Часть 3
Школа — что может быть страшнее?
49
Спустя час я уже чувствовала каждый мускул и радовалась тому, что каждая мышца привычными и слаженными движениями толкает меня вперед. Плевать, что поврежденные ткани еще недостаточно восстановились и что завтра я сполна расплачусь за этот перелет. Главное, сейчас я в норме, а там хоть трава не расти.
Лечу с усилием, но быстро. Где могу, стараюсь оседлать воздушный поток — тут тебе и отдых, и скорость.
Вниз я больше не смотрю… На всякий случай… А то вдруг меня еще на какие-нибудь подвиги потянет.
Через час приближаюсь к условленному месту в надежде увидеть там Надж и Клыка. Пожалуйста, только дождитесь меня, ребята! Только дождитесь!
Я задержалась на два дня. Мне ли судить их, если они улетели. Но больно думать, что они, не дождавшись меня, решили сами спасать Ангела. Одни.
Вот и место встречи. Большими кругами медленно снижаюсь и из последних сил напрягаю глаза, вглядываясь в утесы, расщелины, в каждую тень на земле. Пролетела вдоль всего каньона — никого. Где они? Куда они подевались? В панике мечусь от скалы к утесу, и к новому утесу, и к новой скале. Их нет нигде. От волнения трудно дышать.
А вдруг они погибли? А вдруг не долетели? А вдруг…
И тут на меня упала тень. Что это? Вертолет? Уф… Пронесло. Не вертушка — всего-навсего стая ястребов кружит надо мной в вышине. Только ястребы ли это? Вроде стая как стая, летят крылом к крылу. Но три-четыре птицы какие-то странные: и форма тела у них не та, и крылья что-то слишком велики.
Погоди-ка, я поближе на них погляжу. Набираю высоту. Прищуриваюсь, чтобы не ослепнуть от бьющего мне в глаза солнца.
Сердце колотится как сумасшедшее. Таких крупных ястребов не бывает. И таких неуклюжих тоже. И где же это видано, чтобы у ястребов на лапах были кроссовки.
Дождались! Они меня дождались! Целые и невредимые. Меня захлестывает волна сумасшедшей радости! Душа поет!
Ты не ослышался, дорогой читатель. Я, действительно, произнесла это слово. Душа!
50
Они меня заметили, и лучезарные счастливые улыбки засияли на лицах Надж и Газмана. Игги, конечно, никого не видел, а Клык и в лучшие времена на улыбку не больно щедр. Он только перехватил мой взгляд и, мотнув головой, показал: «Лети к утесу».
Его четырнадцатифутовые темные крылья сверкают отблесками солнечных лучей. Прошло всего каких-то два дня, как мы расстались, а он уже парит как-то по-новому, мощно и плавно. Где только он этому научился?
Подлетаю ближе. Надж — она теперь летит вплотную ко мне — по-детски весело взвизгивает, и мы нежно касаемся друг друга крыльями.
— Макс, я глазам своим не верю! Макс, это ты!
Клык приземлился первым. Точнее сказать, приутесился. И растворился там, внизу, пропал, да и только. Мне остается до скалы всего каких-то двадцать футов. И только тут я замечаю, что Клык примостился на узкой приступке, выдолбленной ветром в отвесной каменной стене. Клевое местечко. Сиди себе да посматривай по сторонам сколько влезет!
Один за другим мы набились в пещеру, до отказа заполнив ее тесное темное чрево. Живые! Целые и невредимые! Пятеро из нас снова вместе!
— Макс, — Надж пробирается ко мне и крепко-крепко обнимает тонкими руками. Я обхватываю ее в ответ и глажу ее крылья и плечи, так, как она любила с раннего детства.
— Мы так за тебя волновались! Я прямо не знала, что с тобой могло случиться! Мы с Клыком все думали, что же нам делать, а Клык сказал, что нам придется есть крыс, и…
— Ладно, Надж, хорошая моя, успокойся! Все позади. Теперь-то все в порядке, — я пытаюсь ее угомонить, а сама украдкой одними губами переспрашиваю Клыка:
— Крыс?
Слабая тень улыбки скользит у него по лицу и мгновенно исчезает.
Как все-таки хорошо, что с ними все в порядке!
— А вы что тут делаете, — поворачиваюсь я к Игги и Газману. — Вы почему не остались дома?
— Да не могли мы, — признается Газман. — Ирейзеры за нами охотились. Наши горы ими кишмя кишели. Если бы мы там остались, нам бы давно конец пришел.
— Когда они туда нагрянули? Как только мы улетели? — остолбенела я.
— Нет…
По длинной паузе я почему-то догадываюсь, что Газ темнит. Игги стоит в сторонке, счищая с черных штанов невидимые песчинки.
— Когда? — меня охватывают нехорошие подозрения. — Я вас спрашиваю, когда они появились в наших краях?
— Игги, кажись, ирейзеры нагрянули после масляной аварии, когда «хаммер» разбился? Так ведь? — Газман явно растерян и ищет у Игги поддержки.
Глаза у меня расширяются. Какая такая авария? Какой «хаммер»? Какое масло? Ничего не понимаю.
Игги потер подбородок и задумался.
— А может, они после бомбы налетели? — Газман уставился в пол и только что не шепчет.
— Да, скорее всего, после бомбы, — соглашается Игги. — Они после бомбы совершенно озверели.
У меня отвисает челюсть. Я не верю своим ушам.
— Бомба? Какая бомба? Вы что, ребята, бомбу взорвали? Вы же выдали себя с головой! Надо было тихо сидеть и не высовываться.
— Они бы и без того нас засекли.
— Рано или поздно, они бы и сами на нас напали.
Та-а-ак! Вот и оставь мальчишек одних! Может, лет через двадцать я наконец пойму, что с ними делать. Но, скорее всего, мне просто не дано постичь это мальчишечье племя.
Но, с другой стороны, похоже, я здорово промахнулась, оставив их одних. По правде сказать, мне как-то в голову не приходило, что ирейзеры могут пронюхать про наше горное пристанище.
— Ладно, главное, что вы целы, — я миролюбиво смиряюсь и слышу придушенный смешок Клыка. Никогда он еще не видел меня такой покладистой. Ну и черт с ним, пусть себе смеется.
— Правильно сделали, что прилетели. Молодцы! — я радостно сгребаю в охапку Газмана и Игги и неожиданно замечаю, что Игги на все пять инчей выше меня ростом. Вот тебе и мальчишка! Господи, как дети растут! Снова покрепче прижимаю к груди ласково прильнувшую ко мне Надж.
Надо бы и Клыка обнять, думаю я. Но его не больно обнимешь — он тут же превращается в каменную статую. В конце концов мы как-то неуклюже не то обнялись, не то ненароком наткнулись друг на друга.
Выбрасываю вперед кулак:
— Спасем Ангела!
В мгновение ока на нем вырастает пирамида: четверо членов моей стаи-семьи — четыре крепко сжатых кулака.
— Спасем! — откликается мне четырехкратное эхо.
Один за другим спрыгиваем с утеса. Крылья широко распахнуты навстречу ветру. Берем направление на проклятую Школу.
51
— Итак, кто рапортует первым? Давайте, докладывайте о своих приключениях, — спрашиваю я на лету, как только мы набрали высоту и крылья заработали в привычном и слаженном ритме.
— Я попробовала найти свою маму, — выпалила Надж, не раздумывая.
— Что-о-о-о! — мои глаза округлились — вот-вот выскочат из орбит. — Что ты говоришь, какую маму?
Надж передернула плечами.
— Пока мы там сидели и тебя ждали, я заставила Клыка слетать со мной в Типиско. Мы и нужный адрес нашли. Я там видела одну женщину. У нас с ней даже кожа одного цвета. Только я окончательно не уверена. Там потом тоже ирейзеры появились, с этим поганым Ари во главе. Мы им накостыляли и смылись.
Через пару минут до меня наконец дошло:
— Так ты с ней не разговаривала, с этой твоей… матерью?
— Нет, — Надж внимательно разглядывает свои ногти.
— А как она выглядела? Красивая? Хорошая? — Меня снедает любопытство. Мы все одержимы идеей родителей. Уже много лет изо дня в день обсуждаем эту тему и, если по правде, часто чуть не до слез.
— Я тебе про нее потом расскажу, — отвечает Надж как бы между прочим, и мне сразу понятно, что ничего хорошего она там не увидела.
Я подмигиваю Газману и Игги:
— Ладно, про ваши злоключения нам уже кое-что известно.
Газман обезоруживающе улыбается мне в ответ. Разве можно устоять против такой улыбки.
Ветер свистит мне в лицо. Изменяю наклон крыльев, стараясь поймать воздушный поток и вписаться в него, чтобы дать себе передышку.
Натупает очередь моих признаний:
— Ребята, у меня не слишком хорошие новости. По всей вероятности, мне имплантирован чип с отслеживателем. На сто процентов не уверена, но его показал рентген. Или, точнее, рентген показал какую-то штуковину, которая на такой чип похожа.
На меня с ужасом уставились четыре пары глаз:
— Тебе делали рентген? — выдавливает из себя Клык.
Киваю ему в ответ.
