Дэлглиш не был готов покинуть коллегию. У него было еще одно дело. Поднявшись по лестнице, он отпер кабинет Венис Олдридж. Там не осталось никаких следов ее пребывания. Дэлглиш сел в удобное кресло и вращением подогнал его под свой рост – больше 180 см. Он вдруг вспомнил рассказ Нотона, как тот обнаружил здесь мертвое тело – кресло от его прикосновения повернулось, и перед Нотоном оказался глаз с обращенным кверху, застывшим взглядом. Но теперь комната не вызывала былого ужаса, это был просто пустой кабинет, пропорционально и функционально обустроенный. Он ожидал, как все последние двести лет, очередного владельца, который провел бы здесь несколько лет в трудах, а потом закрыл за собой дверь, победив и уйдя на повышение или проиграв и выйдя из игры.

Дэлглиш включил настольную лампу и раскрыл папку Эдмунда Фроггета. Вначале он листал страницы без особого интереса, но потом собранный материал привлек его внимание. Это был уникальный архив. В последние два года Фроггет поставил себе задачу посещать каждый судебный процесс, в котором принимала участие Венис Олдридж, редко – как адвокат обвинения, чаще – как защитник. Фроггет указывал место рассмотрения дела, имена подзащитного, судьи, обвинителя, защитника и кратко со слов прокурора обрисовывал суть дела. Аргументам обеих сторон подводился итог, изредка снабженный комментариями.

Мелкий, убористый почерк с причудливо выписанными буквами подчас трудно было разобрать. Отчеты показывали исключительное понимание сложностей процесса. В центре внимания Фроггета всегда находился объект его мании, ее выступления. Иногда его комментарии выдавали педагога, как если бы он был главным адвокатом, усердно отслеживающим действия подчиненного или ученика. У Фроггета наверняка была записная книжка, куда он заносил детали процесса сразу на месте или как только возвращался домой. Дэлглиш представил себе, как этот маленький человечек приходит один в пустую квартиру и садится за стол, чтобы внести еще несколько страниц анализа, комментариев и критики в эту регистрацию профессиональной жизни. Свой отчет Фроггет любил украшать фотографиями, позаимствованными обычно из газетных сообщений, опубликованных после вынесения приговора. Здесь были фотографии судей, приступивших к работе в начале нового календарного года, – тот, кто вел дело, о котором писали в статье, был обведен карандашом. Попадались там и случайные фотографии, снятые явно самим Фроггетом за стенами суда.

Именно эти фотографии, аккуратно вклеенные и подписанные все тем же мелким, затейливым почерком, вызвали у Дэлглиша прежнее, неприятное чувство – сочетание жалости и раздражения. Что будет делать Фроггет со своей жизнью теперь, когда предмет обожания безжалостно отнят, а папка с материалами превратилась в печальное напоминание – memento mori? Некоторые газетные вырезки пожелтели от времени или пребывания на воздухе. Сильно ли он горевал? В голосе Фроггета звучало благородное сожаление, за которым могло скрываться личное горе, но Дэлглиш подозревал, что он еще не осознал реальность смерти своей ученицы. Пока Фроггет охвачен лихорадочным возбуждением, важностью своей роли хранителя архива, переданного полиции, чувством, что он чего-то значит. А может, он больше интересуется преступлением, чем жертвой? Продолжит ли он регулярные посещения Олд-Бейли в поисках драмы, которая придаст смысл его существованию? И как насчет его остальной жизни? Что все-таки произошло в школе? Трудно поверить, что Фроггет был в прошлом заместителем директора. И что перенесла Венис Олдридж, имевшая отца-садиста и которая, не в силах помочь его жертвам, росла в обстановке стыда и ужаса?

В таких думах Дэлглиш машинально перевернул страницу. И тут увидел фотографию с подписью: «Люди, ожидающие на улице перед Олд-Бейли вынесения приговора по делу Мэтью Прайса 20 октября 1994 года». Фотография, снятая с другой стороны улицы, запечатлела очередь примерно из двадцати человек. Одной из стоящих впереди была Джанет Карпентер. Дэлглиш достал лупу и внимательно всмотрелся в лицо, но мог бы этого и не делать. Изображение было таким четким, что Дэлглиш не мог взять в голову, почему Фроггет предпочел показать лицо женщины, а не длину очереди. Не похоже, что она знала о съемке. Лицо Карпентер было обращено к камере, но смотрела она поверх плеча фотографа, как будто что-то – крик или другой внезапный звук – привлекло ее внимание. Одета она была аккуратно и без всяких попыток изменить внешность.

