она ничего не знает.
— Например?
— Например, откуда мир взялся. Или что после смерти будет.
— Тебе правда это интересно? - спросила Гера.
— А тебе нет?
— Нет, - сказала Гера. - Это обычные тупые мужские вопросы. Стандартные фаллические проекции беспокойного и неразвитого ума. Что после смерти будет, я узнаю, когда умру. Зачем мне сейчас про это думать?
— Тоже верно, - согласился я миролюбиво. - Но раз уж сама Иштар Борисовна сказала, надо его найти.
— Спроси Энлиля.
— Озирис его брат, и они в ссоре. Энлиля спрашивать нельзя.
— Хорошо, - сказала Гера, - я узнаю. Если твой Озирис скажет что-нибудь интересное, расскажешь.
— Договорились.
Встав с места, я стал расхаживать по комнате - словно чтобы размять ноги. На самом деле они не затекли, просто я решил подобраться к Гере поближе и старался, чтобы мой маневр выглядел естественно.
Надо признаться, что эти как бы естественные перемещения по комнате перед активной фазой соблазнения всегда давались мне с усилием, которое почти обесценивало все последующее. В эти минуты я вел себя как сексуально озабоченный идиот (которым я, собственно говоря, и был). Но в этот раз я точно знал, что чувствует Гера, и собирался в полной мере воспользоваться подарком судьбы.
Дойдя в очередной раз до окна, я пошел назад к двери, на полпути остановился, повернул под углом девяносто градусов, сделал два чугунных шага в сторону Геры и сел с ней рядом.
— Ты чего? - спросила она.
— Это, - сказал я, - как в анекдоте. Сидит вампир на рельсе, подходит другой вампир и говорит - подвинься.
— А, - сказала Гера и чуть покраснела. - Верно, сидим на рельсах.
Она подтянула к себе еще одну подушку-рельс и поставила ее между нами.
Я понял, что пространственный маневр получился у меня неизящным. Надо было опять заводить разговор.
— Гера, - сказал я, - я знаешь что спросить хотел?
— Что? - спросила она, не поворачивая лица.
— Про язык. Ты его сейчас чувствуешь?
— В каком смысле?
— Ну, раньше, в первые месяц-полтора, я его все время чувствовал. Не только физически, а еще и всем… Мозгом, что ли. Или, извиняюсь за выражение, душой. А сейчас уже нет. Прошло. Вообще никаких ощущений не осталось. Я теперь такой же, как раньше.
— Это только кажется, - сказала Гера. - Мы не такие, как раньше. Просто наша память изменилась вместе с нами, и теперь нам кажется, что мы были такими всегда.
— Как такое может быть? - спросил я.
— Иегова же объяснял, - сказала она. - Мы помним не то, что было на самом деле. Память - это набор химических соединений. С ними могут происходить любые изменения, которые позволяют законы химии. Наешься кислоты - память тоже окислится, и так далее. А язык серьезно меняет нашу внутреннюю химию.
— Это как-то страшновато звучит, - сказал я.
— А чего бояться. Язык плохого нам не сделает. Он вообще минималист.
Это сначала, когда он в новую нору перелазит, он обустраивается, притирается, и так далее. Вот тогда колбасит. А потом привыкаем. Его ведь ничего не волнует, он спит все время, как медведь в берлоге. Он бессмертный, понимаешь? Просыпается только баблос хавать.
— А во время дегустации?
— Для этого ему не надо просыпаться. Что с нами происходит изо дня в день, ему вообще не интересно. Наша жизнь для него как сон. Он его, может быть, не всегда и замечает.
Я задумался. Такое описание вполне отвечало моим ощущениям.
— А ты баблос уже пробовала? - спросил я.
Гера отрицательно покачала головой.
— Нам вместе дадут.
— Когда?
— Не знаю. Насколько я поняла, это будет неожиданностью. Решает Иштар.
Даже Энлиль с Мардуком точно не знают, когда и что. Только примерно.
Каждый раз, когда я узнавал от Геры что-то новое, я испытывал легкий укол ревности.
— Слушай, - сказал я, - я тебе завидую. Мало того, что у тебя машина с шофером, ты все узнаешь на месяц раньше. Как тебе удается?
— Надо быть общительнее, - улыбнулась Гера. - И меньше висеть в шкафу вниз головой.
— Ты что, всем им постоянно звонишь - Мардуку, Митре, Энлилю?
— Нет. Это они мне звонят.
— А чего они тебе звонят? - спросил я подозрительно.
— Знаешь, Рама, когда ты притворяешься чуть туповатым, ты делаешься просто неотразим.