— Подробности потом. Главное, если у меня действительно стоит этот чип, понятно, как о нас пронюхали ирейзеры. Непонятно только, почему им для этого потребовалось четыре года? И еще один существенный вопрос: этот чип только мне имплантировали или вам такие же поставлены?
Мои слова, похоже, предупреждают немые вопросы, написанные на лице Игги. Ребята притихли. Какое-то время мы все продолжаем лететь, каждый один на один со своими мыслями и со своими страхами.
А потом Газман не выдержал:
— Макс, думаешь, у нас еще есть шанс?
За что люблю Газзи, так это за его оптимизм. Невзирая ни на что, Газ никогда не теряет надежду.
— Не знаю. Надеюсь, что есть.
Я им не вру. Как думаю, так и говорю. Всегда лучше выложить все начистоту. Кроме разве тех случаев, когда лучше соврать. Скажем, если это ложь во спасение.
— Я, конечно, понимаю, что задержала нас всех на два дня. Простите меня, пожалуйста. Как бы то ни было, я должна была поступить так, как поступила. Но теперь обратной дороги у нас нет. Что бы ни случилось, какие бы ни стояли у нас на пути препятствия, мы летим за Ангелом.
Все молчат, словно сосредоточенно стараются собрать волю в кулак.
По крайней мере, я стараюсь. Мне потребуется вся моя сила, смелость, воля и решительность, чтобы справиться с испытаниями, которые ждут нас впереди, совсем уже скоро — на закате сегодняшнего дня.
52
Не думаю, что я раньше об этом упоминала, но у каждого в нашей стае врожденное чувство направления. Я не очень понимаю, как оно работает. Мы просто всегда знаем, в какую сторону двигаться. Так и сейчас. Вот уже два часа, как мы продолжаем неуклонно лететь на северо-запад. За нами следуют несколько ястребов со скалы, где они приютили Надж с Клыком. Наши новые друзья кружат вокруг нас, то выше, то под нами, то обгоняя, то залетая вперед.
— Мы кое-чему от них научились, — бросает Клык, заметив, что я наблюдаю за птицами. — Парочке поворотов, кое-каким летательным маневрам. Они еще переговариваются друг с другом по-особенному. Тут тоже у них кое-что переняли.
— Они суперовые, — вступает Надж, подлетая поближе. — Лавируют только кончиками перьев. Мы попробовали, смотри, как клево получается! Я даже не знала, что можно одними перьями шевелить!
— А нас научить можете? — попросила я.
— Конечно, можем, — охотно согласился Клык.
Последние наши припасы доели прямо в воздухе. Мы летели над горами, над пустыней, над реками и выгоревшими равнинами. Вниз я больше не смотрела, только разве если совсем уж без этого было не обойтись. И про Эллу и ее маму старалась не думать, хотя вдруг поняла, что ужасно по ним скучаю.
Тем временем в полете внимательно приглядывалась к ястребам и как могла пыталась повторять их движения: внезапно нырять вниз или резко уходить в высоту, поворачивать, тормозить, перестраиваться. Замечательные у них повадки! Быть среди них, быть одной из них — это вдохновляет и наполняет мое сердце гордостью.
Я очень расстроилась, когда они, в конце концов, все-таки расстались с нами. Видно, проводили до границы своей территории и повернули назад.
Спустя пару часов почувствовала, что слабею, значит, в крови упал сахар.
Но тут как раз внизу показались несколько ориентиров, которыми я в свое время мысленно отметила наш маршрут. Нацелилась на небольшой лесок в лощине и просигналила стае идти на посадку.
Впереди какое-то поселение, крошечное, сонное, явно забытое Богом. До него осталось не больше мили.
Приземлившись, огляделись вокруг. Растирая больное плечо, начинаю строить план дальнейших действий.
— Надо бы раздобыть еды. И карта окрестностей нам тоже не помешает.
— Карта-то зачем? Школа ни на какой карте не отмечена, — возражает Клык.
— Оно, конечно, так. Но посуди сам: где Школа находится, мы примерно знаем. На карте там будет пустое место. Что нам неизвестно, так это местные дороги, проезды и все такое. Их-то и полезно изучить в деталях.
Пятнадцатиминутный марш-бросок через лес — и мы добрались до намеченного поселка. Вдоль дороги выстроились в ряд магазин грошовых товаров, бензоколонка, парикмахерская, прачечная и одиноко торчащая будка банкомата. Вот тебе и все местные достопримечательности. Увы, здесь нет ни одной забегаловки, а значит, и никакой еды, кроме той, что продают на заправке.
— Подстричься с укладочкой никому не нужно? — ерничает Клык, и я поддаю ему локтем в бок. Можно подумать, кто-нибудь из нас когда-нибудь был в парикмахерской! Когда мои кудри уж совсем непереносимо начинали меня раздражать, я обычно отчекрыживала их на кухне хозяйственными ножницами.
— И что теперь? — волнуется Газман. — Куда дальше пойдем?
— Подожди, дай подумать, — я обозреваю улицу из начала в конец.
До Школы осталось каких-то десять миль. Можно, конечно, мигом туда долететь, но мне почему-то кажется, что с воздуха подход к ней — не самый лучший. Так что перелет отпадает. Поймать тачку, чтобы нас подвезли, — тоже не вариант. Кто его знает, что за публика здесь разъезжает? Сначала согласятся подвезти, а там, глядишь, и замочат где-нибудь в канаве. И точка. Остается переться туда пешкодралом. Но это долго. К тому же хочешь не хочешь, а нам совершенно необходимо основательно подкрепиться.
— Ладно, — решаюсь я наконец. — Похоже, придется нам…
Мой голос заглушает визг тормозов. Не сговариваясь, отступаем в разросшиеся на задворках парикмахерской кусты. Крутая серая тачка с серебристой навороченной фирменной эмблемой на капоте ревет мотором у банкомата.
Боковое стекло опускается, и из машины несется оглушительная музыка. Прикинутый мужик высовывается по пояс из окна и тянется к банкомату, прижав к уху мобильник.
— Заткнись, идиот! — орет он. — Если бы ты не потерял своей карточки, не надо было бы ехать за баблом!
Он заталкивает карточку в машину и быстро набирает код. Пока нутро машины шелестит купюрами, он продолжает звереть в телефон:
— Доверь тебе что-нибудь после этого. Отблагодарил ты меня, гаденыш. Одеться утром сам не можешь, а туда же!
— Псих, — шепчет мне на ухо Надж, и я полностью с ней согласна.
Банкомат выплевывает в щель зеленые бумажки. Только было мужик их выдернул и начал пересчитывать свою капусту, как из-за поворота выскочил здоровый черный грузовик. Тормознул у банкомата, чуть не смяв серой тачке бампер. Струйки мелкого гравия с треском прыснули из-под его задних колес.
Отползаем поглубже в лес. У меня по спине и по рукам ползут мурашки, а горло сжало нервной судорогой. Ирейзеры! Мой чип! Нас выследили! Надо бежать! Одной? Может, они погонятся за мной и оставят стаю в покое?
— Смотри, мужик сейчас слетит с катушек, — спокойно констатирует Клык.
Красный от злобы, со вздутыми на шее венами, псих снова высовывается из своей тачки и несет на грузовик по матушке от А до Я. Пары слов из его лексикона я никогда не слыхала. Они автоматически откладываются в моем мозгу. На случай — вдруг пригодятся.
Темное стекло грузовика опускается, и я коченею:
— Че, чего ты там несешь, недоносок! — Ари обнажает зубы в зловещей ухмылке.
53
Я напряглась и положила руку на плечо Газзи. Тссс. Тихо.
Псих выпучил глаза, стремительно поднял стекло. Секунда — и он, как сумасшедший, давит на газ, а его тачка с места в карьер бросается вперед.
С диким хохотом Ари газует за ним. Мы и глазом моргнуть не успели, как они уже унеслись по шоссе. Догадаться об их недавнем присутствии можно только по хвосту пыли и по слабым отзвукам рева их моторов.
— Ари здесь, однако, разъездился! — тихо констатирует Клык.
— Он, кажись, волосы покрасил, — удивленно замечаю я. — Кто-нибудь видел, что они у него зеленые?
— Ага, — Надж кивает с необычной для нее краткостью.
Мы все пятеро переглянулись и уставились в банкомат. Точнее, четверо. Игги не в счет. Но, что происходит, он все равно отлично просекает.
Банкомат тихонько попискивает. Его деньговыдавательная сторона повернута в сторону от магазинов. Так что людям там, внутри, ничего не видно.
— Путь свободен, — решаю я, и мы все пятеро бросаемся через парковку к автомату.
Никто из нас, понятное дело, банкоматами никогда не пользовался. Школьные белохалатники не додумались открыть для нас банковские счета и положить туда кругленькие суммы под высокие проценты.
По счастью, эти хреновины рассчитаны на идиотов.
«Не желаете начать следующую операцию?» — вопрошает он нас огромными оранжевыми буквами.
— Деньги давай, — не задумываясь, отвечает Клык.
— Так-таки и давай, — ехидствую я.
— Вы что там, застыли, шевелитесь, — торопит нас Газман.
