Глава 4
Обед в «Папоротниках»
Около половины восьмого я позвонил у парадного входа в «Папоротники». Дверь с похвальной быстротой открыл дворецкий Паркер. Вечер был чудесный, и я пришел пешком. Пока Паркер помогал мне снять пальто, через большой квадратный холл с пачкой бумаг прошел секретарь Экройда – Реймонд, очень приятный молодой человек.
– Добрый вечер, доктор. Вы к нам обедать? Или это профессиональный визит?
Последний вопрос был вызван моим черным чемоданчиком, который я поставил у вешалки.
Я объяснил, что одна из моих пациенток в интересном положении и моя помощь может понадобиться в любую минуту – поэтому я вышел из дома во всеоружии. Мистер Реймонд направился к кабинету Экройда. В дверях оглянулся:
– Проходите в гостиную. Дамы спустятся через минуту. Я передам эти бумаги мистеру Экройду и скажу ему, что вы пришли.
С появлением Реймонда Паркер удалился, и я оказался в холле один. Поправив галстук перед большим зеркалом и подойдя к двери в гостиную, я взялся за ручку. В это время изнутри донесся какой-то звук, который я принял за стук опущенной оконной рамы. Отметил я это машинально, не придав звуку в тот момент никакого значения.
В дверях я чуть не столкнулся с мисс Рассел, выходившей из комнаты. Мы оба извинились. Впервые я взглянул на экономку как на женщину и решил, что в молодости она была очень красива – да, собственно, и осталась такой. В ее темных волосах не было и следа седины, а когда на лице у нее играл румянец, как сейчас, оно утрачивало суровость.
Мне вдруг пришло в голову, что она только что вернулась – дышала прерывисто, словно быстро бежала.
– Боюсь, что я пришел немного рано, – сказал я.
– О нет, доктор Шеппард, только что пробило половину восьмого. – Она остановилась и прибавила: – Я… я не знала, что вас ждут сегодня к обеду. Мистер Экройд меня не предупредил.
Мне показалось, что мой приход был ей почему-то неприятен. Но вот почему?
– Как ваше колено? – осведомился я.
– Спасибо. Без изменений. Я должна идти. Мистер Экройд сейчас спустится… Я… я зашла сюда проверить цветы в вазах. – Она поспешно вышла.
Я подошел к окну, удивляясь, зачем ей понадобилось объяснять свое присутствие в этой комнате. Тут я заметил то, что мог бы вспомнить и раньше: вместо окон в гостиной были выходившие на террасу стеклянные двери. Следовательно, звук, который я услышал, не был стуком опущенной рамы.
Без определенной цели, а больше чтобы отвлечься от тяжелых мыслей, я старался отгадать, что это был за звук. Треск углей в камине? Нет, не похоже. Резко задвинутый ящик бюро? Нет, не то.
И тут мой взгляд упал на столик со стеклянной крышкой: если не ошибаюсь, это называется витриной. Я подошел к столику и стал рассматривать, что там лежало. Я увидел несколько серебряных предметов, детский башмачок Карла Первого, китайские статуэтки из нефрита и разнообразные африканские диковинки. Мне захотелось поближе рассмотреть одну из нефритовых фигурок – я поднял крышку. Она выскользнула у меня из пальцев и упала. Я узнал стук, который услышал раньше. Чтобы убедиться в этом, я несколько раз поднял и опустил крышку. Потом опять открыл витрину и стал рассматривать безделушки. Когда Флора Экройд вошла в комнату, я все еще стоял, наклонясь над столиком.
Многие недолюбливают Флору, но все ею восхищаются. Со своими друзьями она очаровательна. У нее светло-золотистые скандинавские волосы, глаза синие-синие, как воды норвежского фиорда, ослепительно белая кожа с нежным румянцем, стройная мальчишеская фигура, прямые плечи и узкие бедра. Усталому медику приятно встретиться с таким воплощением здоровья.
Безыскусная английская девушка. А мое мнение, хотя оно и старомодно, что найти что-нибудь лучше – трудно.
Флора присоединилась ко мне и немедленно выразила еретические сомнения в подлинности башмачка.
– К тому же, по-моему, – продолжала она, – крайне глупо ценить вещи за то, что они кому-то принадлежали. Вот перо, которым Джордж Элиот написала «Мельницу на Флоссе», – ведь это просто перо. Если вам так интересна Джордж Элиот, не лучше ли купить дешевое издание «Мельницы на Флоссе» и перечитать эту книгу?
