22
Идя с Алонсо по коридорам к самому дальнему из отделений и все дальше и дальше углубляясь в недра лечебницы, Старлинг ухитрилась почти не слышать ни лязганья дверей, ни воплей и стонов, хотя всей кожей чувствовала, как содрогается от них воздух. Атмосфера давила на нее, словно она погружалась все глубже и глубже под воду.
Сознание, что умалишенные — здесь, рядом; мысль о том, что Кэтрин Мартин, связанная и в полном одиночестве, в руках одного из им подобных; что он, возможно, ходит вокруг нее, нащупывая в карманах свои страшные инструменты, — все это подгоняло Старлинг, придавало решимости. Но ей нужна была не только решимость. Тут нужно быть предельно спокойной и твердой, точно нацеленной и острой, словно скальпель хирурга. Нужно сохранять терпение, хоть время поджимает ужасно, и следует спешить изо всех сил. Если доктор Лектер и знает ответ, ей придется нащупывать его среди неисчислимых ответвлений его мысли.
Старлинг вдруг осознала, что думает о Кэтрин Бейкер Мартин, как о ребенке, чью фотографию она видела по телевидению: маленькая девочка на яхте.
Когда они подошли к последней тяжелой металлической двери, Алонсо позвонил.
— Научи нас любви, научи равнодушию, научи нас спокойствию и тишине.
— Простите, вы что-то сказали? — спросил Алонсо, и Старлинг поняла, что говорила вслух.
Он передал ее огромному надзирателю, отворившему им дверь. Клэрис заметила, что, повернув назад, Алонсо перекрестился.
— С возвращеньицем, — сказал надзиратель и задвинул засовы.
— Привет, Барни.
Огромный указательный палец Барни был заложен меж страниц толстой книги в мягкой обложке: он боялся потерять страницу. Старлинг прочла название: «Разум и чувствительность», Джейн Остин. Сегодня Старлинг была настроена замечать все вокруг, до мельчайших деталей.
— Как вам освещение сделать? — спросил Барни.
В коридоре между камерами было почти темно. В дальнем конце она видела яркий свет, падавший на пол из последней камеры.
— Доктор Лектер не спит.
— Как всегда. Он по ночам не спит, даже если свет потушен.
— Оставьте освещение как есть, пожалуйста.
— Идите по середине коридора, не касайтесь решеток, хорошо?
— Я хочу выключить телевизор.
С тех пор как она была здесь в последний раз, телевизор переставили. Теперь он стоял в самом конце, в небольшом холле, экраном к коридору, так что обитатели камер могли смотреть передачи, прислонившись головой к решетке.
— Это запросто. Выключите звук, только изображение оставьте. Некоторые из них любят на экран смотреть. Стул уже там, если он вам понадобится.
Старлинг пошла по слабо освещенному коридору одна. Она не заглядывала в камеры, меж которыми шла. Звук собственных шагов казался ей слишком громким. Из одной-двух камер слышался хлюпающий храп, в третьей кто-то приглушенно хихикал.
В камере умершего Миггза теперь был новый обитатель. Она видела длинные ноги, вытянутые на полу вдоль решетки, и голову, прижатую к прутьям. Проходя мимо, Старлинг посмотрела внимательнее. На полу, посреди обрывков чертежной бумаги, сидел человек с абсолютно пустым лицом. Широко раскрытые глаза отражали мелькание экрана, блестящая нить слюны протянулась от уголка рта к плечу.
Ей не хотелось заглядывать в клетку доктора Лектера, прежде чем станет ясно, что он ее заметил. Она прошла мимо, не повернув головы и ощущая странное покалывание между лопатками, подошла к телевизору и выключила звук.