Нажимаю на кнопку снятия денег.
«Какую сумму вы желаете снять со счета?»
Я раздумываю. Шестьдесят долларов? На шестьдесят долларов можно много еды накупить.
— Он был полное говно. Давайте его на всю катушку нагреем, — предлагает Клык.
— Это идея! А ты, Клык, оказывается, злодей и мошенник.
Посоображав немного и разобравшись с кнопками балансов, не могу удержаться, чтобы не присвистнуть.
Надж заглядывает мне через плечо:
— Вот это да! Мы, ребята, разбогатели! Щас машину пойдем покупать! — приплясывает она на месте.
Увы, машину не удастся. Ты, вероятно, знаешь, мой многоопытный читатель, что в банкоматах стоит устройство, определяющее лимит однократной выдачи капусты. Ну и хрен с ней, с машиной. Зато мы сейчас оторвем у него двести баксов.
Haдo только еще раз ввести пин-код, подтверждающий владельца карточки.
— Все! — застонала я. — Провалилась наша блестящая затея. Ребята, кто-нибудь видел, что мужик там набирал?
— Я СЛЫШАЛ, — медленно говорит Игги.
— Послушайте, я где-то читал, что если дважды набрать неправильный код, эта хреновина отключается и проглатывает карточку, — предупреждает нас Клык.
— Думаешь, получится? — с надеждой спрашиваю я Игги.
— Мммм… Попробую. — Игги нерешительно кладет руку на клавиатуру. Его чувствительные пальцы ощупывают клавиши.
— Не беспокойся, Иг, — подбадривает его Клык, — как получится, так и получится.
Интересно, почему это Клык вечно кого угодно поддержит, только не меня.
Игги нажимает на пять клавишей. Мы сгрудились вокруг, затаив дыхание.
В выдаче денег отказано. Проверьте пин-код и сделайте новую попытку.
— Постарайся, Игги. У тебя же лучший на свете слух.
Иггины тонкие пальцы еще раз нависают над кнопками. Полностью сконцентрировавшись и, кажется, совсем забыв о нашем существовании, он набирает новую комбинацию.
У меня замирает сердце.
И тут банкомат начинает кряхтеть, шуршать, и наконец из него медленно выползает пачка двадцаток.
— Ййессс! — Клык победоносно выбрасывает вверх сжатую в кулак руку.
— Хватайте деньги и айда! — командую я, и Надж мгновенно рассовывает купюры по карманам. Мы уже готовы бежать, но тут автомат снова запикал.
Спасибо. Не забудьте забрать банковскую карту.
— Вот молодец. Спасибо за напоминание. — Я рывком вытягиваю карточку, и мы бежим обратно в лес. Только нас и видели.
54
Я почему-то совсем не чувствую себя виноватой за то, что мы сперли у мужика деньги. Наверное, это оттого, что он сам был такой говнистый. Робин-гудовская какая-то логика получается. Не знаю, может, она и неправильная, знаю только, что у Эллы и ее мамы я бы не взяла без спросу даже банки варенья. Никогда. Ни за что.
— Жаль, получше обчистить его не получилось, — качает головой Клык, пересчитывая бабло.
— Давайте вернемся на бензоколонку и купим там чего-нибудь, только побольше, — поскуливает голодная Надж.
Я отрицательно качаю головой:
— Нет, нельзя. Там люди нас, наверное, уже видели. Надо отсюда сматываться.
Пока мы отсиживались в лесочке, к магазинам подрулил красный вэн и припарковался на задворках. Из-за руля выскочил молоденький парнишка, разгрузил какие-то коробки и шагнул в будку бензоколонки. Прежде чем за ним закрылась дверь, я успела заметить, как он вставил карточку служащего в автомат, отсчитывающий отработанные часы.
Значит, он теперь останется здесь как минимум на пару часов. А фургон его будет стоять здесь без дела.
Мы с Клыком переглянулись.
— Деньги того дрянца — одно дело, — говорю я, стараясь сама себя убедить, — а тачка обыкновенного парня — другое.
— Мы же только позаимствуем. И всего на пару часов. А потом вернем. — Аргументы Клыка звучат все убедительнее. — А если ты такая честная, мы ему даже денег оставим. За аренду.
Я задумчиво чешу в затылке. Значит, мы не собираемся ее угонять. Одолжим только. С одной стороны, очень неохота становиться в ряды преступных подростковых элементов. Но с другой, дорога каждая минута. И каждая минута может оказаться решающей для спасения Ангела от фанатичных белохалатников, готовых расчленить ее во славу своих генетических исследований.
— Это как ГТА, — услужливо подсказывает Газман. — Я по телеку видел. Очень популярная передача.
— Если брать, так быстрее. Я, кажется, вертолет слышу, — насторожился Игги.
— Вперед, — принимаю я решение. Мне оно, конечно, еще аукнется, но — была не была!
В кино люди «одалживают» машины, незаметно соединив под приборной панелью какие-то проводочки, надежно скрытые от нескромных глаз внутри тачки.
Должна тебе признаться, мой любознательный читатель, что на самом деле для этого требуется на глазах у изумленной публики залезть под капот с отверткой. Мои личные моральные устои не позволяют мне дать тебе более подробную информацию. Не дай Бог, по Америке прокатится волна автомобильных угонов, устроенных любителями чтения!
Ладно, будет трепаться.
Как бы то ни было, но вдвоем с Игги нам удалось завести мотор. Иг сидел за рулем и жал на газ, а я ковырялась со стартером. Мотор пару раз чихнул и ожил. Я захлопнула капот и прыгнула в фургон. Сердце у меня стучало со скоростью света.
И тут я уставилась на приборную панель.
— Никто из нас никогда не водил машину! — Уж кто-кто, а Клык не мог не оставить без комментария такой несущественной детали.
Не позволяя ему себя смутить, я что есть сил стараюсь придать уверенности своему голосу:
— Я видела по телевизору, как люди водят машину. Вот руль, вот коробка передач, вот тормоза. Не может быть, чтобы это было мне не по силам.
И вот я уже перевожу переключатель скоростей на нейтраль.
Поехали!
55
Ты, мой многоопытный читатель, может, и не знаешь, что тормоза автомобиля приводятся в действие не только ножной педалью. Есть еще один специальный, парковочный тормоз. Называется ручник. В глаза он особенно не бросается, но ехать с опущенным ручником — все равно, что стараться посадить сенбернара в ванну.
Короче, я лично обнаружила его существование минут через двадцать ужасных мучений и езды с чувством, будто управляю здоровенным, неуклюжим диким слоном.
— Полный порядок, ребята, теперь полный порядок, — сказала я, когда наконец нашла и подняла ручник.
Обливаюсь потом, спина, плечи, шея, пальцы — все одеревенело от напряжения. Но я всячески стараюсь сохранять спокойствие и выглядеть уверенно. Ехать, конечно, не так хорошо, как лететь, но все равно много лучше, чем плестись пешком.
Храбро улыбаюсь Клыку, но в ответ встречаю только суровое молчание.
— Ты чего?
— Нельзя ли на поворотах полегче?
— У меня уже лучше получается, — оправдываюсь я, — это дело практики.
— А я не знала, — вставляет Надж, — что вэн может на двух колесах ехать. Так долго.
— Щас я всю эту тачку заблюю. Нехорошо получится. Она же прокатная. Провоняет. — На сей раз это вступает Газман.
Вот свиньи неблагодарные! Сжав зубы, упрямо концентрируюсь на дороге.
— Пятьсот ярдов — и надо свернуть на восток, — бормочу я себе под нос.
Через полмили торможу, останавливаюсь и в изнеможении кладу голову на руль.
— Куда эта чертова дорога подевалась? — я чуть не плачу от расстройства. — Исчезла, как ее и не бывало.
— Ты едешь по внутреннему компасу, — у Клыка железная логика.
— А дороги по твоему компасу никто не строил. Совсем не обязательно, что они окажутся там, где ты их себе представляешь, — подпевает ему Игги столь же резонно.
Боже, как мне хочется им хорошенько накостылять.
Ничего не поделаешь, вздыхаю, разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и, не удержавшись, опять начинаю оправдываться:
— Я просто поехала по менее оптимальному маршруту.
С каждой минутой я раздражаюсь все больше и больше. А на самом деле мне просто страшно. Меня мучает неизвестность — жива Ангел или нет. Меня мучает сознание, что с каждой минутой мы все ближе к Школе, где случилось с нами все самое ужасное, что когда-либо с нами случалось. Меня мучает сознание, что и сама еду, и стаю везу на верную гибель. И ехать от этого все труднее и труднее.
Еще один непрошеный поворот. Я снова заехала куда-то не туда. Где мы? Снова пристаю к обочине и изо всех сил молочу руль. Каждый мускул, каждая моя нервная клетка напряжены от волнения и безуспешных попыток укротить машину и дорогу. Вдобавок ужасно разболелась голова. В последнее время меня совсем замучили головные боли.
— Ну хватит, Макс, не надо, — пытается успокоить меня Газман.
— Это она там по рулю лупит? — на всякий случай пытается выяснить Игги.
