В три часа Дэлглиш был на заседании рабочей группы Скотланд-Ярда, где обсуждались последствия закона о секретной службе безопасности, в шесть вместе с Кейт встречался с юристом Венис Олдридж на Пелхем-плейс, после чего должен был ехать в Пимлико на встречу с Марком Ролстоуном.

Кейт договорилась с юристом Николсом Фарн-хемом о встрече по телефону. По низкому голосу с несколько авторитарными нотками, свойственными среднему возрасту, она составила представление о юристе как о постоянном семейном стряпчем, осторожном, консервативном и подозрительно взирающем на любые действия полиции в доме клиента. Но Николс Фарнхем, подъехавший следом за ними и, пока Кейт звонила, перепрыгнувший сразу через несколько ступенек, оказался удивительно молодым, энергичным, живым человеком, не очень огорчившимся потерей клиента.

Дверь открыла миссис Бакли, она сказала, что мисс Октавия сейчас в нижней квартире, но вскоре присоединится к ним. Они поднялись за экономкой по лестнице и оказались в гостиной.

После ухода миссис Бакли Дэлглиш обратился к Николсу Фарнхему:

– Если не возражаете, мы хотели бы ознакомиться с бумагами вашей клиентки. Вы нам очень поможете. Спасибо, что нашли для нас время.

– Я уже был здесь с утра. Хотел узнать, не может ли фирма сделать что-нибудь для дочери мисс Олдридж, и заверил ее, что выдадим ей деньги со счета. Этот вопрос одним из первых задают люди, по-терявшие близких: «Как мне получить деньги?» И это естественно. Со смертью заканчивается жизнь. Но она не отнимает у других потребности в еде, необходимости оплачивать счета, платить жалованье прислуге.

– Как вы находите ее состояние? – спросил Дэлглиш.

Фарнхем колебался:

– Октавии? Думаю, ответ достаточно обычный – справляется.

– Больше шок, чем горе?

– Не думаю, что вы справедливы. Откуда знать, что чувствуют в такое время люди? Ее матери нет на свете всего несколько часов. Рядом с ней жених, но это не помогает. Большинство вопросов задавал он. Хотел знать условия завещания. Полагаю, вопрос естественный, но меня это покоробило.

– Мисс Олдридж консультировалась с вами по поводу помолвки дочери?

– Нет. И времени особенно не было, не так ли? Да и о чем тут говорить? Ведь она совершеннолетняя. Никто ничего не может сделать. Утром, оставшись с ней ненадолго наедине, я шепнул, что опрометчиво принимать важные решения относительно будущего, находясь в состоянии шока или горя, но мой намек остался без внимания. Впрочем, я не могу считаться старым другом семьи. Фирма занимается делами мисс Олдридж двенадцать лет, но в основном это был бракоразводный процесс и покупка собственности. Мисс Олдридж купила этот дом сразу после развода.

– А завещание? Его составляли вы?

– Да. Не то, какое она писала до развода, а то, что было после, вот его мы помогли составить. В ее столе должна лежать копия. Если ее там нет, я и так могу назвать основные пункты. Все достаточно просто. Несколько пожертвований в благотворительные фонды. Пять тысяч фунтов – экономке Роуз Бакли при условии, что к моменту смерти она будет продолжать служить в доме. Обе принадлежащие мисс Олдридж картины – одна находится в «Чемберс», другая – кисти Ванессы Белл – здесь в доме – передать Дрисдейлу Лоду. Все остальное переходит дочери Октавии по достижении совершеннолетия.

– Как мне известно, Октавия совершеннолетняя, – сказал Дэлглиш.

– Первого октября исполнилось восемнадцать. Да, я забыл: восемь тысяч фунтов отходят к ее бывшему мужу Люку Камминзу. Учитывая, что состояние покойной, помимо этого дома, составляет три четверти миллиона, он может счесть сумму ничтожно малой.

– Он поддерживал отношения с ней или дочерью? – спросил Дэлглиш.

– Насколько мне известно, нет. Но, повторяю, я не близкий друг дома. Мне кажется, его решительно изгнали. А может, он сам принял такое решение. В этой восьмитысячной подачке есть что-то унизительное, а мисс Олдридж никогда не казалась мне мелочной или злой женщиной. Впрочем, я толком ее не знал. Вот адвокат она была превосходный.

– Это все в один голос говорят. Просится как эпитафия.

