Он называет меня големом. Как отвратительно точно! Голем, согласно легенде, существо, сделанное из слова и глины; безгласный раб, не имеющий иной цели, кроме исполнения любых требований хозяина. Но в одной из историй голем восстает — знал ли ты, Голубоглазый, что твой раб может восстать? — и выступает против своего создателя. Что там потом? Не помню. Но знаю, что кончилось плохо.

Неужели он действительно так думает обо мне? Он всегда был слишком самонадеянным. Даже в детстве, когда его чуть ли не все на свете презирали, в нем сквозило высокомерие, прочная вера в то, что он особенный, что таких больше нет, что ему на роду написано в один прекрасный день стать кем-то весьма значительным. Возможно, впрочем, это дело рук его матери. Ох уж эта Глория Грин и выдуманные ею цвета! Нет, его я, конечно, не защищаю, но все-таки с ее стороны совершенно дикая идея — распределять сыновей по цветам, как белье перед стиркой! Словно цвет может сделать тебя хорошим или плохим, словно любое преступление можно отстирать и вывесить на просушку…

Смешно, не так ли? Он ведь ненавидит ее, но не способен просто взять и уйти. Вместо этого, оставаясь с ней, он практикует собственные формы эскапизма. Уже несколько лет вся его жизнь протекает только в его голове. А для поручений у него есть голем, отлитый соответствующим образом и снабженный множеством различных функций…

Он лжет. Это всего лишь вымысел. Просто пытается пробить брешь в моей обороне. Ему известно, что память у меня «заедает», как сломанный проектор, который больше одного слайда подряд показать не способен. Да и рассказы Голубоглазого о тех или иных событиях всегда намного лучше моих — это все равно что фотографии высокого разрешения в сравнении с жалкими черно-белыми «зернистыми» снимками. Это правда, душа моя была исполнена смятения и раздражения. Но я никогда не была убийцей.

И он знает это. Он просто надо мной издевается. Хотя, конечно, он может быть очень убедительным. Ему и прежде приходилось лгать полиции, приписывая другим то, в чем виноват он сам. Интересно, а на этот раз он станет меня обвинять или нет? Удалось ли ему найти в квартире Найджела или в Доме с камином что-нибудь такое, что можно представить как основную улику? Или он просто пытается втянуть меня в диалог и выиграть время? А может, он изображает пикадора, старается раззадорить меня, точно быка, вынуждает первой сделать следующий шаг?

«Мальчики, играющие с огнем, могут обжечься».

Я бы не сумела выразиться точнее. Если он пытается как-то меня дезориентировать, то он ступил на опасную тропу. Теперь мне следовало бы, не обращая на него внимания, просто сесть в машину и уехать отсюда, но меня прямо-таки пожирает гнев. Слишком долго я играла в его заумные игры; мы все играли в них и этим совершенно его испортили и избаловали. Для него невыносимы чужие физические страдания, однако от чужих душевных страданий он расцветает. Так с какой стати мы позволяем ему это? И почему, интересно, никто до сих пор против этого не взбунтовался?

Ага, секунду назад пришло сообщение по электронной почте; я прочитала его с мобильного телефона.

«Напоминаю: каждый день поливай орхидею и ухаживай за ней.

А если бы ты в мое отсутствие стала ухаживать за всей моей коллекцией, я был бы тебе очень благодарен. Орхидеям комфортно в теплой влажной атмосфере, подальше от прямых солнечных лучей. Поливай умеренно. Не допускай, чтобы корни мокли. Спасибо. Пока.

Голубоглазый».

Не представляю, что он имеет в виду. Неужели подозревает, что я сбегу? Нет, скорее, он просто играет со мной, пытается заставить забыть об осторожности. Его орхидея стоит на заднем сиденье моего автомобиля, прочно закрепленная между двумя тяжелыми коробками. Почему-то мне не хочется оставлять ее здесь. Она выглядит такой безобидной со своим пучком крошечных цветочков.

И тут вдруг меня осеняет. Эта мысль появляется вместе с воспоминанием о запахе той орхидеи. И кажется такой ясной, такой прекрасной, точно свет маяка в тумане.

Должно же это когда-то кончиться, разве не понятно? Я слишком долго тащилась за ним следом, точно тот хромой мальчик из Гаммельна за Крысоловом. Это он сделал меня такой. Я плясала под его дудку. Моя кожа, точно карта, покрыта шрамами и отметинами того, что он сделал со мной. Но теперь я вижу его таким, какой он есть на самом деле: мальчишкой, который столько раз кричал «убийство», что наконец кто-то ему поверил…

Я изучила его повседневную жизнь, словно свою собственную. Из дома он выйдет без четверти пять, притворяясь, как обычно, что отправляется на работу. Не сомневаюсь, как раз тогда он и сделает свой первый ход. Вряд ли он будет в состоянии сопротивляться такому искушению, как «Розовая зебра» с ее теплыми манящими огнями, зная, что внутри нахожусь я, такая одинокая, уязвимая и беззащитная, точно мотылек, попавший внутрь светильника.

Он проедет на своем синем «пежо» по Милл-роуд и припаркуется на углу возле церкви Всех Святых, где снег всегда убран. На всякий случай проверит улицу — сейчас она совершенно пустынна — и пешком дойдет до «Зебры», стараясь держаться теневой стороны. Внутри кафе радио играет достаточно громко, что заглушит его шаги. Сегодня не классическая музыка, хотя я уже не боюсь ее — этот страх принадлежал Эмили; теперь надо мной не властна даже «Фантастическая симфония» Берлиоза.

Дверь на кухню заперта на щеколду. Ее довольно легко открыть — но сначала он обязательно поднимет глаза на неоновую вывеску, на эти мерцающие слова «Розовая зебра», от которых исходит едва ощутимый, призрачный запах газа…

Вот видите? Мне известны все его привычки. Теперь я использую его дар против него самого — тот самый дар, который он взял у своего брата. И когда реальный запах газа достигнет его ноздрей, он просто прогонит эту иллюзию прочь, как делал множество раз, и не станет обращать на нее внимание, по крайней мере, пока не войдет и дверь за ним тихонько не затворится.

Я особым образом переделала эту дверь; теперь повернуть ручку изнутри невозможно. К тому времени газ будет включен уже несколько часов. И к пяти часам будет достаточно любой искры, чтобы все вспыхнуло — щелкнет ли он выключателем или зажигалкой или включит мобильный телефон…

Меня там уже не будет, я давно уже оттуда уеду, так что ничего не увижу. Но мой мобильник имеет выход в Интернет, и у меня есть номер Голубоглазого. Он, конечно, должен еще сделать выбор — войти или не войти. Ведь жертва сама выбирает собственную судьбу. Никто не заставляет его входить, значит, некого и винить за то…

Возможно, когда он исчезнет, я снова стану свободной. Свободной от его желаний, зеркально отражающих мои собственные. Интересно, а куда девается отражение после того, как зеркало разбито? Что происходит с молнией, когда заканчивается гроза? В реальной жизни так мало смысла, смысл есть только в фантазиях. Я так долго была вымышленным персонажем, героиней одной из его многочисленных историй! Интересно, вымышленные персонажи когда-нибудь восстают против своих создателей?

Хочу думать, что все произойдет не слишком быстро. Что у него хватит времени понять. Когда он слепо сунет голову прямо в смертельную ловушку, надеюсь, у него останется несколько секунд, чтобы крикнуть, попытаться вырваться и спастись. Он будет с отчаянием барабанить кулаками в запертую дверь и наконец вспомнит обо мне, о том големе, что восстал против хозяина…