Это, конечно, могло быть совпадением. У миссис Карпентер могло возникнуть неожиданное желание посетить судебный процесс. Или ее заинтересовало само дело. Дэлглиш подошел к книжному шкафу и стал рыться в справочниках. Этот процесс он нашел быстро. Венис Олдридж защищала мелкого жулика, который неосмотрительно перешел в более опасную категорию преступников и совершил попытку вооруженного ограбления ювелирного магазина в пригороде Стэн-Мор. Выстрелом он ранил, но не убил владельца. Свидетельства против него были неоспоримые. Венис Олдридж не могла много сделать для своего клиента – разве что составить толковое прошение о снисхождении, которое помогло бы скостить три года из довольно большого срока. Знакомясь с процессом, Дэлглиш не находил в нем связи ни с Джанет Карпентер, ни с настоящим делом. Так чего она так терпеливо ждала, стоя у Олд-Бейли? Может быть, в этот день был еще один суд, к которому у нее был личный интерес? Или ее интересовала сама Олдридж?

Дэлглиш продолжил изучение архива Фроггета. Он прошел уже больше половины и тут, перевернув очередную страницу, увидел на этот раз не лицо, а имя: Дермот Бил, осужденный 7 октября 1993 года Судом Короны в Шрусбери за убийство внучки миссис Карпентер. После секундного замешательства аккуратно напечатанное имя стало, казалось, расти и чернеть перед глазами Дэлглиша. Он подошел к шкафу и отыскал блокнот мисс Олдридж. То же самое имя, более ранний процесс. Дермот Бил не один раз обвинялся в изнасиловании и убийстве ребенка. В октябре 1992 года, как раз годом раньше, Венис Олдридж добилась его оправдания в Олд-Бейли. Дермот Бил вышел на свободу, чтобы снова убивать. Оба убийства были поразительно схожи. Бил был сорокатрехлетним коммивояжером. В обоих случаях ребенка сбивали с велосипеда, насильно увозили, насиловали и убивали. И в том и в другом случае тело находили через несколько недель, слегка присыпанное землей. И даже тут было сходство: страшные находки обнаруживали семьи, совершающие утренние воскресные прогулки с собаками. Животные приходили в возбуждение, скребли мягкую землю, пока не докапывались до одежды и маленькой ручки.

Неподвижно застыв за столом, Дэлглиш представил, как все могло происходить и как, возможно, происходило. Якобы случайный наезд, который вовсе не был случайным, лживые слова утешения, предложение, сделанное перепуганному ребенку, сесть в машину к дяде, который отвезет ее к матери. Он представлял себе брошенный у дороги велосипед и крутящиеся, постепенно замирающие колеса. В первом случае защита была на высоте. В блокноте Олдридж была четко обозначена основная линия защиты: «Идентификация? Главного свидетеля обвинения легко сбить с толку. Время? Мог ли Бил доехать за тридцать минут до магазина гончарной посуды от парковки рядом с супермаркетом, где ведется видеонаблюдение? Идентификация автомобиля невозможна. Нет никаких доказательств связи Била с жертвой». Но ни в архиве Фроггета, ни в бумагах мисс Олдридж не было упоминания об этом втором процессе в 1993 году, когда убили внучку миссис Карпентер. Суд состоялся в Шрусбери. Такое же преступление – но другой судебный округ, другой защитник. Все правильно. Дэлглиш слышал, что мисс Олдридж никогда дважды не защищала мужчин и женщин, совершивших то же самое преступление.

Интересно, что она подумала, когда узнала о втором убийстве? Испытала ли чувство вины? У каждого защитника бывают свои ночные кошмары. Не был ли у нее именно этот? А может, она успокаивала себя тем, что просто выполняла свою работу?

Дэлглиш вернул на место записи Олдридж, затем позвонил в следственный отдел. Пирса на месте не было – подошла Кейт. Дэлглиш кратко рассказал ей о том, что ему удалось выяснить.

Последовало молчание. Потом Кейт заговорила:

– А это мотив, сэр. Теперь у нас полный набор: мотив, орудие убийства и благоприятное стечение обстоятельств. И все же могла бы поклясться: когда я впервые ее увидела – тогда, в ее квартире, – известие об убийстве было для нее неожиданностью.

– Может, так и было, – сказал Дэлглиш. – Но мы частично приблизились к разрешению загадки. Завтра утром первым делом поедем на квартиру Джанет Карпентер. Хотелось бы вместе с тобой, Кейт.

– А почему не сегодня вечером, сэр? Она уволилась из «Чемберс». До десяти не ложится. Скорее всего мы застанем ее дома.

– Все равно уже поздно. Когда мы приедем, будет почти десять. А она немолода. Пусть отдохнет. А утром доставим в участок на допрос. Так будет легче для нее связаться с адвокатом. А он ей сейчас понадобится.

Почувствовав в молчании Кейт затаенное нетерпение, Дэлглиш сказал без всяких мрачных предчувствий:

– Не будем торопиться. Она ничего не знает об Эдмунде Фроггете. И бежать не собирается.