– А вы, мисс Флора, наверное, не читаете подобного старья?
– Ошибаетесь, доктор. Я люблю «Мельницу на Флоссе». Приятно было услышать это: меня просто пугает, что читают современные девушки, да еще делают вид, будто получают удовольствие.
Вы не поздравляете меня, доктор? – продолжала Флора. – Или вы не слышали? – Она показала на свою левую руку. На среднем пальце блестело изящное кольцо с жемчужиной. – Я выхожу замуж за Ральфа. Дядя очень доволен – я остаюсь в семье!
Я взял ее за обе руки.
– Моя дорогая, – сказал я, – надеюсь, вы будете очень счастливы.
– Мы помолвлены уже месяц, – спокойно продолжала Флора, – но объявлено это было только вчера. Дядя собирается отдать нам Кросс-Стоун, как только приведет его в порядок, и мы будем там пытаться вести хозяйство. Но на деле, конечно, всю зиму будем охотиться, сезон проводить в Лондоне, а летом – путешествовать на яхте. Я люблю море. И конечно, буду примерной прихожанкой и буду посещать все собрания клуба матерей.
В эту минуту вошла миссис Экройд с многословными извинениями. Стыдно признаться, но я не выношу миссис Экройд. Это сплошные цепочки, зубы и кости. Крайне неприятная дама. У нее маленькие бесцветные глазки, и, как бы ни были слащавы ее слова, глазки сохраняют хитрое, расчетливое выражение.
Я подошел к ней, оставив Флору у окна. Миссис Экройд протянула мне для пожатия комплект костлявых пальцев и колец и начала болтать. Слышал ли я о помолвке Флоры? Так удачно для всех. Милые птенчики влюбились с первого взгляда. Такая пара! Он такой черный, а она такая светлая!
– Ах, дорогой доктор, какая это радость для материнского сердца! – Миссис Экройд вздохнула от всего материнского сердца, буравя меня своими глазками. – Я подумала… Вы такой давнишний друг нашего дорогого Роджера. Мы знаем, как он доверяет вашему мнению. Мне так трудно, как бедной вдове Сесила. Все эти скучные дела – деньги, приданое… Я убеждена, что Роджер собирается дать Флоре приданое, но вы знаете, каков он в денежных делах – большой оригинал, как, впрочем, все капитаны индустрии. Вот я и подумала – не могли бы вы позондировать его на этот счет. Флора и я считаем вас старым другом, хотя и знакомы с вами всего два года.
Появление нового лица укротило поток красноречия миссис Экройд, чему я был очень рад. Я не люблю вмешиваться в чужие дела, и у меня не было ни малейшего желания говорить с Экройдом о приданом Флоры. Еще миг, и я бы прямо так и ответил миссис Экройд.
– Вы ведь знакомы с майором Блентом, доктор?
Гектора Блента знают многие – хотя бы как охотника за крупной дичью; он настрелял ее по всяким богом забытым местам какое-то неслыханное количество. Стоит упомянуть его фамилию, и сразу кто-нибудь скажет: «Блент? Тот самый знаменитый охотник?» Его дружба с Экройдом всегда меня удивляла – так они не похожи. Гектор Блент лет на пять моложе Экройда. Подружились они еще в юности, и, хотя пути их разошлись, дружба эта сохранилась. Раз в два года Блент проводит неделю в «Папоротниках», а гигантская голова с на редкость ветвистыми рогами, гипнотизирующая вас в прихожей, постоянно напоминает о нем.
Шаги Блента, который вошел в гостиную, звучали, как всегда, мягко и вместе с тем четко. Он среднего роста, плотного телосложения. Лицо у него медно-красное и удивительно непроницаемое. Выражение серых глаз такое, словно он наблюдает нечто происходящее за тысячи километров отсюда. Говорит он мало, отрывисто и неохотно.
– Здравствуйте, Шеппард, – сказал он и, встав у камина, устремил свой взор поверх наших голов в Тимбукту, где, видимо, происходило нечто весьма интересное.
– Майор, – сказала Флора, – объясните мне, что означают эти африканские штучки. Вы, наверное, знаете.
Говорят, Гектор Блент – женоненавистник, однако к Флоре он подошел весьма поспешно. Они наклонились над витриной.