— Смотри, — говорит Клык, — вон там знак. Если по стрелке ехать, попадем в город. Там поедим и карту настоящую купим, а то так мы долго блуждать будем.
Беннет оказался маленьким и даже симпатичным городишком. Я подтянулась на водительском сиденье и постаралась сделать взрослое лицо. Вдоль дороги — несколько ресторанчиков, выбирай любой. Сворачиваю на парковку, медленно и о-о-очень осторожно пристраиваюсь подальше от остальных машин — лишь бы не задеть никого ненароком.
Я еще не успела выключить мотор, а Газман и Надж уже готовы выпрыгнуть наружу.
— Мы спасены! — радостно вопят они хором.
— Стойте! — По счастью, их вовремя останавливает мой по-настоящему строгий и обеспокоенный голос. — Мы совсем рядом со Школой. Если вы думаете, что здесь полная глушь, то вы сильно ошибаетесь. Здесь любой, я повторяю вам, любой может оказаться ирейзером. И совершенно непредсказуемо, где они могут нам встретиться. Так и знайте. Надо быть исключительно осторожными.
— Нам бы поесть, — Надж очень старается не скулить. Она совершенно права. К тому же с ее метаболизмом она сжигает калории быстрее нас всех.
— Конечно, Надж, — говорю я мягко. — Мы обязательно сейчас пойдем поедим. Я только напоминаю вам, где мы и кто вокруг нас. Всем быть настороже, и в любую минуту будьте готовы бежать. Первый встречный может оказаться ирейзером.
Они кивают. Опускаю зеркало посмотреть, что там у меня с лицом творится, и мне на колени падает какой-то маленький, но тяжелый предмет.
Замираю на месте. Вдруг…
Нет, не граната — кольцо с ключами. И один из них — от нашего минивэна. Тупо смотрю на него, не веря своим глазам.
— Это упрощает ситуацию, — как всегда, спокойно комментирует Клык.
56
— Хорошо бы моя комната пахла вот так, как здесь пахнет! — Игги глубоко вдыхает запахи котлет и жаренной в масле картошки фри.
— Это будет существенное улучшение, — я не могу удержаться от напоминания о вечном свинарнике в его комнате.
Одновременно изучаю меню. В животе бурчит на полную громкость, как будто там установили плохо работающую батарею. От долгого напряжения сил и энергии у меня совсем не осталось, и мне кажется, что я вот-вот рассыплюсь на части.
В ресторане типа «Макдоналдс» полно народу и ужасно шумно. Мы всегда сильно нервничаем среди обычных людей. Пристраиваемся в хвосте очереди, стараясь не выделяться из толпы. Насколько я могу судить, никаких ирейзеров здесь не видно.
Но с другой стороны, кто ж их отличит, ирейзеров-то. Пока не начнут в волков превращаться, чтобы в клочья тебя разодрать, они выглядят как вполне нормальные люди.
— Я больше мяса не ем, — заявляет Надж и, видя мои высоко поднятые в немом вопросе брови, объясняет:
— Это я насмотрелась, как ястребы пожирают кроликов, змей и всяких других мелких птичек. Поэтому я теперь вегетарианка.
Подошла очередь Клыка. Он заказал три чизбургера, шоколадный молочный коктейль, колу (не диетическую, а самую настоящую, с кофеином и с сахаром), три порции картошки фри и три куска яблочного пирога.
— У тебя, сынок, поди, братишек и сестренок много? — ласково спрашивает его продавщица.
— Да, мэдам, — вежливо подтверждает Клык. Где только он вежливости научился?
А у меня откуда-то взялось бездонное терпение, и в ответ на новые закидоны Надж я пытаюсь найти компромисс:
— Ладно, без мяса, так без мяса. Но тебе все равно нужны протеины.
Расплачиваюсь за Игги, который заказал то же самое, что и Клык. А тот дождался, когда всю гору еды поставят на Иггин поднос, и неприметно проводил его к самому отдаленному столику, в стороне от чужих глаз.
Наконец наступила моя очередь.
— Значит, так, мне, пожалуйста, два закрытых бутерброда с жареным цыпленком. Два двойных чизбургера, четыре порции картошки фри, шесть кусков яблочного пирога, два ванильных коктейля и один клубничный. И потом еще три чизбургера, только, пожалуйста, без котлеты.
Надж довольно кивает.
Кажется, я не донесу всю эту гору к нашему столику. На еду хочется наброситься прямо сразу, не отходя от кассы. А рядом со мной, дожидаясь своей очереди, так же нетерпеливо переминается с ноги на ногу Газман.
Прошло столетие, прежде чем мы втроем нагрузили всю нашу снедь на подносы, расплатились и присоединились к Клыку и Игги.
На всякий случай я еще раз оглядываюсь вокруг. Ничего подозрительного: детишки вздувают соломинкой в стаканах булькающие пузыри; мирно беседуют мамаши; без дела болтаются подростки. Устало опускаюсь на скамейку. За мной протискивается Надж и следом за ней Газман.
Я сильная? Я несгибаемая? Я железная? Да, да, и еще раз, да!
А как ты думаешь, дорогой читатель, не разревелась ли я белугой от нескончаемого восторга, откусив здоровенный кусок бутерброда с цыпленком? Зачем дурацкие вопросы задавать? Еще как разревелась!
Надж заталкивает в рот свои булки с сыром, Клык уже работает над вторым чизбургером, рот у Игги забит так, что он едва дышит, а Газман горстями глотает жареную картошку. Со стороны мы, наверное, выглядим, как голодающие сироты. Стоп! Почему только выглядим? Мы и есть самые настоящие голодающие сироты!
Несколько минут над нашим столом раздавалось только отвратительное жадное чавканье.
Передо мной вдруг встала блаженная картинка цивильных домашних обедов с Эллой и ее мамой. На столе крахмальные салфетки, ножи и вилки, и мы разговариваем о нормальных мирных человеческих вещах.
Беспечная, уютная, счастливая сценка из теперь уже далекого прошлого! А в настоящем мы одичало глотаем не жуя.
Не очень уверена, в какую именно минуту это произошло, но внезапно осознаю, что шея моя напряглась. Взглянула на Клыка. Он тоже искоса смотрит на меня, наклонив голову. К несчастью, я это взгляд хорошо знаю.
Обвожу глазами зал ресторана. Пара сидевших рядом семей ушли. Ресторан заполонили молодые дюжие парни. Все как на подбор красавцы. Часть их уже расселась вокруг, а новые все подходят и подходят с улицы. Один другого краше, один другого сильнее.
Господи… что же делать! Сердце у меня ушло в пятки. Прямо-таки упало, как свинцовое.
57
Едва уловимым движением киваю Клыку на запасной выход прямо за его спиной. Он только моргнул, мол, понял и тронул Игги за руку.
— Надж, Газзи, — выдыхаю я, — не поднимайте глаз, не смотрите по сторонам. На счет три перепрыгивайте через Клыка, и — в запасную дверь у него за спиной.
Ни единым жестом они не дали мне понять, что поняли, о чем я говорю. Оба продолжали жевать. Надж отхлебнула молочный коктейль. И вдруг ее словно подбросило вверх невидимой пружиной, она перелетела через стол, через Клыка и в мгновение ока выскочила наружу. Газман следовал за ней как пришитый.
Вот это слаженность, вот это четкость. Как же я ими в этот момент гордилась!
Загремела пожарная сирена, но я тоже уже за дверью. Клык и Игги следуют за мной по пятам. Ирейзеры только еще выскакивали из ресторана, а я уже заводила мотор нашего вэна. Какое счастье, что нашелся ключ зажигания!
Один за другим ирейзеры высыпали на парковку и уже скалят свои кровожадные волчьи морды.
Жму на газ, быстро сдаю назад, разворачиваюсь. Бах! Задний бампер втыкается во что-то мягкое — одним ирейзером меньше. Дергаю рычаг коробки передач на пятую скорость и через поребрик, подминая аккуратные кустики, выскакиваю с парковки, проношусь сквозь заправку, чуть не врезавшись в пару тачек. Секунда — и наш вэн уже несется по улице. Как могу лавирую между машинами. От моих неимоверных зигзагов повсюду скрипят тормоза, а водилы клаксонят как сумасшедшие.
— Макс! — кричит Надж, но я и сама вижу несущийся мне навстречу трейлер и в последний момент уворачиваюсь от него. Позади меня скрежещет металл: в резко затормозивший грузовик врезалась следующая за ним легковушка.
Господи, ну почему никто заранее не научил меня водить машину! Почему ты не дал нам спереть быстрый, легкий и маневренный порш, а послал этот неуклюжий, неповоротливый фургон.
Резкий поворот, вэн наклоняется и едет на двух колесах. В конце концов он выравнивается, но его тут же подбрасывает в воздух на какой-то колдобине.
В крови у меня пульсирует адреналин, пальцы намертво вцепились в руль.
Выносимся из города. Наконец-то я выбралась из этого машинного столпотворения. Все, пора избавляться от колес.
— Я сейчас остановлюсь, — кричу я ребятам, перекрывая рев мотора, — выпрыгивайте и мигом в воздух!
— Есть! — в один голос откликается стая.