– Тут нечему удивляться, – сказал Фарнхем. – Возможно, она сама выбрала бы такую эпитафию. Для нее работа была главным. Взгляните хотя бы на этот дом. Не скажешь, что в нем живут. Я хочу сказать, что эти безликие комнаты ничего не говорят о хозяйке. Ее настоящая жизнь проходила не здесь, а в коллегии и в судах.

Дэлглиш придвинул к столу второй стул и вместе с Кейт приступил к методичному осмотру ящиков и прочих местечек. Фарнхем, похоже, был рад, что они занялись своим делом, а сам расхаживал по комнате и осматривал мебель с видом оценщика, прикидывавшего, сколько она может стоить.

– Дрисдейл будет рад получить Ванессу Белл. Временами ее рисунок неряшлив, но это одна из ее лучших картин. Странно, что мисс Олдридж предпочитала художников из группы Блумсберри. Казалось, ее должно привлекать что-то более современное.

Дэлглишу пришла в голову мысль. На картине была изображена привлекательная темноволосая женщина, стоящая у раскрытого окна кухни и глядящая вдаль на равнину. Был виден также буфет, полный разных кувшинов и кувшинчиков, и стоящая на подоконнике ваза с васильками. «Интересно, – подумал Дэлглиш, – знал ли Дрисдейл Лод о завещанной картине, и почему вообще она была ему уготована».

Фарнхем перестал циркулировать по комнате и сказал:

– Незавидная у вас работенка – рыться в остатках чужой жизни, хотя вы, наверное, привыкли к этому.

– Не совсем, – ответил Дэлглиш.

Они с Кейт почти все закончили. Если бы Венис Олдридж знала время своей смерти, она и тогда не смогла бы оставить дела в лучшем порядке. В запертом ящике находились данные о всех ее счетах, завещание и отчеты о денежных вложениях. Счета она оплачивала сразу, квитанции хранила шесть месяцев, затем, очевидно, уничтожала. В папке с надписью «Страховки» лежали страховые полисы на дом, обстановку, машину.

– Не думаю, что есть необходимость что-то уносить с собой, да и делать здесь больше нечего, – сказал Дэлглиш. – Но перед уходом я хотел бы повидаться с мисс Камминз и миссис Бакли.

– В таком случае я больше не нужен и могу отправиться по своим делам, – отозвался Фарнхем. – Если что-то понадобится, звоните. По дороге переброшусь словом с Октавией. Я уже сообщил ей содержание завещания, но у нее могут возникнуть вопросы или потребуется помощь и поддержка на дознании и при организации похорон. Кстати, когда коронерское расследование?

– Через четыре дня.

– От нас будет представитель, хотя, наверное, это пустая трата времени. Не сомневаюсь, вы попросите отсрочку. До свидания и удачи вам!

Фарнхем пожал руки Дэлглишу и Кейт, и они почти сразу услышали, как он прыжками помчался вниз по лестнице, а потом переговаривался внизу с миссис Бакли. Разговор с Октавией, видимо, был очень короткий, потому что не прошло и пяти минут, как послышались шаги, и девушка вошла в комнату. Октавия была бледна, но выглядела спокойной. Она села на краешек кушетки, как ребенок, которого научили, как вести себя при чужих.

– Благодарю вас за сотрудничество, мисс Камминз. Ознакомление с бумагами вашей матери было крайне полезно, но мне жаль, что пришлось так скоро после ее смерти тревожить вас. Еще один вопрос, если вы в силах отвечать.

– Я в порядке, – угрюмо ответила девушка.

– Это касается ссоры между вашей матерью и мистером Марком Ролстоуном. Вы помните, о чем шла речь?

– Нет. Я не расслышала слов – только саму перепалку. Мне не хочется об этом думать и вспоминать. А также отвечать на дальнейшие вопросы.

– Понимаю. Тяжелое время для вас, мы очень сожалеем. Если что-нибудь вспомните, дайте нам знать. А мистер Эш здесь? Мы ожидали, что он будет рядом с вами.

– Его нет. Эш недолюбливает полицию. А что вы хотите? Его обвинили в убийстве тети. И зачем ему с вами говорить? У него алиби. Я это подтвердила.

– Если он мне понадобится, я с ним увижусь, – твердо сказал Дэлглиш. – А сейчас перед уходом нам хотелось бы встретиться с миссис Бакли. Не сочтите за труд сообщить ей об этом.

– Попробуйте найти ее в гостиной. В глубине верхнего этажа. Однако не советую доверять ее словам.