Я испугался, что миссис Экройд опять заведет речь о приданом, и поспешил пересказать содержание статьи о душистом горошке во вчерашней «Дейли мейл». Миссис Экройд плохо разбирается в садоводстве, но она из тех женщин, которые никогда не говорят «не знаю», и мы смогли поддерживать разговор до появления Экройда и его секретаря. И тут Паркер доложил, что обед подан.
За столом я сидел между миссис Экройд и Флорой. Другим соседом миссис Экройд был Блент, дальше сидел Джеффри Реймонд.
Проходил обед невесело. Экройд был явно озабочен и почти ничего не ел. Блент, как обычно, молчал, только Реймонд, я и миссис Экройд пытались вести беседу. Как только обед подошел к концу, Экройд взял меня под руку и повел к себе в кабинет.
– Сейчас подадут кофе, – сказал он, – и нас больше не будут тревожить, я предупредил Реймонда, чтобы нам не мешали.
Я внимательно, хотя и украдкой, поглядел на него. Он, несомненно, был сильно взволнован. Нетерпеливо расхаживал по кабинету, а когда Паркер внес кофе, сел в кресло перед камином.
Этот кабинет очень уютен: книжные шкафы по стенам, большие кожаные кресла, письменный стол у окна с аккуратными стопками бумаг, круглый столик с журналами и газетами.
– У меня опять боли после еды, – заметил Экройд, беря чашку. – Дайте-ка мне еще ваших таблеток.
Мне показалось, что он хочет, чтобы наш разговор сочли медицинским, и я ответил ему в тон:
– Я так и полагал, а потому захватил их с собой.
– Весьма признателен. Так давайте их!
– Они у меня в чемоданчике в холле. Сейчас схожу за ними.
Но Экройд остановил меня:
– Не затрудняйтесь. Паркер принесет ваш чемоданчик. Будьте так добры, Паркер!
Когда дворецкий вышел, я хотел было снова заговорить, но Экройд поднял руку:
– Погодите, разве вы не видите, в каком я состоянии?
Это я видел. И был встревожен, словно что-то предчувствуя. Помолчав, Экройд сказал:
– Проверьте, пожалуйста, закрыто ли окно?
Удивляясь, я встал и подошел к окну. Тяжелые бархатные занавеси были спущены, но верхняя рама поднята.
Паркер вернулся с чемоданчиком, пока я был у окна.
– Готово, – сказал я, выходя из-за занавесок.
– Вы задвинули шпингалеты?
– Конечно. Но что с вами, Экройд?
Дверь уже закрылась за Паркером, не то бы я промолчал.
– Я в ужасном состоянии, – ответил он после минутного молчания. – Бросьте эти чертовы таблетки! Я о них заговорил только для Паркера. Слуги так дьявольски любопытны. Сядьте здесь. Но прежде посмотрите, закрыта ли дверь?
– Да. Нас никто не может услышать. Успокойтесь же.
– Шеппард, никто не знает, что я перенес за последние сутки. Все рушится вокруг меня. Это дело с Ральфом – последняя капля. Но об этом мы пока говорить не будем. О другом… о другом!.. Я не знаю, что делать, а решать надо быстро.
– Да что случилось?
Экройд молчал. Казалось, ему трудно было начать. Но когда он заговорил, его слова были для меня полной неожиданностью – меньше всего я ждал этого вопроса.
– Шеппард, вы лечили Эшли Феррара?
– Да.
– Вы не подозревали… вам не приходило в голову… что… что его отравили?
Я помолчал, но потом решился: Роджер Экройд – не Каролина.
– Признаюсь вам, – сказал я, – тогда я ничего не подозревал, но потом… пустая болтовня моей сестры навела меня на эту мысль. С тех пор я не могу от нее избавиться. Но основания для таких подозрений у меня нет.
– Его отравили, – сказал Экройд глухо.
– Кто? – резко спросил я.
– Его жена.
– Откуда вы это знаете?
– Она сама призналась мне.
– Когда?
– Вчера! Боже мой, вчера! Как будто десять лет прошло! Вы понимаете, Шеппард, все это должно остаться между нами. Мне нужен ваш совет, я не знаю, что мне делать.
– Вы можете рассказать мне все? – спросил я. – Как, когда миссис Феррар покаялась вам? Я ничего не могу понять.