Бросаю взгляд в заднее зеркало. За нами три черные тачки. Они много быстрее нас — вот-вот нагонят. Надо как-то выиграть время!
Скрежеща зубами, резко сворачиваю с дороги прямо в кукурузное поле. Петляю, продираюсь сквозь сухую стерню, отчаянно хлещущую в ветровое стекло. Наконец в отдалении виден просвет. «Только бы дорога, только бы дорога», — твержу я про себя.
Оторвались мы от них или нет? В зеркало заднего обзора ничего не разглядеть, а сухая стерня так громко колотит в металлический кузов, что сквозь этот стук невозможно расслышать шум моторов. Так ли, иначе, но впереди действительно показалась дорога. Отлично! Ништяк!
Вэн тяжело выскакивает на асфальт, подскочив так, что из нас вытрясает все печенку. Почувствовав под колесами твердую почву, прибавляю скорость.
В этот самый момент перед вэном выскакивает легковушка. И я врезаюсь в нее на скорости шестьдесят миль в час…
58
Взять на заметку: в следующей краденой машине сразу избавиться от защитной воздушной подушки.
Дело в том, что у воздушной подушки есть одна особенность. Если врезаться во что-нибудь со скоростью пятьдесят-шестьдесят миль в час, она надувается и с дикой силой, как тряпичную куклу, вжимает тебя в сиденье. И превращает твое лицо в лепешку. Что, собственно, с моим лицом и случилось. К выводу о полной бесполезности воздушной защитной подушки я пришла, стараясь остановить хлещущую из носа кровь.
— Как вы там? — справляюсь я слабым голосом.
— Полный порядок, — откликается Клык. Он сидит рядом со мной на переднем сиденье. Шея у него ободрана до мяса привязным ремнем безопасности. Удивительно, что этот ремень напрочь не снес ему голову.
— Сзади порядок, — с заднего сиденья доносится голос Надж, неожиданно детский и испуганный. Вытягиваю шею посмотреть на нее. Она совершенно бледная, в лице — ни кровинки. Только на лбу от удара о переднее сиденье расцветает огромный синяк. Она в ужасе смотрит на мою окровавленную физиономию.
— Не бойся, это только нос, — успокаиваю я ее. — Из ран на голове всегда особенно много крови. Смотри, кровотечение уже останавливается.
Вранье, конечно… ничего оно не останавливается.
— У меня все болит. Не тело, а мочалка какая-то из нервов, — постанывает Игги.
Газмана вот-вот стошнит. Он корчится, стараясь сдержать рвоту.
Трах!
Справа и слева со звоном посыпались окна вэна. Мы автоматически закрыли лица руками, защищая глаза. В ветровое стекло изо всей силы колотит ствол. Сейчас и оно брызнет осколками. Волосатая рука с хищными когтями влезла в разбитое окно с моей стороны и открыла дверь.
Мы не смогли даже пары раз им вдарить. Клыка и меня просто выволокли из вэна и бросили на землю.
— Бегите, — только и успеваю крикнуть я, как на мой многострадальный нос обрушивается еще один удар. Рот заливает кровью.
Краем глаза замечаю, что задняя дверь вэна открыта, а Игги и Газман взмывают в воздух. Молодцы!
Ирейзеры ревут от ярости и начинают палить по мальчишкам. Но те уже высоко — их не достать. Ййесс!
Брыкающуюся и вопящую Надж вытаскивают за ноги с заднего сиденья и с размаху кидают на землю рядом со мной. Вижу, что она плачет и тихонько дотрагиваюсь до ее руки.
Один из ирейзеров с силой бьет меня в бок ногой, обутой в снобский ручной работы итальянский ботинок.
— Конец вам пришел. Сцапали мы вас, — самодовольно бросает Ари, и его прихвостни ржут во все горло, чуть не пританцовывая от дикого возбуждения. — Вы в Школу направлялись, гаврики? Вот мы вас туда сейчас и доставим, на блюдечке с голубой каемочкой, — продолжает он, оскалив острые желтые клыки и брызгая на меня слюной.
Ирейзеров пятеро. Нас трое. Для моего роста и веса силы у меня хоть отбавляй. Но Ари на сто шестьдесят фунтов тяжелее меня, и его ботинок упирается каблуком мне в лоб. Ничего мне больше в жизни не надо — только бы врезать ему в последний раз, пусть даже ценой жизни.
Перехватываю темный без выражения взгляд Клыка. Перевожу глаза на Надж, стараюсь улыбнуться и подбодрить ее. Но, кажется, зрелище моей превращенной в кровавое месиво физиономии вызывает у нее только новый прилив отчаяния.
Спустя минуту в небе разносится тарахтение вертолета и ирейзеры все как один принимаются приветственно орать и размахивать руками.
— Нас ждет светлое будущее, — нагибается ко мне Ари. — Как в добрые старые времена, мы все вместе сейчас поедем домой. В Школу!
59
Ангел была жива. И раз она была жива, все остальное не имело значения. Теперь я готова на что угодно.
Я видела ее: рядом с моей клеткой стояла ее, жалкая и крошечная. Мы обе, как могли далеко, протягивали руки сквозь прутья решетки. Еще немного, всего какой-то инч, — и мы сможем дотронуться друг до друга.
— По крайней мере, они дали тебе большой контейнер, — голос у нее хриплый и слабый. — А у меня только средний.
Горло у меня сжало судорогой. Я потрясена. Она не жалуется. Старается оставаться храброй и сильной. Мне стало стыдно за то, что я так долго сюда добиралась, за то, что допустила, что нас изловили ирейзеры, за свое бессилие…
— Ты не виновата, ты ни в чем не виновата, — как всегда, она читает мои мысли.
Смотреть на нее страшно: глаза глубоко ввалились, и под ними лежат темные, почти черные тени. Вся правая сторона лица — один сплошной синяк, переливающийся по краям зеленым и желтым. Она точно иссохла, как осенний пожухлый лист. От нее остались одна кожа да кости. Перья на крыльях грязные и точно линялые.
Через проход от нас клетки Надж и Клыка. Надж дрожит. Она отчаянно старается взять себя в руки, но по всему видно, эту битву с самой собой ей не выиграть. Клык сидит совершенно неподвижно, обхватив колени руками. Увидев Ангела, он чуть заметно улыбнулся, но тут же лицо его снова приняло холодное и отсутствующее выражение. Он совершенно ушел в себя. Куда же еще уйдешь, сидя в клетке?
— Прости меня, пожалуйста, Макс, — шепчет мне Ангел, — это все я виновата.
— Не говори глупостей, нас просто в конце концов изловили. А Надж и Клыка вообще из-за меня сцапали.
От запаха холодного металла и хлорки никуда не деться. Он бьет в нос, и с каждым вдохом воспоминания о кошмарах четырехлетней давности становятся все ярче и ярче. O тex кошмарах, которые я так старалась похоронить навсегда. Вспышки страха и белого слепящего света операционной боли пульсируют в мозгу и сводят с ума. Голова болит нестерпимо. Перед глазами встают какие-то странные картины — что, уже глюки?
— Макс, я должна тебе что-то сказать, — Ангел расплакалась.
— Тихо. Успокойся. Новости твои подождут. Постарайся расслабиться, отдохнуть и набраться сил.
— Нет, Макс, это очень важно…
Дверь открылась, и по линолеуму затопали тяжелые шаги. Паника исказила маленькое личико Ангела, а мной овладела безграничная ярость. Эти мерзавцы до смерти напугали мою девочку!
Я им еще покажу! Им мало не покажется! Они у меня еще пожалеют обо всем, что учинили над Ангелом. Они у меня еще маму родную проклинать будут!
Руки сами собой сжимаются в кулаки. Чувствую, как глаза сузились, а мускулы напряглись. Кто бы ни открыл сейчас мою клетку, искусаю, исцарапаю, разорву на куски. А если это гад Ари, то …
Ангел в своей клетке совсем скукожилась, съежилась и тихо плачет. Что они такое с ней сделали? Адреналин ударил мне в голову. Я совершенно крезанулась.
Мужские ноги остановились рядом с моей клеткой. Мне видны только полы белого халата, едва прикрывающие брюки на коленях.
Белохалатник наклонился и заглянул в мою клетку. Вплотную ко мне стоит мягкое, виноватое лицо. Сердце у меня остановилось, и я чуть было не потеряла сознания.
— Максимум Райд, — говорит Джеб Батчелдер, — как же я по тебе соскучился!
60
Первое, что пришло мне в голову, — это то, что у меня начались глюки. Конечно, сколько можно метелить мою бедную голову?
Я больше ничего не видела. Ни Ангела в клетке рядом, ни Клыка, ни Надж напротив. Только прутья моей решетки и за ними улыбающееся лицо Джеба.
Джеб был мне и за мать, и за отца. Четыре года назад он украл нас из Школы. Вытащил из этого вонючего научного клоповника и спрятал в горах в нашем доме. Научил нас летать. Крылья-то у нас были, но никогда не было возможности или просто места их раскинуть. Так что мы даже не знали, зачем они нам нужны. Он нас кормил и поил, одевал и обувал. Он учил нас драться и выживать. Он учил нас читать и писать. Он шутил с нами и давал играть в компьютерные игры. Он подтыкал нам на ночь одеяло и перед сном читал нам книжки вслух. Если мне становилось страшно, все мои ужасы отступали при одной только мысли, что Джеб здесь рядом, что он защитит.