На докторе Лектере была белая больничная пижама, белой была и камера, и все в ней. Яркими пятнами выделялись лишь волосы и глаза доктора Лектера и красногубый рот на его лице, бледность которого из-за многолетнего пребывания взаперти почти сливалась с белизной, окружавшей его. Рот, волосы, глаза, казалось, парили в пространстве над белым воротником сорочки. Лектер сидел у стола за нейлоновой сетью, не позволявшей ему приблизиться к решетке. Он набрасывал что-то на оберточной бумаге, используя в качестве модели собственную руку. Она видела, как он повернул руку и, с напряжением сжав пальцы, принялся рисовать внутреннюю сторону предплечья. Чтобы смягчить резкие линии, проведенные углем, он растирал их мизинцем, словно растушевкой.
Она подошла чуть ближе к решетке, и он поднял голову. Старлинг показалось, что все тени камеры сосредоточились в его глазах и треугольнике волос надо лбом.
— Добрый вечер, доктор Лектер.
Губы его разомкнулись, появился кончик языка, такой же красный. Язык коснулся верхней губы — точно в центре — и исчез.
— Клэрис.
Она расслышала металлический скрежет в его голосе и подумала: «Интересно, как давно он разговаривал с кем-нибудь в последний раз?» Биты молчания…
— Поздновато для курсанта Академии, — сказал он.
— И по ночам приходится учиться, ответила она, жалея, что голос ее звучит не очень-то бодро. — Вчера я была в Западной Вирджинии…
— Вы поранились?
— Нет, я…
— А пластырь зачем? Тут она вспомнила.
— Ну да я поцарапалась о бортик бассейна, когда плавала сегодня днем. — Пластырь на икре нельзя было увидеть под брюками, он чувствует запах. — Я была в Западной Вирджинии вчера. Они там обнаружили тело самой последней жертвы Буффало Билла.
— Не совсем самой последней, Клэрис.
— Почти самой последней.
— Да.
— Она была оскальпирована. Точно, как вы сказали.
— Вы не возражаете, если я буду рисовать, разговаривая с вами?
— Нисколько, пожалуйста.
— Вы осматривали останки?
— Да.
— А прежние его опыты вы видели?
— Нет, только фотографии.
— Как вы себя чувствовали?
— Сначала мне стало не по себе. Потом я была занята.
— А потом?
— Потрясена.
— И вы могли функционировать нормально? — Доктор Лектер потер уголек о край оберточной бумаги, чтобы заострить кончик.
— Отлично. Я функционировала отлично.
— Для Джека Крофорда? Или он больше не выезжает на место преступления?
— Он был там.
— Клэрис, доставьте мне удовольствие — на одно мгновение, прошу вас. Наклоните голову вперед… Просто повесьте голову, словно спите. Еще секундочку. Спасибо, теперь уловил. Садитесь, если хотите. Вы говорили Джеку Крофорду о том, что я вам сказал, до того как ее нашли?
— Да. Он… Ну, он фактически отмахнулся…
— А после того как он увидел этот труп в Западной Вирджинии?
— Он разговаривал с его главным советником по этим вопросам, из университета…
— С Аланом Блумом.
— Точно. Доктор Блум сказал: Буффало Билл подстраивается под образ, созданный журналистами: бульварные газетенки всячески обыгрывали идею, что вот-вот этот парень начнет снимать с жертв скальпы. Доктор Блум сказал: всем было ясно, что Буффало Билл именно так и поступит.
— Доктору Блуму было ясно, что Буффало Билл именно так и поступит?
— Так он сказал.
— Ему было ясно, но он предпочел промолчать. Интересно. А вы что думаете, Клэрис?
— Не могу сказать с уверенностью.
— Вы изучаете психологию, судебную медицину. Там, где сливаются эти два потока, можно взять хороший улов, не правда ли? Каков ваш улов, Клэрис?
— Пока что небогатый.
— Что эти науки говорят о таких, как Буффало Билл?
— По классическому определению он — садист.
— Жизнь слишком скользкая штука, чтобы судить о ней по классическим определениям, Клэрис. Гнев представляется похотью, волчанка — крапивницей. — Доктор Лектер закончил набросок левой руки, переложил уголь из правой в левую и принялся за набросок правой, действуя столь же уверенно. — Вы имеете в виду определения из книги доктора Блума?
