XI
Альберт покинул Моррис Соук, но пьянство продолжалось там по-прежнему. В конце августа пятнадцать аборигенов и три метиса, находившиеся под опекой государства, предстали перед судом по обвинению в пьянстве. Основанием для суда послужил случай травмы, нанесенной пожилой женщине, которую обнаружила полиция с серьезным повреждением головы. Судья, обращаясь к суду, заявил: «В свете фактов, вскрытых в ходе недавнего следствия по делу об убийстве молодой женщины у Моррис Соук, я вынужден особо серьезно подойти к этим поступкам. В прошлый раз я уже выражал свое беспокойство по поводу пьяных оргий в лагере Моррис Соук, ставших причиной преступления. Многие случаи пьянства, сведениями о которых я располагаю, происходили в том же лагере и также сопровождались актами насилия. Во время разбирательств полиция указала, что в большинстве случаев аборигены пьют крепленое двадцатитрехградусное вино, смешанное в равной пропорции с шестипроцентным пивом».
Алкогольная проблема стала общей для аборигенов по всей стране. На суде в Кэмпбелле, Новый Южный Уэльс, в связи с нарушением одним аборигеном запрета употреблять спиртное судья заявил: «Белый человек взял у аборигена все и взамен дал лишь болезни и обучил пьянству. Бесчестные спекулянты обирают туземцев, сбывая им, как только у тех заведутся деньги, плохое дешевое вино. Мне глубоко жаль стоящего передо мной несчастного человека. Австралия принадлежит его народу».
Достойная сожаления участь аборигенов привлекла к себе внимание широкой общественности. Альберт Наматжира вызывал особое сочувствие. Его многочисленные почитатели надеялись, что он внял предостережениям, которые он получил в связи с потреблением спиртных напитков. Большинство верило в него.
Альберт теперь стал совсем редко наведываться в Алис-Спрингс, приезжая в город только за продовольствием. Но узы, связывавшие его с племенем, были крепки. Всем сердцем преданный своим соплеменникам, Альберт время от времени навещал их, проводил с ними ночь, но назавтра каждый раз возвращался в Хермансбург.
Но вот 28 августа против Альберта вновь выдвигается обвинение в снабжении спиртным соплеменников, находившихся под опекой государства. Полиция сообщила только самые общие сведения, и в газетах было лишь объявлено, что 22 сентября Наматжира предстанет перед судом. Даже местные жители не знали ничего больше сверх этого.
Защищать свои интересы в суде Альберт пригласил местного адвоката Е. Картера. Одному из своих знакомых в городе он сказал, что он не беспокоится за исход дела, его адвокат «все уладит».
Утром 22 сентября судебное разбирательство было отложено и слушание дела перенесено на 6 октября под председательством мистера С. Доддса из Дарвина.
На другой день после перенесения разбирательства Лори Томас, известный критик-искусствовед и бывший директор Художественной галереи Западной Австралии, опубликовал в аделаидской газете «Ньюз» статью под названием «Трагедия Наматжиры».
«Трагедия Альберта Наматжиры наглядно отражает трагедию черных австралийцев, — писал Томас. — Он воплощает самую суть ее. Его разрывает на части конфликт, с которым не приходится сталкиваться белым. Он — не белый, не черный, он и то и другое. Это не нелепый парадокс, а реальная действительность: то, что происходит с ним, — настоящая трагедия, такая же фатально неотвратимая, как для Отелло, короля Лира и Гамлета.
Если Наматжира выдержит все удары судьбы и благодаря строгому поведению обретет былое достоинство и благородство, это будет победой не столько над собой, сколько над обстоятельствами, которые способны сломить любого человека. Он попал в тяжелейшее положение не из-за своих собственных безрассудств (весьма, впрочем, немалых), а из-за того, что душу его раздирают две диаметрально противоположные силы. Лишь немногие белые, да и то только те, кто соприкасается с аборигенами и сочувствует им, могут иметь хоть какое-то представление о могуществе этих сил. С год тому назад Наматжире были даны полные гражданские права. Его «сделали белым человеком». До этого он был счастливым человеком.
И вот в результате талантливый, добропорядочный и необычайно умный человек в почти невозможном стремлении быть одновременно и черным и белым растерял многих друзей и, вероятно, утратил какие-то свои личные качества. Наматжира выглядит сейчас по крайней мере лет на двадцать старше своих лет. Держится и говорит он с прежним достоинством, но это усталый, измученный и павший духом человек. Что довело его до этого, чья в этом вина? Его? Так считают многие. В чем причина его несчастья? Кто говорит — в пьянстве, кто — в деньгах, кто — в безудержном поклонении ему, кто — в безволии, кто — в просчетах правительства, кто — в правах гражданства, кто… впрочем, каждый твердит свое. Если вы поговорите с девяносто девятью алисспрингсцами, вам выскажут, притом убежденно, страстно, горячо, сто одно самое различное мнение. Помалкивают лишь работники департамента по делам туземцев: перед тем как открыть рот, им приходится запрашивать Дарвин. У них на все один ответ: туземцы «переживают переходный период». Но если вы спросите: «переходный» к чему? — они не знают, что сказать. Не знают потому, что, несмотря на имеющиеся планы обучения аборигенов в поселениях около городов, они представления не имеют, как обеспечить работой шестнадцать-двадцать тысяч аборигенов, проживающих в пределах Территории, если они будут профессионально подготовлены.