Но два года назад он пропал.
Мы всегда знали — его убили. Мы знали, что он скорее умрет, чем выдаст наше убежище. Свято верили, что он погиб, защищая нас. Боль утраты не унималась все эти два года, и нам до слез его не хватало. Как если бы умер отец или мать. Вдруг не вернулся домой — и все. А ты ждешь и ждешь. Мы так и не смирились с тем, что никогда больше его не увидим.
И все эти годы, живой или мертвый, он был моим героем. Каждый день, каждый час.
А теперь все во мне кричало: он с ними! Он один из них! Он ВСЕГДА был такой же, как они! И все, что я про него знала, все, что я про него думала, — это все была только ложь! Одна сплошная ЛОЖЬ!
Все вдруг встало на свои места: слова Ангела, ее страх, ее слезы. Она знала…
Как бы мне хотелось взглянуть сейчас на нее, на Клыка, на Надж, увидеть, что написано теперь на их лицах.
Во мне как будто захлопнулась тяжелая дубовая дверь. И вся моя любовь, все мое доверие к Джебу осталось там, за дверью, за семью замками. А на месте любви и тепла росла всеобъемлющая ненависть такой небывалой силы, что я и сама ее испугалась.
И это притом, что я не из пугливых.
— Я тебя удивил? — Джеб с улыбкой открывает мою клетку и протягивает мне руку. — Пойдем, мне надо с тобой поговорить.
Неожиданно понимаю, что у меня уже готов план: ничего не предпринимать. Смотреть и слушать. Впитывать в себя все, до малейших подробностей. И не выдать ни одной своей мысли. План мой, конечно, не Бог весть что, и водородной бомбы я пока не изобрела, но с чего-то начинать надо.
Медленно выползаю из клетки. Медленно поднимаюсь на ноги. Каждая мышца ноет. Не глядя ни на кого, прохожу мимо клеток, в которых сидит моя стая. Но тайком за спиной складываю вместе два пальца правой руки.
Это знак. Он означает «ждите».
Этому знаку научил нас когда-то Джеб.
61
Через компьютерный зал мы с Джебом проходим дальше, в менее населенную часть здания. Дверь в дальней стене впустила нас в небольшую комнату, мало похожую на лабораторию, с диванами, круглым столом и даже раковиной и микроволновой печкой.
— Посиди, пожалуйста, а я пока сооружу нам какао. — Джеб знает, что больше всего на свете я люблю какао, и говорит он это так, как если бы мы сидели у нас дома на кухне.
Он ставит кружки в микроволновку и поворачивается ко мне.
— Макс, должен тебе сказать, что я тобой ужасно горжусь. Ты самый настоящий молодец! По всем статьям. Сильная — это раз. Командир прекрасный — это два. А выросла как! И какая красавица стала! И горжусь, и наглядеться не могу.
Микроволновка запищала, и передо мной стоит кружка с дымящимся какао.
Мы сидим на совершенно секретном объекте посреди Долины Смерти, в месте, на каждой карте обозначенном как «Великая долбаная пустота». А он все равно извлекает откуда-то зефир и кладет его рядом с моим какао.
Пристально наблюдаю за ним, старательно игнорируя какао. Но заставить мой живот замолчать не могу — он бурчит, как оглашенный.
Джеб замолчал, точно давая мне время ответить. Не торопясь, отодвинул стул на другой стороне стола и сел напротив. Мой мозг наконец окончательно воспринял эту непоправимую правду: передо мной настоящий Джеб. Узнаю тонкий розовый шрам у него на подбородке, легкую горбинку на носу, маленькую родинку на ухе. Это не его злодей-двойник. Это он сам. И он-то и есть страшный посланник Дьявола.
— У тебя, наверное, ужасно много вопросов накопилось. Я даже не знаю, с чего начинать отвечать. Мне, — он замялся, — мне очень жаль, что все так получилось. Если бы два года назад я только мог все объяснить. Если не всем, то хотя бы только тебе. Я на все готов, готов что угодно сделать, лишь бы опять увидеть твою улыбку.
Отруби себе голову и насади ее на кол. Вот и будет тебе моя улыбка.
— Но всему свое время. Со временем все объяснится, все встанет на свои места, и ты все поймешь. Я и Ангелу так сказал. И еще я сказал ей, что все на свете — это тест. Даже если мы про это не знаем. Надо просто делать то, что надо делать. А там время все расставит по местам. Пожалуйста, поверь мне. Все, что до сих пор происходило, как раз и был такой тест.
Он развел руками в стороны, как будто чертил линию моей жизни.
Я сидела перед ним, голодная, избитая, свитер пропитан кровью, с лицом, как сырая отбивная. И мне никогда никого не хотелось убить так, как сейчас хотелось убить его.
Но я молчала, и мое лицо оставалось неподвижной маской.
Он посмотрел на меня, потом на запертую дверь.
— Макс, — произнес он с какой-то новой интонацией безотлагательной срочности. — Макс, скоро придут люди и будут с тобой разговаривать. Но сначала я должен сказать тебе кое-что первым.
Признаться, что ты — воплощение дьявола?
— Я не мог сказать тебе этого раньше. Я думал, у меня еще будет время тебя к этому подготовить.
Он оглянулся, как будто хотел убедиться, что нас никто не слышит. Он, кажись, забыл свои собственные уроки, на которых мы узнали от него о приборах отслеживания, скрытых камерах и встроенных микрофонах, подслушивающих устройствах такой мощности, что за милю просекают крысиный чих.
— Видишь ли, Макс, — продолжал он душераздирающе-проникновенным голосом, — ты еще более необыкновенное существо, чем я тебе когда-либо говорил. Дело в том, что ты создана с определенной высокой целью. Что жизнь тебе сохранена, чтобы ты осуществила свое предназначение.
Ты имеешь в виду, что я до сих пор жива не только, чтобы увидеть, как безумные фанатики генетики прививают птичью ДНК человеческой яйцеклетке?
Он перевел дыхание и, не отводя взгляда, пристально смотрел прямо мне в глаза. Я холодно гнала от себя любое светлое воспоминание о нем, любой намек на то, как хорошо нам было с ним прежде.
— Макс! Ты создана, чтобы спасти мир. Это твоя высокая цель, твое предназначение. Так и знай!
62
О'кей, должна признаться тебе, дорогой читатель, что я не удержала свою челюсть на месте. Она-таки отвалилась. Да-да. Теперь у меня есть хоть одно преимущество в вечной борьбе за то, чтобы первой занять утром ванну.
— Я тебе большего пока сказать не могу, — Джеб снова настороженно поглядел через плечо, — но я не мог не сказать тебе о масштабах, о мировом значении тех замыслов, в которых тебе отведена великая миссия. Макс, запомни, тебе уготована великая, священная судьба!
Может быть, я не могу себе этого представить, потому что я еще не совсем крезанулась.
— Макс, все, чем ты стала, все, что довелось тебе до сих пор пережить, все, что тебе еще только предстоит, — все это составные части твоего предназначения, ступени твоего пути. Одна твоя жизнь стоит тысячи обыкновенных жизней, и то, что ты живешь на земле, есть самое большое достижение человечества.
Если он надеялся услышать в ответ мои сентиментальные излияния, ему придется очень долго ждать.
Не сводя с меня глаз, Джеб тяжело вздохнул, явно разочарованный отсутствием у меня должного энтузиазма по поводу моей судьбоносной миссии.
— Это для тебя большая новость. Мне, конечно, трудно представить, что ты сейчас думаешь и чувствуешь. Я просто хотел рассказать тебе все сам. Позднее с тобой придут говорить другие. Я думал, тебе будет проще, если я тебя подготовлю… Ты только подумай сначала, что это все значит для тебя и для остальных. Но не говори, пожалуйста, никому в стае. Скоро о тебе, Максимум, узнает весь мир. Но пока пусть это будет нашим секретом.
Я молчала. Я вообще с каждым часом привыкала все лучше и лучше держать язык за зубами.
Он встал и помог мне подняться на ноги. От его прикосновения холодок омерзения пробежал у меня по спине.
В молчании мы вернулись к ящикам-клеткам. Он отпер мой контейнер и терпеливо дождался, пока я встану на карачки и вползу внутрь.
Поворачивая ключ в замке, он снова наклонился, многозначительно на меня посмотрел и прошептал:
— Пожалуйста, доверься мне. Я больше ничего не прошу, только доверься мне. Доверься мне и слушайся своей интуиции.
«Да сколько же ты можешь твердить одно и то же. Совсем достал», — чуть не вслух думала я ему вдогонку. Интуиция подсказывала мне раздобыть где-нибудь хирургические щипцы и медленно вытянуть из него все кишки, одну за другой.
— Ты жива? — беспокойно спрашивает Ангел, прижимаясь лицом к стенке своей клетки.
Я киваю и через проход встречаюсь глазами с Надж и Клыком:
— Ребята, со мной полный порядок!