— Да.
— Про меня вы там тоже прочитали?
— Да.
— И как он меня описывает?
— Как случай чистой социопатии.
— Вы полагаете, доктор Блум всегда прав?
— Я все жду, когда проявится недостаточная глубина аффекта.
Доктор Лектер улыбнулся, обнажив в улыбке мелкие белоснежные зубы.
— Крупные специалисты окружают нас со всех сторон, Клэрис. Доктор Чилтон утверждает, что Сэмми — тот, что позади вас, — страдает гебефренией и окончательно потерян для мира. Он поместил Сэмми в камеру покойного Миггза, так как полагает, что Сэмми уже сказал жизни последнее «прости». А вы знаете, как обычно развивается гебефрения? Не беспокойтесь, он вас все равно не услышит.
— Эти больные труднее всего поддаются лечению, — ответила она. — Обычно они безвозвратно уходят в себя или у них наступает дезинтеграция личности.
Доктор Лектер извлек что-то из-под листов оберточной бумаги и положил на передвижной поднос. Старлинг подтянула поднос к себе.
— Только вчера Сэмми переслал мне это во время ужина, — сказал доктор Лектер.
Это был обрывок чертежной бумаги с надписью цветным карандашом:
Я ХАЧУ УЙТИ К ИССУССУ
Я ХАЧУ С ХРЕСТОМ ПАЙТИ
Я СМАГУ УЙТИ С ИССУССАМ
ЭСЛЕ БУДУ ХАРАШО СИБЯ ВЕСТИ
СЭММИ
Старлинг оглянулась через плечо. Сэмми по-прежнему сидел на полу, лицо его, как и прежде, было пусто, голова опиралась на прутья решетки.
— Вы не могли бы прочесть это вслух? Он не услышит.
Старлинг начала:
— «Я хочу уйти к Иисусу, я хочу с Христом пойти, я смогу уйти с Иисусом, если буду хорошо себя вести».
— Нет, нет. Более жестко и ритмично, знаете, «Робин-Бобин Барабек…» — в таком темпе и ритме. Размер меняется, но напор тот же самый. — Лектер принялся тихонько отбивать такт ладонями: «Робин-Бобин Ба-ра-бек скушал сорок чело-век…» Напряженно, понимаете ли? Страстно: «Я хачу уйти к Иссуссу, я хачу с Хрестом пайти».
— Понятно, — сказала Старлинг, кладя обрывок бумаги назад на поднос.
— Да ничего вам не понятно. — Доктор Лектер вскочил на ноги, его худощавая фигура неожиданно приобрела гротескные очертания: он скорчился и присел, точно гном, подскакивая и отбивая такт ладонями; голос его звучал, словно гидролокатор: «Я хачу уйти к Иссуссу…»
За ее спиной неожиданно, словно рык леопарда, раздался голос Сэмми, низкий и громкий как у обезьяны-ревуна. Он стоял, вжимая посиневшее и напряженное лицо в решетку; вены на шее вздулись, голос гремел:
Я ХАЧУ УЙТИ К ИССУССУ
Я ХАЧУ С ХРЕСТОМ ПАЙТИ
Я СМАГУ УЙТИ С ИССУССАМ
ЭСЛЕ БУДУ ХА-РА-ШО СИБЯ ВЕСТИ
Тишина. Старлинг вдруг обнаружила что стоит на ногах, что стул ее опрокинулся, а бумаги валяются на полу.
— Прошу вас, — сказал доктор Лектер, теперь снова прямой и грациозный, словно танцор. Он указывал ей на стул, прося садиться. Он и сам легко опустился на свой привинченный к полу стул и оперся подбородком о кисть руки.
— Вовсе ничего вам не понятно, — повторил он. — Сэмми глубоко религиозен. Просто он разочарован из-за того, что Христос так запаздывает. Можно, я расскажу Клэрис, почему ты здесь, Сэмми?
Сэмми ухватился рукой за нижнюю часть лица, чтобы остановить дрожание подбородка.