Начавший было подниматься Дэлглиш снова сел и спокойным, но не лишенным интереса голоса спросил:

– Не доверять? Но почему, мисс Камминз?

Октавия покраснела:

– Ну, она старая.

– И потому не способна логически мыслить – вы это хотите сказать?

– Я только сказала, что она старая – вот и все.

Кейт с удовлетворением наблюдала замешательство девушки, но тут же приказала себе подавить неприязнь к ней: антипатия может так же повредить следствию, как и излишнее пристрастие. В конце концов, прошло всего несколько часов после смерти матери. Какими бы ни были их отношения, девушка все еще находилась в шоке.

– Я только сказала – вот и все, – угрюмо повторила Октавия свои последние слова.

– Только сказала? – Голос Дэлглиша был мягче его слов. – Позвольте дать вам совет, мисс Камминз? Когда говорите с полицейским, особенно по поводу убийства, старайтесь, чтобы ваши слова несли определенный смысл. Мы находимся здесь, чтобы узнать, как умерла ваша мать. Уверен, вы хотите того же. Не беспокойтесь, дорогу наверх мы найдем сами.

По лестнице они поднимались молча, Дэлглиш шел следом за Кейт. С первых дней работы в отделе она обратила внимание, что шеф всегда пропускает ее вперед, если нет опасности или возможной неприятности. Она видела в этом врожденную деликатность, но чувствовала, что ей было бы проще, будь на его месте обычный крутой полицейский, который при случае и отпихнуть может. Поднимаясь по ступеням и с неловкостью ощущая за спиной шефа, Кейт в очередной раз подумала о неопределенности их отношений. Он ей нравился – более сильное слово Кейт никогда бы не позволила себе употребить, – она восхищалась им и уважала его. И еще страстно жаждала его одобрения, хотя иногда презирала себя за это. Однако она не понимала его и потому никогда не чувствовала себя с ним легко.

Лестницу застилал ковер, но миссис Бакли, должно быть, услышала шаги. Она уже ждала их наверху и провела в гостиную, словно они были приглашенные гости. Сейчас она выглядела спокойнее, чем при прошлой встрече, – возможно, оправилась от первоначального шока или чувствовала себя увереннее без Октавии и на своей территории.

– Боюсь, здесь тесновато, – оправдывалась она, – но у меня есть три стула. Может, инспектор Мискин согласится сесть на этот – пониже. В свое время моя мать кормила на нем детей. Когда я стала работать у мисс Олдридж, она отвела мне квартиру внизу, но предупредила, что позже, возможно, придется переехать – в том случае, если ее дочери после окончания школы потребуется жилье. Это, конечно, правильно. Могу я предложить вам кофе? Мисс Олдридж устроила для меня мини-кухню там, где раньше был буфет. Я готовлю здесь горячие напитки и даже подогреваю еду в микроволновке. Не приходится спускаться на кухню. Если к мисс Олдридж приходят – приходили гости, я подавала ужин, а потом поднималась к себе и ела здесь. Если же был большой прием, она обычно заказывала еду и официантов из фирмы. Я не была здесь очень загружена – покупала продукты, готовила ужин и поддерживала чистоту в доме. Дважды в неделю приходила женщина и делала всю грязную работу.

– Как вы устроились на работу к мисс Олдридж? – спросил Дэлглиш.

– Извините, я сначала перемелю кофейные зерна. От этого шума ничего не слышу. Вот сейчас лучше. Божественный запах, правда? На чем мы с мужем никогда не экономили, так это на кофе.

Рассказывая, она возилась с кофейником и ситечком. История была довольно простая, а в тех местах, где миссис Бакли проявляла сдержанность, для Дэлглиша и Кейт ничего не стоило додумать недостающие детали. Она была вдовой приходского священника, покинувшего этот мир восемь лет назад. Они с мужем получили в наследство от бабушки миссис Бакли дом в Кембридже, но после смерти супруга вдова продала его, выручив достаточную сумму, чтобы поставить на ноги сына. Сама она поселилась в коттедже в сельской местности Хартфордшира, откуда она родом. Сын, ее единственный ребенок, купил дом, через два года выгодно его продал и переехал в Канаду без всякого намерения когда-нибудь вернуться на родину. Покупка сельского коттеджа оказалась ошибкой. Она была там одинока, а возглавляемая молодым викарием местная церковь, с которой она связывала свои надежды, оказалась чужда ей по духу.