Отчего-то эти слова меня ободрили, и я обнял ее за плечо. Не могу похвастаться, что это движение вышло у меня естественным и непринужденным - но она не сбросила мою ладонь.
— Знаешь, чего я еще не понимаю, - сказал я. - Вот я отучился. "Окончил гламурА и дискурсА", как говорит Бальдр. Прошел инициацию и теперь вроде как полноправный вампир. А что я дальше делать буду? Мне поручат какую-то работу? Типа, свой боевой пост?
— Примерно.
— А что это будет за пост?
Гера повернула ко мне лицо.
— Ты серьезно спрашиваешь? - спросила она.
— Конечно серьезно, - сказал я. - Ведь интересно, что я буду делать в жизни.
— Как что? Будешь сосать баблос. Точнее, его будет сосать язык. А ты будешь обеспечивать процесс. Построишь себе дом недалеко от Энлиля, где все наши живут. И будешь наблюдать за переправой.
Я вспомнил каменные лодки в водопаде возле VIP-землянки Энлиля Маратовича.
— Наблюдать за переправой? И все?
— А что ты хотел? Бороться за свободу человечества?
— Нет, - сказал я, - про это Энлиль Маратович все уже объяснил. Но я предполагал, что все-таки буду чем-то таким заниматься…
— Почему ты должен чем-то таким заниматься? Ты до сих пор думаешь как человек.
Я решил пропустить эту шпильку мимо ушей.
— Что же я, буду просто жить как паразит?
— Так ты и есть паразит, - ответила Гера. - Точнее, даже не сам паразит, а его средство передвижения.
— А ты тогда кто?
Гера вздохнула.
— И я тоже…
Она сказала это безнадежно и тихо. Меня охватила грусть. И еще мне показалось, что после этих слов мы стали с ней близки, как не были раньше никогда. Я притянул ее к себе и поцеловал. Впервые в жизни это вышло у меня естественно, само собой. Она не сопротивлялась. Я почувствовал, что нас разделяет только идиотская рельсообразная подушка, которой она заслонилась, когда я сел рядом. Я отбросил ее в сторону, и Гера оказалась в моих руках.
— Не надо, - попросила она.
Я совершенно точно знал, что она хочет этого не меньше меня. И это придало мне уверенности там, где в другом случае ее могло бы и не хватить. Я повалил ее на подушки.
— Ну правда, не надо, - еле слышно повторила она.
Но меня уже трудно было остановить. Я принялся целовать ее в губы, одновременно расстегивая молнию на ее спине.
— Пожалуйста, не надо, - еще раз прошептала она.
Я заткнул ей рот поцелуем. Целовать ее было упоительно и страшно, как прыгать в темноту. В ней чувствовалось что-то странное, отличавшее ее от всех остальных девчонок - хоть мой опыт в этой области был и не особо богат.
И я чувствовал, что с каждым поцелуем приближаюсь к тайне. Мои руки блуждали по ее телу все увереннее - даже, наверное, уже не блуждали, а блудили, так далеко я зашел. Она, наконец, ответила на мои назойливые ласки - подняв мою ногу, она положила мое колено себе на бедро.
В эту секунду время словно остановилось: я ощутил себя бегуном на стадионе вечности, замершим в моменте торжества. Гонка кончалась, я шел первым. Я завершил последний круг, и прямо впереди была точка ослепительного счастья, от которой меня отделяло всего несколько движений.
А в следующий момент свет в моих глазах померк.
Я никогда раньше не испытывал такой боли.
Какое там, я и не знал, что боль бывает такой - разноцветной, остроугольной и пульсирующей, перетекающей из физического чувства в световые вспышки и обратно.
Она ударила меня коленом. Тщательно выверенным движением - специально подняв перед этим мою ногу, чтобы освободить траекторию для максимально бесчеловечного удара. Мне хотелось одного - свернуться в клубок и исчезнуть навсегда со всех планов бытия и небытия, но это было невозможно именно из-за боли, которая с каждой секундой становилась сильнее. Я заметил, что кричу, и попытался замолчать. Это получилось не до конца - я перешел на мычание.
— Тебе больно? - спросила Гера, наклоняясь надо мной.
Вид у нее был растерянный.
— А-а-а-а, - провыл я, - а-а-а.
— Извини пожалуйста, - сказала она. - Автоматически получилось. Как Локи учил - три раза просишь перестать, а потом бьешь. Мне очень неловко, правда.
— О-о-о…
— Дать тебе чаю? - спросила она. - Только он уже холодный.
— У-а-а-а… Спасибо, чаю не надо.
— Все пройдет, - сказала она. - Я тебя несильно ударила.
— Правда?