— Можно, Сэмми? — повторил доктор Лектер.
— А-га-а, — произнес Сэмми сквозь пальцы.
— Сэмми положил голову своей матушки на поднос для сбора пожертвований в баптистской Церкви При Дороге, что в Труне. Они пели «Отдайте все лучшее Господу», а у него не было ничего лучше. Спасибо, Сэмми, все в полном порядке. Можешь смотреть телевизор, — приказал Лектер.
Огромный человек опустился на пол и снова прижался головой к решетке точно в той же позе, что и раньше. Мелькавшие на телеэкране образы ввинчивались в его зрачки, на лице поблескивали теперь три серебряные полоски — слюна и слезы.
— Ну-с. Посмотрим, справитесь ли вы с его проблемой, тогда, может быть, я попробую справиться с вашей. Quid pro quo. Он больше не слушает.
Старлинг пришлось довольно туго.
— Содержание стиха меняется от «уйти к Иисусу» до «пойти с Христом», — сказала она — Это осмысленная последовательность: уйти к, прибыть, пойти с.
— Да, это линейная прогрессия. Мне особенно по душе то, что он знает, что «Иссусс» и «Хрест» — одно и то же лицо. Это значительный прогресс. Идея единого Бога, одновременно единого в трех лицах, трудна для восприятия, особенно для Сэмми, который вряд ли может разобраться, сколько лиц у него самого.
— Он видит причинную связь между своим поведением и целями, а это говорит о структурированном мышлении, — продолжала Старлинг. — О том же свидетельствует и способность справиться с рифмой. Его чувства не притуплены — он плачет. Вы полагаете, он шизофреник с признаками кататонии?
— Да. Вы чувствуете, как от него пахнет? Специфический запах пота, напоминающий козлиный, — это транс-3-метил-2 гексеновая кислота. Запомните: это запах, характерный для шизофрении.
— И вы убеждены, что это поддается лечению?
— Особенно сейчас, когда он выходит из фазы ступора. Как блестят его щеки!
— Доктор Лектер, почему вы считаете, что Буффало Билл не садист?
— Потому что в газетах пишут, что следы веревок обнаружены на кистях рук, а не на щиколотках. Вы заметили такие следы на щиколотках женщины, которую видели в Западной Вирджинии?
— Нет.
— Клэрис, если кожу сдирают для развлечения, жертву подвешивают вверх ногами, чтобы кровяное давление в голове и груди поддерживалось как можно дольше и сознание сохранялось. Вам это неизвестно?
— Нет.
— Когда вернетесь в Вашингтон, пойдите в Национальную галерею и взгляните на Тицианово «Наказание Марсия», пока картину не отослали назад в Чехословакию. Замечательная вещь, особенно хороши у Тициана детали: посмотрите на Пана — как стремится помочь… и водичку в ведре подносит.
— Доктор Лектер, у нас возникли чрезвычайные обстоятельства и в то же время необычно благоприятные возможности.
— Для кого?
— Для вас — если нам удастся спасти эту девушку. Вы видели сенатора Мартин по телевидению?
— Да, я смотрел вечерние новости.
— Что вы думаете о ее заявлении?
— Неправильно построено, но безвредно. У нее дурные советчики.
— Она очень влиятельный человек, доктор Лектер. И очень решительный.
— Выкладывайте.
— Я считаю, что ваша проницательность необычайна. Сенатор Мартин дала понять, что, если вы поможете нам вызволить Кэтрин живой и невредимой, она в свою очередь, поможет вам получить перевод в федеральную больницу, и если там есть помещение с окном, вы его получите. Вас могут, кроме того, попросить анализировать письменные психиатрические заключения по профилю личности поступающих пациентов, короче говоря, вы получите работу. Но ослабления мер безопасности не обещают.
— Не верю, Клэрис.
— Напрасно.