Надж и Ангел недоверчиво кивают, а Клык не сводит с меня своего упорного взгляда. Что он думает, я даже представить себе не могу. Думает, что я предатель? Думает, что Джебу удалось переманить меня на свою сторону? Или, может, он думает, что я с самого начала была заодно с Джебом?
Скоро все разъяснится. Гадать ему осталось недолго.
63
Шли часы.
В словаре рядом со словом «стресс» нарисована мутантка. Она сидит в собачьей конуре и размышляет о том, что сулит ей судьба: быть убитой или спасти мир.
О'кей, картинки такой нет. Но обязательно должна быть.
Скажи мне, пожалуйста, дорогой читатель, что лучше всего играет на нервах? Сидеть в клетке, ждать смерти, быть преданной… Как, по-твоему, подойдет такая вот петрушка в качестве эффективного раздражителя?
Рассказать ребятам что бы то ни было я не могла, даже шепотом. Джеб мог сколько угодно делать вид, что закрытые двери и прикрытый ладонью рот — надежная защита от слежки. Меня этим не обманешь! Зуб даю, здесь в каждую щель или микрофон вставлен, или видеокамера. Поди, клетки наши тоже на все сто оборудованы.
Так что и обсуждение планов сопротивления, и какие бы то ни было обнадеживающие аргументы — все это вне вопроса. Невозможно даже просто сорваться и ляпнуть: «Ребята, полный абзац, Джеб жив!»
Едва слышным шепотом Ангел спросила, живы ли Газзи и Игги. Я в ответ только плечами пожала, и она сразу сникла. Хоть я и не могу сказать ей вслух, мысленно чуть не кричу: «С ними порядок, не бойся. Они сбежали». Ангел читает мои мысли, слабо кивает головой и, явно успокоившись, расслабленно прижимается к стенке своего ящика.
Нам остается только переглядываться. Часами.
Снова ужасно трещит голова. Мозг режут вспышки слепящего света и слишком яркие обрывочные картинки недавних событий.
Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем какой-то белохалатник шмякает рядом с моей клеткой контейнер с еще одним «экспериментом». Поворачиваюсь посмотреть на нового соседа, но тут же с тяжелым сердцем закрываю глаза.
В этом существе еще можно опознать ребенка, но оно больше похоже на какой-то разросшийся гриб. По всему телу огромные бородавчатые наросты, количество пальцев на руках и ногах не сосчитать, единственный бессмысленный водянистый голубой глаз вперился в меня не мигая.
Где-то через полчаса я вдруг понимаю, что существо больше не дышит. «Эксперимент» умер прямо рядом с нами и на наших глазах — отходы их грязного производства.
В ужасе смотрю на Ангела. Она плачет. Она тоже все видела.
Снова идут часы. Счет времени я уже давно потеряла. Наконец дверь лаборатории открывается и впускает какую-то, по всей вероятности, большую группу. В шуме голосов различаю человеческие интонации и ржанье ирейзеров. В наш проход вкатывают тележку типа больничной каталки.
— Здесь только четыре, — произносит строгий и властный мужской голос, — а где остальные два экземпляра?
— Куплены для демонстрации в зоопарках, — заливает, не моргнув глазом, Ари. — А эти доставлены в целости и сохранности.
Он пихает ногой мою клетку так, что из нее едва не вылетают прутья решетки.
— Что, Макс, соскучилась без меня?
— У вас есть санкция директора? Вы получили его подтверждение на данную меру? — спрашивает женский голос. — Это, безусловно, будет большой потерей для науки. Еще столько неисследованных фактов. Они еще могли бы во многом быть нам полезны.
— Все санкции получены, — подтверждает третий белохалатник. — Оставлять их рискованно. Особенно, если принять во внимание агрессивность экземпляров. Даже вот та, самая маленькая, представляет собой серьезную опасность.
Перехватив взгляд Ангела, поднимаю большой палец: молодец, девчонка, дала им жару. Она только слабо усмехается в ответ.
Тут чьи-то руки хватают ее клетку и грубо швыряют на телегу, точно это чемодан, выгружаемый на ленту получения багажа. С размаху она ударяется о стенку ящика и без того разбитой щекой. Во мне снова вскипает ярость.
В следующее мгновение Ари подхватывает мой контейнер и бросает его рядом с Ангелом. От сотрясения я насквозь прокусываю губу. Только новых ран мне и не хватает! Ари приближает к решетке свою клыкастую морду и с наслаждением принюхивается к запаху крови.
— Твой отец может тобой гордиться, — ядовито бросаю я ему. Он заводится с пол-оборота и с такой силой опускает кулак на мой ящик, что от удара трещат доски.
— Эй, там, полегче! — останавливает его женщина. Ари за это готов испепелить ее на месте.
Двое других ирейзеров погружают на тележку клетки с Надж и Клыком и куда-то толкают ее сквозь двойные двери. Следующее помещение ослепляет болезненно ярким светом. Там все та же тошнотворная вонь хлорки и химического оборудования.
Сжав решетку, я стараюсь выглянуть наружу и хорошенько рассмотреть, где нас везут. Приглядываюсь ко всему, пытаясь определить, в какой, собственно, части Школьного здания мы находимся.
Ирейзеры просовывают сквозь прутья свои страшные когти и стараются нас побольней оцарапать. А если не могут достать, мелко-мелко трясут наши клетки, чтобы не дать нам ни на минуту забыть о своем присутствии. Как будто вообще можно забыть об их присутствии.
Их злобные манипуляции наталкивают меня на размышления: сколько потребуется сил, чтобы побольнее укусить ирейзера за палец?
Телега резко повернула направо и проехала сквозь двойные двери. Следом еще одна дверь возле турникета-вертушки. Выехали на улицу. Жадно вдыхаю воздух, но в Школе он даже снаружи отравлен какими-то зловониями.
Сощурившись, верчу головой в поисках каких-нибудь знакомых ориентиров. Позади лабораторное здание. Впереди — низкая постройка красного кирпича. Значит, это задний двор Школы. Тот самый, на который я когда-то смотрела по ночам из окна нашей лаборатории.
Тот самый, где тренировали ирейзеров и где они озверело рвали на части свою добычу.
То-то они ржали в предвкушении новой потехи.
64
Смерть — забавная штука. Перед ее лицом все становится ясно и понятно.
Равно как сейчас, все сразу встало на свои места. Выбор мой прост: или сдаться и позволить им убить нас всех, или сражаться до последнего, сколько хватит сил.
Как ни удивительно, но второй вариант нравится мне значительно больше. Ничего не могу поделать с этими своими маленькими странностями.
К несчастью, у меня совсем мало времени на размышления о том, что именно в данной ситуации может означать «сражаться до последнего». Секунду спустя, заслонив солнце, надо мной нависает черная тень.
— Кроссовочки, подружка, уже надела? — спрашивает Ари, поигрывая волосатыми когтистыми пальцами по дверце моего контейнера. — Как насчет физических упражнений? Зарядочки? Или, может, побегаем? Кто кого догонит, тот того и съест! Вот уж я тебя сейчас догоню, милашка!
Я смотрю на него и злобно усмехаюсь. Стремительно подавшись вперед, впиваюсь в его руку. Ари визжит от боли. А мне все мало. После нашей аварии и той чертовой подушки безопасности в угнанном вэне даже хлеб откусить и то больно. Но от ярости я забываю про боль. Собираю все свои силы и стискиваю зубы все крепче и крепче, пока наконец не лопается у него на пальцах шкура, и мой рот не заполняет терпкий вкус его крови.
Думаешь, дорогой читатель, меня стошнило? Ничуть не бывало. Мне эта кровь по барабану. А настоящая радость — это видеть, как воет Ари. Как говорится, овчинка выделки стоит.
Обезумев от боли и злобы, свободной рукой Ари трясет и молотит мою клетку. Голова моя, как пэдлбол, прыгает внутри от стенки к стенке. Но мне плевать. Я повисла на нем мертвой хваткой, точно хорошо тренированный бойцовый питбуль.
Вокруг суетятся белохалатники. Ари продолжает орать как резаный и все более и более озверело метелит мой контейнер. Внезапно что-то подсказывает мне разжать челюсти. Ари отдергивает руку, и этот рывок толкает мою клетку вплотную к клетке Ангела. Я не размышляю. Действую, как на автопилоте. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы открыть снаружи обыкновенную задвижку. Щелк! — и Ангел на свободе.
— Беги! — приказываю я ей. — Беги и не спорь!
В этот момент, воя от боли и злобы, Ари обрушивает на мой ящик всю силу своей ярости. Еще удар — и под его кулачищем от меня ничего не останется. Готовая ко всему, вжимаю голову в плечи.
От следующего пинка контейнер взлетает в воздух, закрученный так, что мне кажется, я сижу в центрифуге стиральной машины. Подброшенная его лапищей вверх, на долю секунды вижу над головой небо, вижу, как в вышине несутся черные грозовые тучи.
