Ну, что теперь делать? Я так разволновался, что уснул за столом. Когда проснулся, было уже темно. Я встал, надел пальто и котелок и вышел на улицу. Сел в машину и проехал 5 миль на запад. Просто проехался. Потом остановил машину и огляделся. Я стоял перед баром. «Аид» — гласила неоновая надпись. Я вылез из машины, вошел. Там было пятеро. 5 миль, 5 человек. Кругом пятерки. Там был бармен, девушка и трое вялых, худых, глупых парней. Как будто бы с гуталином в волосах. Они курили длинные сигареты и щерились на меня и на все остальное. Девушка сидела у одного конца стойки, парни у другого, бармен стоял посередине. Я наконец привлек внимание бармена, взяв пепельницу и дважды уронив ее на стойку. Он моргнул и направился ко мне. Голова у него была похожа на лягушачью. Но он не прыгал, а плелся ко мне; остановился.

— Шотландского и воды, — сказал я ему.

— Вам воду в виски?

— Я сказал — шотландское и воду.

— А?

— Шотландское и воду, отдельно, пожалуйста. Трое парней смотрели на меня. Заговорил средний.

— Эй, старик, хочешь, сделаем тебе больно? Я только поглядел на него и улыбнулся.

— Мы бесплатно делаем, — сказал средний. Все трое щерились. Продолжали щериться.

Подошел бармен с моим виски и водой.

— Я, пожалуй, подойду и выпью из твоего стакана, — сказал все тот же.

— Только дотронься до стакана, и я переломлю тебя пополам, как кусок сухого говна.

— Ой-е-ей, — сказал он.

— Ой, — сказал второй.

— Ой, — сказал третий.

Я выпил виски, а воду не тронул.

— Старик думает, что он крутой, — сказал тот, что посередине.

— Может, проверить, какой он крутой? — сказал его приятель.

— Да, — сказал третий.

Господи, какие они скучные! Как все почти остальные. Ничего нового, ничего свежего. Тупость, мертвечина. Как в кино.

— Того же самого, — сказал я бармену.

— Что там было — вода и виски?

— Точно.

— Этот старик так себе выглядывает, — сказал средний.

— Выглядит, — сказал я.

— Чего выглядит?

— Старик так себе выглядит.

— Так ты с нами согласен?

— Я вас поправил. И надеюсь, что поправлять сегодня больше не придется.

Бармен принес мне виски. И отошел.

— Может, мы тебе рыло поправим, — сказал самый говорливый.

Я оставил его слова без внимания.

— Может, мы тебе морду к жопе приварим, — сказал другой. Какие же скучные люди. По всей земле. И размножаются почкованием. Вонючий зверинец. Земля кишит ими.

— Может, мы дадим тебе пососать морковку, — сказал один из них.

— Может, он хочет пососать три морковки, — сказал другой. Я ничего не сказал. Я выпил мое виски, запил водой, встал и кивнул в глубину бара.

— Смотри, он хочет потолковать на улице!

— Может, он хочет наши морковки!

— Пойдем поглядим!

Я пошел в глубину бара. Услышал их шаги за спиной. Потом услышал щелчок выкидного ножа. Я повернулся и выбил его ногой из руки. Потом рубанул ладонью за ухом. Он упал, и я перешагнул через него. Остальные двое бросились бежать. Они пробежали через весь бар и выскочили в парадную дверь. Я их не преследовал. Я вернулся к упавшему. Он еще был без сознания. Я поднял его, вскинул на плечо, вынес на улицу. Положил на скамью у автобусной остановки. Потом я снял с него туфли и выкинул в сточный люк. Туда же и его бумажник. Потом вошел в бар, поднял его нож, спрятал в карман, сел на свою табуретку, заказал еще.

Я услышал кашель девушки. Она закуривала сигарету.

— Мистер, — сказала она, — мне это понравилось. Мне нравятся настоящие мужчины.

Я оставил ее слова без внимания.

— Я Трахея, — сказала она.

Она взяла свой стакан, подошла и села рядом. Чересчур надушенная, и помады хватило бы другой на неделю.

— Мы могли бы узнать друг друга ближе, — сказала она.

— Это ничего не даст, это будет просто глупо.

— Что заставляет вас так говорить?

— Опыт.

— Может, вам встречались не те женщины?

— Может, я к этому пристрастился.

— А я могу оказаться той.

— Конечно.

— Угостите меня.

Как раз прибыло мое виски.

— И налейте Трахее, — сказал я бармену. — Джин с тоником, Бобби…

Бобби заковылял прочь.

— Вы не сказали, как вас зовут, — просюсюкала она.

— Дэвид.

— О, как хорошо. Я когда-то знала Дэвида.

— Что с ним стало?

— Я забыла.

Трахея прислонилась ко мне боком. Весила она килограммов на двенадцать больше, чем следует.

— Вы милый, — сказала она.

— Почему? — спросил я.

— Ну, не знаю… — Она помолчала. — Я вам нравлюсь?

— Вообще, нет.

— Я понравлюсь. Я заботливая.

— Это как? Вы сиделка?

— Нет, но кое-чему помогаю встать.

— Чему же это?

— Сами знаете!

— Нет, не знаю.

— Догадайтесь.

— Солнцу?

— Вы остряк.

— Мне говорили.

Ей принесли стакан. Она отпила.

Чем больше я глядел на нее, тем меньше в нее влюблялся.

— Черт, — сказала она, — моя зажигалка! Она открыла сумочку и стала вытаскивать вещи. Открывалка для пива. Помада трех оттенков. Жевательная резинка. Свисток. И… что?

— Нашла! — сказала она, подняв зажигалку. Она постучала сигаретой, закурила.

— Что это там за вещь?

— Где?

— Вон. На стойке. Красная. Я показал.

— А, — сказала она, — это мой воробей.

— Он живой? Он был живой? Раньше?

— Нет, глупышка, это чучело. Сегодня купила в зоомагазине. Для моей киски. Это кискин воробей. Киска их любит.

— О черт, уберите его.

— Дэвид, смотрите, вы заволновались! Вас возбуждают птицы?

— Только Красный Воробей.

— Хотите его?

— Нет, не нужно.

— У меня еще есть воробьи для киски. Можете познакомиться с моей киской.

— Нет, не надо, Трахея. Мне пора идти.

— Хорошо, Дэвид, но вы не знаете, чего вы лишились. Я встал, прошел вдоль стойки, кинул деньги бармену и вышел. Сопляка уже не было на скамейке. Я сел в машину, тронулся и выехал на запруженную улицу. Было около десяти вечера. Стояла луна, и жизнь моя медленно текла в никуда.