— О, вам-то я верю. Но существует масса вещей, весьма характерных для человеческого поведения, о которых вы знаете нисколько не более того, как надо правильно сдирать с людей кожу. Вам не кажется, что, с точки зрения сенатора Соединенных Штатов, вы не совсем тот человек, которого следовало выбрать для подобного поручения?
— Меня выбрали вы, доктор Лектер. Вы сочли возможным говорить со мной. Вам хотелось бы поговорить с кем-нибудь другим? Или вы просто полагаете, что не способны помочь?
— Это звучит оскорбительно и неправдоподобно, Клэрис. Я не верю, что Джек Крофорд допустит, чтобы какая бы то ни было реальная компенсация добралась до этой камеры и ее обитателя… Возможно, я и соглашусь сообщить одну вещь, которую вы сможете передать сенатору. Но я действую строго по принципу «оплата при доставке». Может, я соглашусь в обмен на информацию о вас самой. Да или нет?
— Сначала послушаем ваш вопрос.
— Да или нет? Кэтрин ждет, не правда ли? Прислушивается к вжиканью ножа об оселок. Как вы думаете, что бы она вам порекомендовала сделать?
— Послушаем ваш вопрос.
— Ваше самое худшее воспоминание детства.
Клэрис набрала в легкие побольше воздуха.
— Быстрей, быстрей. Меня не интересует ваша самая худшая выдумка.
— Смерть отца.
— Расскажите.
— Он был полицейским, начальником отделения. Как-то ночью он застал на месте преступления двух домушников-наркоманов. Они выходили из аптеки-закусочной через черный ход. Когда он вылезал из своего пикапа, у него заело дробовик, и они его убили.
— Заело?
— Он затвор не задвинул до конца, а дробовик был очень старый, «Ремингтон-870», и у него патрон перекосило. Когда такое случается, дробовик не стреляет, приходится его разбирать. Я думаю, он задел бегунком затвора о дверь пикапа, когда вылезал.
— Он умер сразу?
— Нет. Он был очень здоровый. Он протянул целый месяц.
— Вы навещали его в больнице?
— Доктор Лектер… Да.
— Назовите какую-нибудь деталь из тех, что вам ярче всего запомнилась в той больнице.
Старлинг прикрыла глаза:
— Приходила женщина из соседней палаты. Пожилая. Одинокая. Читала ему наизусть последние строки «Танатопсиса». Думаю, она не знала, что еще ему сказать. Хватит. Теперь ваша очередь.
— Вы правы: обмен адекватный. Вы были откровенны, Клэрис, я всегда знаю, так ли это. Думаю, было бы замечательно узнать вас поближе в иных обстоятельствах, так сказать, в личной жизни.
— Quid pro quo.
— Кстати, о жизни. Как по-вашему, эта девушка в Западной Вирджинии физически была очень привлекательна?
— Она тщательно следила за своей внешностью.
— Не тратьте мое время на излишние увертки.
— Она была грузновата.
— Слишком крупна?
— Да.
— Убита выстрелом в грудь?
— Да.
— Вероятно, плоскогруда?
— Для ее роста и полноты — да.
— Но бедра широкие. Вместительные.
— Да.
— Еще что?
— В горле у нее обнаружили насекомое, специально помещенное туда. Об этом в прессе не сообщалось.
— Бабочка?
На мгновение у нее перехватило дыхание. Оставалось только надеяться, что он не заметил.
— Ночная, — сказала она — Пожалуйста, объясните мне, как вы могли это предвидеть.
— Клэрис, я намерен сказать вам, зачем Буффало Биллу нужна Кэтрин Мартин, а затем пожелать спокойной ночи. На данных условиях это будет моим последним словом. Вы можете сообщить сенатору Мартин, чего он хочет от ее дочери, и пусть она предложит мне что-нибудь поинтереснее… Или пусть ждет, пока Кэтрин всплывет где-нибудь в реке в один прекрасный день. Тогда сенатор убедится, что я был прав.
— Чего он от нее хочет, доктор Лектер?
— Он хочет сделать себе жилет с сиськами, — сказал доктор Лектер.