– Дело обстояло так. Три месяца тому назад я просил миссис Феррар стать моей женой. Она отказала мне. Потом я снова сделал ей предложение, и она согласилась, но запретила мне объявлять об этом до конца ее траура. Вчера я зашел к ней: срок траура уже истек, и ничто не мешало нам объявить о нашей помолвке. Я и раньше замечал, что последние дни она была какая-то странная. А тут вдруг без малейшего повода в ней словно надломилось что-то, и она… она рассказала мне все. Как она ненавидела это животное – своего мужа, как она полюбила меня и… и то, что она сделала. Яд! Мой бог, преднамеренное убийство!
Ужас и отвращение были написаны на его лице. Вероятно, то же прочла и миссис Феррар. Экройд не из тех влюбленных, которые готовы простить все во имя любви. Он в основе своей добропорядочный обыватель, и это признание должно было безнадежно оттолкнуть его.
– Да, – продолжал он тихим, монотонным голосом, – она призналась во всем. И оказывается, кто-то знал об этом – шантажировал ее, вымогал крупные суммы. Это чуть не свело ее с ума.
– Кто же это?
Вдруг перед моими глазами возникли склоненные друг к другу головы миссис Феррар и Ральфа Пейтена. Мне на секунду стало нехорошо. Если предположить!.. Но нет, невозможно. Я вспомнил открытое лицо Ральфа, его дружеское рукопожатие сегодня утром. Нелепость!
– Она не назвала его имени, – медленно проговорил Экройд. – Она даже не сказала, что это мужчина. Но, конечно…
– Конечно, – согласился я. – Но вы никого не заподозрили?
Экройд не отвечал – он со стоном уронил голову на руки.
– Не может быть, – наконец сказал он. – Безумие – предполагать подобное. Даже вам я не признаюсь, какое дикое подозрение мелькнуло у меня. Но одно я вам все-таки скажу: ее слова заставили меня предположить, что это кто-то из моих домашних… Нет, невозможно! Очевидно, я не так ее понял.
– Что же вы сказали ей?
– Что я мог сказать? Она, разумеется, увидела, какой это для меня удар. И ведь ее признание сделало меня сообщником преступления! Она поняла все это быстрее, чем я сам. Она попросила у меня сутки срока и заставила дать слово, что пока я ничего предпринимать не буду. И наотрез отказалась назвать мне имя шантажиста. Она, вероятно, боялась, что я отправлюсь прямо к нему и превращу его в котлету, а тогда все выйдет наружу. Она сказала, что до истечения суток я узнаю, какое решение она приняла. Боже мой! Клянусь вам, Шеппард, мне и в голову не приходило, что она задумала. Самоубийство! И по моей вине!
– Нет, нет. Вы преувеличиваете. Не вы виновны в ее смерти.
– Вопрос в том, что мне делать? Бедняжка умерла. Нужно ли ворошить прошлое?
– Я склонен согласиться с вами.
– Но есть и другое. Как мне добраться до негодяя, который довел ее до гибели? Он знал о ее преступлении и жирел на нем, как гнусный стервятник. Она заплатила страшной ценой, а он останется безнаказанным?
– Понимаю, – медленно сказал я. – Вы хотите найти его и покарать. Но тогда придется примириться с оглаской.
– Да. Я думал и об этом. И никак не могу решиться.
– Я согласен с вами, что негодяй должен быть наказан, но следует взвесить и все последствия.
Экройд вскочил и забегал по комнате. Потом снова сел.
– Послушайте, Шеппард. Остановимся пока на этом. Если она не выскажет своего желания, пусть все останется как есть.
– Выскажет? – переспросил я с изумлением.
– У меня глубокое убеждение, что она должна была оставить мне прощальное слово. Это бездоказательно, но я верю.
Я покачал головой, но спросил:
– Она вам ничего не написала?
– Я убежден, что написала, Шеппард! И более того, я чувствую, что, добровольно выбрав смерть, она желала, чтобы все открылось: она жаждала хоть из гроба отомстить этому человеку. Я верю, что, если бы мы увиделись еще раз, она бы назвала мне его имя и попросила поквитаться с ним. Вы согласны со мной?
– Да, в некотором отношении. Если, как вы выразились, она выскажет свое желание…
Я замолчал: дверь бесшумно отворилась, Паркер внес на подносе письма.
– Вечерняя почта, сэр, – сказал он, подавая поднос Экройду, и, собрав кофейные чашки, так же бесшумно вышел.
Я поглядел на Экройда. Он сидел неподвижно, уставившись на длинный голубой конверт. Остальные письма рассыпались по полу.