Мой ящик падает на землю, единственным своим отверстием вниз. Мне уже больше ничего не видно, но я прекрасно слышу, как Apи отчаянно ругается, называя меня такими словами, которые я тебе, уважаемый читатель, даже и повторить не могу. Он, видимо, изо всех сил трясет укушенной рукой, потому что в пробоины моей хлипкой скорлупы-конуры летят брызги его крови.
И тут я улыбаюсь. Улыбаюсь счастливой и безмятежной улыбкой. Мне вдруг становится совершено ясно, что такое — та черная грозовая туча, которую я только что видела.
Это стая ястребов, а впереди ее Игги и Газман. Они снижаются, готовые штурмовать Школу. Они летят нам на выручку.
65
Можешь, дорогой читатель, считать меня совсем крезанутой, но зрелище огромного пернатого хищника, рвущего на куски плоть ирейзера, вызывает у меня удовольствие.
На мое счастье, Ари, ослепленный звериной яростью, до сего момента упорно игнорировал защелку на моей клетке. Ровно в тот момент, как он наконец догадался открыть ее и вытащить меня наружу, на него с высоты ринулся ястреб, со стальными когтями и биологической неприязнью к волкам.
Выпустив меня из своих лапищ, Ари размахивает руками во все стороны, что есть мочи отбиваясь от птицы. Куда ему! Ястреб впился ему в шею когтями и смертоносным клювом долбит темя.
— Ангел! Немедленно удирай отсюда! — я оглушительно ору, подбегая к Ангелу, обогнав белохалатников на расстояние вытянутой руки. Отпихиваю их локтем, хватаю ее за пояс и подбрасываю вверх, как могу высоко.
Попутно успеваю открыть клетку Клыка. Несколько белохалатников разом наваливаются на меня, но обыкновенные людишки со мной совладать не могут, пусть даже вдесятером. А уж если я рассержена, так и подавно. Одному — наотмашь в челюсть. Похоже, он недосчитается пары зубов. Другому — ногой под толстый двойной подбородок. Он недоуменно смотрит на меня и, как тюфяк, опрокидывается на задницу.
Вырвавшийся из клетки Клык вмазывает ближайшего белохалатника в тележку. Клык холоден, собран и движется на редкость размеренно и четко: рука заведена назад, кулак сжат, резкий выброс вперед — удар. Противник смят.
Освободить Надж труда не составило. Под прикрытием Игги и Газмана, поведших ястребов на второй заход нападения, она кубарем вылетела на траву из раскрытой клетки.
Тетка в белом халате все не может подняться на ноги. В полуполете поддаю ей ногой в грудь. Она обмякает и снова заваливается набок. Вот тебе, ведьма, узнаешь у меня, что такое «вредное производство»!
Между тем Ари стоит на коленях и беспомощно раскачивается, обхватив руками раздолбанную ястребом башку. Клык не может сдержаться и вмазывает этому отморозку от всего сердца за все, что только накипело, — раз — в ребро! два — в скулу! — и наконец, подобрав чью-то раздолбанную конуру, с размаху водружает ее Ари на голову. Словно ставит на нем большой жирный крест.
Пара коротких шагов разбега — и я уже поднимаюсь ввысь. Слышу рядом с собой, как крылья ястребов разрезают воздух, и меня охватывает восторг.
Внизу насчитываю четверых валяющихся на земле белохалатников и еще троих ирейзеров, кроме Ари. Двое оставшихся ирейзеров пока стоят на ногах. Один из них пытается достать ствол, но тут же получает удар в запястье стальным гнутым клювом. Это камнем упал на него ястреб.
— Клык! Игги, Газ! — ору я. — Быстрее! Вперед! Делаем отсюда ноги!
Они следуют за мной, но им явно неохота покидать поле боя. Непонятным мне маневром Игги собрал вокруг себя ястребиную стаю. Как же ему удалось сообщить им, что сражение окончено?
Широко раскинув крылья, могучие птицы плавно взмывают в воздух, и в ушах у меня стоит их резкий гортанный клекот.
— Раз, два, три, четыре, пять, — пересчитываю я свою собственную стаю. — Клык, поддержи Ангела!
Все это время Ангел из последних сил держалась в воздухе. Но крылья ее все больше и больше провисали, и она начала терять высоту.
Газман и Клык дружно подлетели к ней, подхватили с двух сторон и круто пошли вверх, надежно держа под оба крыла.
Из Школы высыпала туча белохалатников и ирейзеров. Но нас им уже не достать — мы слишком высоко и летим, стремительно набирая скорость.
Я торжествую! Поделом вам, ученые фанатики! Школе конец! Навсегда!
— Макс! — звук этого голоса снова заставил меня посмотреть вниз.
Это Джеб. В растерзанном халате, с окровавленным плечом. Ему, видно, здорово досталось от ястребов.
— Максимум, — снова кричит он мне вдогонку. У него какое-то странное выражение лица. Таким я его еще никогда не видала.
— Макс, пожалуйста! Это тоже был тест! Как же ты не понимаешь. Никакой опасности здесь нет — только тест! И все! Поверь мне! Ты должна мне верить! Вернись! Я тебе все объясню!
Я смотрела на него. Вот человек, который спас меня четыре года назад, научил меня всему, что я знаю, который утешал меня, когда я плакала, и подбадривал, когда дралась. Ближе него у меня человека тогда не было — почти что отец.
— Нам не о чем с тобой разговаривать, — говорю я устало. И, взмахнув крыльями, поднимаюсь все выше и выше, догоняя свою семью.
66
Спустя два часа показалось озеро Мид. На вершине скалы стая огромных ястребов, тех самых, которые только недавно спасли нас и помогли вырваться из Школы. Все шестеро, мы одновременно опускаемся на уступ утеса.
Ангел без сил падает на пыльный пол пещеры, а я сажусь рядом с ней, ласково гладя ее по головке.
— Я ужасно боялась, что никогда больше тебя не увижу! — прошептала она, и одинокая слеза катится у нее по щеке. — Они там меня мучили, так мучили! Макс, мне там было так страшно, так плохо!
— Я бы им ни за что тебя не отдала, я бы во что бы то ни стало тебя спасла, — все повторяю я ей, чувствуя, что мое сердце вот-вот разорвется от нежности и любви. — Я бы за тебя сражалась до последней капли крови, до самой смерти.
— Они и так тебя чуть не убили, — ее слабенький голос дрожит от истощения и от еще не прошедшего страха. Прижимаю ее к себе, обнимаю и баюкаю долго-долго.
— Вот так и должно теперь быть всегда, — говорит Игги. — Мы всегда теперь будем вместе.
Поднимаю глаза туда, где, прислонившись к стене, лицом к каньону стоит Клык. Он почувствовал мой взгляд и обернулся. Я выбросила вперед левый кулак. Почти что улыбаясь, он подошел и поставил свой сверху. За ним Ангел, Игги, Газман и Надж — один за другим вся наша стайка-семья построили нашу секретную пирамиду единства.
Оторвавшись на секунду от Ангела, я осторожно, сверху донизу, провожу правой рукой по всей пирамиде.
— Я так… вам всем… благодарна! — смущенно говорю я, и Надж поднимает на меня полные удивления глаза.
О'кей, я не самое сентиментальное существо на свете. Я имею в виду, я очень люблю свою семью. Я что хочешь для нее сделаю, но сказать об этом словами мне неимоверно трудно.
Может, надо с этим как-то бороться? И вот я медленно и старательно подбираю самые нужные, самые важные слова:
— Я только сейчас поняла, как вы все мне нужны, как все мы нужны друг другу. Я вас всех люблю, всех пятерых. Трое или двое, четверо или даже пятеро — это не мы. МЫ — это все шестеро. Все шестеро как один.
Клык усердно изучает свои кроссовки. Игги нервно барабанит тонкими пальцами по коленке. Но младшие смотрят на меня во все глаза, слушают и отзываются каждой клеточкой своего существа.
Надж порывисто обхватывает меня за шею:
— Макс, я тебя тоже очень люблю. Я всю нашу семью очень-очень люблю.
— И я тоже, — вторит ей Газзи. — Мне плевать, где мы живем, в доме, или в пещере, или даже в любой картонной коробке. Где мы все вместе — там и дом. Я вот как думаю!
Я обнимаю его, и он уютно устраивается у меня под боком.
Вскоре усталые, но счастливые, мы все засыпаем и просыпаемся среди ночи под громкий стук проливного дождя. Такой ливень в пустыне — настоящее чудо! Мы выбираемся на уступ, и он смывает с нас пыль, кровь, грязь и все страшные воспоминания только что пережитого. Боль еще на прошла, и даже капли дождя, падающие на мое лицо, кажется, ударяют по открытым нервам. Но я терплю, я протягиваю руки к небу и чувствую себя по-новому чистой и свежей.
Прохладно, меня слегка знобит, и Клык заботливо растирает мне плечи. Взглянув в его темные, как небо над пустыней, глаза, я тихо говорю:
— Джеб знает, где наш дом. Туда нельзя.
Он согласно кивает:
— Обратной дороги нет. Надо искать новый дом.
Я задумалась. Глаза закрыты, прохладный, вымытый дождем воздух наполняет мне легкие. Постепенно во мне растет уверенность:
— Нам теперь на восток. Мы держим путь на восток!