– Я понимаю, что церковь должна привлекать молодежь, а тут еще на краю поселка вырос новый жилой массив, и викарий постарался, чтобы свежие люди влились в церковную жизнь. У нас стала звучать поп-музыка, хоровое пение, в каждый день рождения кого-нибудь из прихожан все мы дружно пели: «С днем рожденья тебя!» Литургия теперь больше походила на концерт, чем на церковную службу, и я поняла, что моя помощь приходу не нужна. Тогда я подумала, что в Лондоне, возможно, скорее реализую себя. Можно было сдать коттедж, что принесло бы немного денег. В журнале «Леди» я прочла объявление о свободной вакансии, и мисс Олдридж пригласила меня на собеседование. Она дала согласие на перевоз в дом кое-что из моей обстановки и личных вещей, это создает для меня иллюзию родного дома.

Кейт подумала, что комната, несмотря на некоторую перегруженность деталями, действительно создает ощущение домашнего уюта. Солидный стол, за ко-торым муж миссис Бакли, должно быть, писал свои проповеди, горка с расписным китайским фарфором, небольшой полированный столик, заставленный семейными фотографиями в серебряных рамках, застекленный книжный шкаф с книгами в кожаных переплетах, на стенах – невыразительные акварели, чье происхождение даже для хозяйки оставалось загадкой, – во всем этом чувствовались преемственность и защищенность, воспоминание о жизни, в которой была любовь. Стоявшую у стены кушетку застилало лоскутное одеяло, шелк на котором выцвел, над кушеткой висели полочка и светильник.

Глядя на серьезное лицо Дэлглиша, на длинные пальцы, обхватившие чашку, Кейт подумала: он чувствует себя здесь как дома. Таких женщин он знал с детства. Они понимали друг друга.

– Вам было хорошо здесь? – спросил он.

– Скорее, удобно. Я надеялась посещать вечерние курсы, но пожилой женщине опасно поздно одной ходить по улице. Муж начинал свое служение в Лондоне, и я вообразить не могла, как все изменилось за прошедшие годы. Но иногда я хожу на дневные спектакли, а еще посещаю галереи и музеи. Недалеко отсюда церковь Св. Иосифа Обручника, там очень добрый священник отец Михаил.

– А мисс Олдридж? Она вам нравилась?

– Я ее уважала. Иногда она могла быть сердитой, немного недовольной; если отдавала распоряжения, не любила повторять два раза. Сама очень работоспособная, она ждала того же от остальных. И вместе с тем была очень справедливая, очень внимательная к нуждам других. Держалась несколько отчужденно, но ведь она искала экономку, а не компаньонку.

– А этот звонок к ней вчера вечером. Простите, но вы точно запомнили время? – спросил Дэлглиш.

– Совершенно точно. Это было в семь сорок пять. Я как раз взглянула на часы.

– Вы могли бы рассказать подробнее – зачем звонили, что именно сказали?

Миссис Бакли немного помолчала, а потом с достоинством заговорила:

– Октавия сказала чистую правду. Я пожаловалась на нее. Мисс Олдридж не любила, когда ей звонили в «Чемберс», если не было чрезвычайной необходимости, и поэтому я колебалась: звонить или нет. Дело в том, что Октавия и этот молодой человек, ее жених, поднялись ко мне и потребовали, чтобы я приготовила им ужин. Она не вегетарианка, но тут заказала вегетарианскую еду. В доме было принято, что Октавия обслуживает себя сама. При других обстоятельствах я не отказалась бы помочь, но Октавия вела себя подчеркнуто высокомерно, и я подумала, что, уступив раз, могу навсегда взвалить на себя эту ношу. Поэтому я поднялась из кухни в кабинет мисс Олдридж, позвонила в коллегию и как можно короче объяснила суть проблемы. Мисс Олдридж ответила: «Хочет овощи – приготовь ей овощи. Дома я поговорю с ней и устраню это недоразумение. Приеду примерно через час. Я поужинаю, как обычно. А сейчас больше говорить не могу – у меня люди».

– Это все?

– Да, все. В голосе мисс Олдридж звучало нетерпение, но ей никогда не нравилось, когда звонят в коллегию, тем более если у нее сидит клиент. Я спустилась на кухню первого этажа и приготовила молодым людям большой луковый пирог. Этот рецепт от Делии Смит, мисс Олдридж тоже его любит. Вначале надо замесить тесто и подержать его полчаса в холодильнике, пока готовишь начинку – так что блюдо не из быстрых. Потом они захотели блинчики с абрикосовым джемом, и я подала их горячими после того, как они расправились с пирогом.