– Ее почерк, – шепнул он. – Она опустила это письмо вчера вечером, перед тем как… как… – Он разорвал конверт, затем резко обернулся ко мне: – Вы уверены, что заперли окно?
– Конечно, – удивленно ответил я. – А что?
– Весь вечер у меня ощущение, что за мной кто-то следит… Что это?
Мы оба быстро обернулись. Нам показалось, что дверь скрипнула. Я подошел и распахнул ее. За дверью никого не было.
– Нервы… – пробормотал Экройд. Он развернул письмо и начал негромко читать вслух: – «Мой дорогой, мой любимый Роджер! Жизнь за жизнь. Я понимаю. Я прочла это сегодня на твоем лице. И вот я выбираю единственный открытый для меня путь. Тебе же я завещаю покарать человека, который превратил мою жизнь в ад. Я отказалась назвать тебе его имя, но я сделаю это сейчас. У меня нет ни детей, ни близких, так что не бойся огласки. Если можешь, Роджер, мой дорогой, мой любимый, прости меня за то, что я собиралась обмануть тебя, – ведь когда настало время, я не смогла…»
Экройд собирался перевернуть листок и остановился.
– Шеппард, простите меня, но я должен прочитать это письмо один, – глухо сказал он. – Оно написано мне, и только мне. – Он снова вложил письмо в конверт. – Потом, когда я буду один…
– Нет! – импульсивно вскричал я. – Прочтите его теперь.
Экройд удивленно посмотрел на меня.
– Простите, – поправился я, покраснев. – Я не хотел сказать – вслух. Просто прочтите его, пока я еще здесь, я подожду.
Но Экройд покачал головой:
– Нет, потом.
Однако, сам не понимая почему, я продолжал настаивать:
– Прочтите хотя бы его имя.
Экройд по натуре упрям. Чем больше его убеждаешь, тем сильнее он упирается. Все мои уговоры не привели ни к чему.
Было без двадцати минут девять, когда Паркер принес письма. И когда я ушел от Экройда без десяти девять, письмо все еще оставалось непрочитанным. У двери меня охватило сомнение, и я оглянулся – все ли я сделал, что мог? Да, кажется, все. Покачав головой, я вышел, притворив за собой дверь.
И вздрогнул от неожиданности: передо мной стоял Паркер. Он смутился, и мне пришло в голову, что он подслушивал у дверей. Жирное, елейное лицо и явно подленькие глазки.
– Мистер Экройд просил меня передать вам, чтобы его ни в коем случае не беспокоили, – холодно сказал я.
– Слушаю, сэр… Мне… мне показалось, что звонили.
Это была настолько явная ложь, что я не стал ничего отвечать. Паркер проводил меня до передней и подал мне пальто. Я вышел в ночь. Луна зашла, было темно и тихо. Когда я миновал сторожку, часы на деревенской церкви пробили девять. Я свернул налево к деревне и чуть не столкнулся с человеком, шагавшим мне навстречу.
– В «Папоротники» сюда, мистер? – спросил незнакомец.
Я взглянул на него. Воротник поднят, шляпа нахлобучена на глаза. Лица почти не было видно, но все же оно показалось мне молодым. Голос хриплый, простонародный.
– Вот ворота парка, – сказал я.
– Спасибо, мистер, – ответил он и после паузы добавил, что было совершенно излишне: – Я тут впервые.
Он прошел в ворота, а я поглядел ему вслед. Странно: голос показался мне знакомым, но я не мог припомнить, где его слышал. Через десять минут я уже был дома. Каролина сгорала от любопытства – почему я вернулся так рано, и мне пришлось несколько уклониться от истины, описывая вечер. У меня осталось неприятное ощущение, что она, несмотря на мои уклончивые ответы, о чем-то догадывается.
В десять часов я зевнул и предложил ложиться спать. Каролина согласилась. Была пятница, а по пятницам я завожу часы, что я и проделал, пока Каролина проверяла, заперты ли двери.
В четверть одиннадцатого, когда я поднимался в спальню, в приемной зазвонил телефон. Я сбежал вниз и взял трубку.
– Что? – сказал я. – Что? Конечно, сейчас иду! – Я кинулся наверх, схватил свой чемоданчик, уложил в него еще бинты. – Звонил Паркер, – закричал я Каролине, – из «Папоротников»! Там только что обнаружили, что Роджер Экройд убит.