— Правда. Есть пять вариантов удара. Это был самый слабый,
"предупреждающий". Он наносится тем мужчинам, с которыми предполагается продолжить отношения. Вреда здоровью не причиняет.
— А ты не перепутала?
— Нет, не бойся. Неужели так больно?
Я понял, что уже могу двигаться, и встал на колени. Но разогнуться было еще трудно.
— Значит, - сказал я, - все-таки собираешься продолжить отношения?
Она виновато потупилась.
— Ну да.
— Это тебя Локи научил?
Она кивнула.
— А где ты так удар поставила? Ты же говоришь, что тренажера у вас не было.
— Не было, - сказала она. - Локи надевал вратарскую раковину. Из хоккейного снаряжения. Я об нее все колени отбила, даже сквозь накладки.
Знаешь какие синяки были.
— И какие там еще удары?
— А почему тебе интересно?
— Так, - сказал я. - Чтобы знать, чего ждать. Когда продолжим отношения.
Она пожала плечами.
— Называются так - "предупреждающий", "останавливающий", "сокрушающий",
"возмездия" и "триумфальный".
— И что это значит?
— По-моему, все из названий понятно, - ответила она. - Предупреждающий - ты знаешь. Останавливающий - это чтобы парализовать, но не убить на месте. Чтобы можно было спокойно уйти. А остальные три - уже серьезней.
— Позволь тебя поблагодарить, - сказал я, - что не отнеслась ко мне серьезно. Буду теперь каждое утро звонить и говорить спасибо. Только если голос будет тонкий, ты не удивляйся.
У Геры на глазах выступили слезы.
— Я же тебе говорила - не приближайся ко мне ближе чем на метр. Где, интересно, в этом городе девушка может чувствовать себя в безопасности?
— Я же тебя укусил, - сказал я. - Я видел, что ты совсем не против…
— Это было до укуса. А после укуса у девочек меняется гормональный баланс. Это физиологическое, ты все равно не поймешь. Типа как доверие ко всем пропадает. Все видится совершенно в ином свете. Очень мрачном. И целоваться совсем не тянет. Поэтому я тебе и сказала - или кусать, или все остальное. Ты думал, я шучу?
Я пожал плечами.
— Ну да.
По ее щекам потекли ручейки слез - сначала по правой, потом по левой тоже.
— Вот и Локи говорил, - сказала она, всхлипывая, - они всегда будут думать, что ты шутишь. Поэтому бей по яйцам со всего размаха и не сомневайся… Гад, довел меня до слез.
— Это я гад? - спросил я с чувством, похожим на интерес.
— Мне мама говорила - если парень доводит тебя до слез, бросай и не жалей. Ей мать то же самое советовала, а она не послушала. И с моим отцом потом всю жизнь мучилась… Но у них это хоть не сразу началось. А ты меня во время первого свидания плакать заставил…
— Я тебе завидую, - сказал я. - У тебя такие советчики - бей по яйцам со всего размаху, бросай и не жалей. А мне вот никто ничего не советует. До всего надо самому доходить.
Гера уткнулась лицом в колени и заплакала. Морщась от боли, я подполз к ней поближе, сел рядом и сказал:
— Ну ладно тебе. Успокойся.
Она тряхнула головой, словно сбрасывая мои слова с ушей, и еще глубже уткнулась головой в колени.
Тут до меня дошел весь абсурд происходящего. Она только что чуть меня не убила, разревелась от жалости к себе, и в результате я превратился в монстра, о приближении которого ее давным-давно предупреждала мамочка. И все звучало так убедительно, что я уже успел ощутить всю тяжесть своей вины. А ведь это, как она совершенно правильно заметила, было наше первое свидание.
Что же будет потом?
Со второй попытки мне удалось подняться на ноги.
— Ладно, - сказал я, - я поеду.
— Доедешь сам? - спросила она, не поднимая глаз.
— Постараюсь.
Я ожидал, что она предложит мне свою машину, но она промолчала.
Дорога до двери была долгой и запоминающейся. Я перемещался короткими шажками, и за время путешествия разглядел детали интерьера, которые раньше укрылись от моего взора. Они, впрочем, были банальны: микроскопические фрески с видами Сардинии и советские партбилеты, прибитые кое-где к стенам мебельными гвоздями.
Дойдя до двери, я обернулся. Гера все так же сидела на подушках, охватив руками колени и спрятав в них лицо.
— Слушай, - сказал я, - знаешь что…
— Что? - спросила она тихо.
— Когда будешь мне следующую стрелку назначать, ты это… Напомни, чтобы я конфету смерти съел.
Она подняла лицо, улыбнулась, и на ее мокрых щеках появились знакомые продолговатые ямочки.
— Конечно, милый, - сказала она. - Обещаю.