– Значит, нет никаких сомнений, что молодые люди находились в доме все время от вашего звонка до десяти тридцати, когда вы пошли спать? – спросила Кейт.

– Никаких сомнений. Я все время входила и выходила из гостиной, подавала еду и уносила грязную посуду. Оба весь вечер были на моих глазах. Особой радости мне это не доставляло. Похоже, Октавия стремилась показать себя перед женихом в полной красе. Покинув их, я больше не спускалась вниз, а сразу поднялась наверх. Если мисс Олдридж захочет поговорить, подумала я, она зайдет ко мне. До начала двенадцатого я сидела в халате, дожидаясь ее, а потом легла спать. Утром я вошла в комнату мисс Олдридж с чаем и увидела, что постель не разобрана. И тогда я снова позвонила в «Чемберс».

– Нам нужно знать о мисс Олдридж как можно больше. Вы говорили об ужинах в этом доме. Часто приходили к ней друзья? – спросил Дэлглиш.

– Не часто. Она вела довольно уединенный образ жизни. Раз в месяц-полтора ее навещал мистер Лод. Им нравилось вместе посещать выставки или ходить в театр. Перед уходом я готовила им легкий ужин, вечером он привозил мисс Олдридж домой, а если и задерживался, то только на бокал вина. Иногда они обедали в ресторане.

– А был еще кто-то, кто задерживался не только, чтобы выпить вина?

Экономка покраснела – чувствовалось, ей неловко говорить. Потом она все же произнесла:

– Мисс Олдридж нет в живых. Даже обсуждать ее нехорошо, а уж сплетничать и подавно. Нужно защищать покой мертвых.

– При расследовании убийства, защищая покой мертвых, мы часто подвергаем опасности живых, – мягко произнес Дэлглиш. – Я не собираюсь ее осуждать, у меня нет на это права. Но мне нужно как можно больше знать о ней. Нужны факты.

Последовало короткое молчание. Потом миссис Бакли заговорила:

– Был еще один гость. Он приходил не часто, но время от времени оставался на ночь. Это мистер Ролстоун. Мистер Марк Ролстоун. Член парламента.

Дэлглиш спросил, когда миссис Бакли видела его последний раз.

– Два или три месяца назад, может, и больше. Время летит быстро. Точно не помню. Но он, конечно, мог прийти и недавно – когда я уже была у себя. Уходил он всегда рано утром.

– Что вы теперь будете делать, миссис Бакли? – спросил Дэлглиш перед уходом. – Останетесь здесь?

– Мистер Фарнхем, этот любезный юрист, посоветовал мне не торопиться. Его фирма и банк мисс Олдридж являются душеприказчиками, так что, думаю, какое-то время будут платить мне жалованье. Не уверена, что Октавия захочет, чтобы я продолжала работать. Более того, не сомневаюсь в обратном. Но кто-то должен сейчас находиться с ней рядом, и лучше это буду я, а не чужой человек. С отцом она говорила, однако видеть его не хочет. Нельзя ее бросить, даже если я вызываю у нее раздражение. Но все сейчас так ужасно, что у меня мысли путаются.

– Конечно, для вас все случившееся – страшный шок, – сказал Дэлглиш. – Вы нам очень помогли, миссис Бакли. Если еще что-нибудь вспомните, свяжитесь с нами, пожалуйста. Вот номер телефона. Если станут докучать репортеры, дайте знать, и я постараюсь вас оградить от них. Боюсь, когда пресса узнает об убийстве, вас обложат со всех сторон.

Миссис Бакли некоторое время сидела в молчании, а потом сказала:

– Надеюсь, вы не сочтете меня навязчивой. И не подумаете, что я задаю этот вопрос из простого любопытства. Скажите, как умерла мисс Олдридж? Дело не в деталях. Быстро ли она умерла? Не мучилась?

– Умерла быстро. И не мучилась, – мягко ответил Дэлглиш.

– А крови было немного? Я знаю, что это глупо, но у меня постоянно перед глазами кровь.

– Крови вообще не было, – сказал Дэлглиш.

Миссис Бакли тихо поблагодарила, проводила их до самых дверей и стояла на верхней ступеньке, глядя, как полицейские садятся в машину. А когда они отъезжали, трогательно помахала вслед, словно провожала друга.