Альберт при всем своем чувстве собственного достоинства сдержан и даже застенчив. Он одни из тех людей, кого природа наделила удивительным чувством такта. Он, разумеется, не делится с белыми всем, что лежит у него на душе. Но многие согласны с тем, что он говорит о гражданстве. Они утверждают, что, если бы черные имели такие же права, как и белые, они со временем достигли бы их уровня. Большинство же выражает свое несогласие с таким мнением. Некоторые — в самой резкой форме. Однако то, что произошло и происходит с Наматжирой, в значительной степени типично для аборигенов по всей Австралии. Он же лишь символ нынешней неспособности Австралии воплотить добрые намерения в жизнь. Аборигены живут между двумя беспокойными мирами. И здесь, в центре Австралии, — основа основ проблемы».
Суд над Альбертом Наматжирой начался утром 6 октября 4958 года. Опрос свидетелей длился целый день. Свидетелей обвинения было пятеро: констебли Р. Харви и Г.-Дж. Броунинг, водитель такси метис Джорж Брэй, представитель Херманебургской миссии Р.-Д. Кернич и арандский художник Инок Рабераба.
Альберт Наматжира обвинялся в том, что 26 августа во время возвращения в такси из Алис-Спрингса в Хермансбург он угостил спиртным своего соплеменника Инока Раберабу, который находится под опекой государства на основе статута благоденствия 1953–1957 годов и которому законом запрещается употребление спиртных напитков.
Внешне Альберт, казалось, совсем не интересовался происходящим. Подолгу сидел он с закрытыми глазами и лишь изредка вскидывал голову, когда его адвокат задавал вопрос кому-либо из свидетелей. Наконец вызвали его. Он медленно поднялся, нерешительно подошел к месту для свидетельских показаний и дал клятву.
Альберт признался, что по пути в Хермансбург он пил ром, но отверг обвинение в том, что угощал им Инока. Альберт показал, что во время поездки они делали несколько остановок и на первой Инок просил угостить его, но получил отказ. «Я сказал ему: «Инок Рабераба, прости, я не могу угостить тебя. У тебя нет прав пить», на что он мне ответил: «Мы все должны были бы быть свободными гражданами, мы — такие же художники».
Под перекрестным допросом Альберт рассказал, что, выпив, он опьянел и что Инок также выглядел захмелевшим. Милях в семи от Хермансбурга они заспорили о делах племени. Остановив такси, они вышли. Инок стал скандалить, тогда Альберт снова сел в такси и уехал без него. Проехав милю, Альберт попросил водителя остановиться и подождать, пока он закопает дюжину бутылок пива и бутыль вина. Спрятав напитки, они поехали дальше.
Относительно показаний, данных констеблю Броунингу 28 августа, Альберт сказал: «Когда констебль допрашивал меня, я плохо себя чувствовал. Из того, что он спрашивал меня, я понимал лишь отдельные места: у меня было не очень хорошо с головой. Я не мог уловить всего, что он говорил. Я умею немного читать, но трудные слова не понимаю. Когда я рассказывал, он писал. Он записал все на пишущей машинке и затем попросил меня подписать. Перед тем как я поставил подпись, он все это прочел мне. Когда он читал, я опять разобрал лишь отдельные места. За все время поездки в Хермансбург я ни разу не давал бутылки Иноку Раберабе. Я распил бутылку сам».
Затем последовал перекрестный допрос, проводившийся прокурором полицейского суда, после чего судья объявил перерыв до следующего дня.
Среди тех, кто был на суде, разгорелись ожесточенные споры. Многие показания не сходились, особенно те, что дали Брэй и Рабераба, да и в показаниях Альберта было немало путаного, сбивчивого и иногда противоречащего показаниям констебля Броунинга.
На следующее утро суд подвел итоги. Обвинения Наматжиры в том, что он снабжал вином аборигенов в Хермансбурге, были отклонены. Затем судья изложил свои соображения по поводу обстоятельств дела, установленных судом накануне. Аргументируя приговор, мистер Доддс заявил:
«1. Я считаю установленным, что подсудимый Альберт Наматжира в указанный день и указанном месте угостил спиртным напитком, а именно ромом, Инока Раберабу.
2. Я считаю установленным, что спиртное было дано, когда обвиняемый Инок Рабераба и некто Брэй, водитель такси, следовали по пути к лагерю обвиняемого, разбитому около Хермансбурга. По меньшей мере дважды такси останавливалось в пути, причем обвиняемый покидал его и удалялся в заросли, оставляя бутылку рома открытой на земле или в такси. В его отсутствие Инок и в первом и во втором случае отпивал рома из бутылки. Я обращаю внимание, что придерживаюсь версии обвиняемого на происшедшее, занимая тем самым наиболее благоприятную для него позицию в этом деле. Вместе с тем я не сбрасываю со счетов показаний Инока Раберабы. Даже если бы я поверил, что в первом случае ром был оставлен неумышленно — я не говорю: верю в это, я говорю: даже если бы я поверил в это, — то я никак уж не могу допустить, что спиртное было неумышленно оставлено во второй раз. Я считаю установленным, что, по крайней мере в последнем случае, бутылка была оставлена с тем, чтобы Инок смог выпить рома, а обвиняемый имел бы возможность сказать, что он не заметил этого. Думать иначе — значит не считаться со здравым смыслом. Инок признал, что во время первой остановки он выпил с полкружки рома, и я не верю, чтобы можно было не заметить исчезновения из бутылки такого количества рома. Правда, как сообщил обвиняемый, он был пьян; однако в семи милях от Хермансбурга он оказался не настолько пьяным, чтобы не подметить состояния Инока, и достаточно сообразителен, чтобы выставить пьяного Раберабу из машины и тем самым снять с себя все подозрения в причастности к опьянению последнего. Он оказался также достаточно трезвым, чтобы закопать вино и пиво вдали от миссии. При всем нашем стремлении толковать факты, сколь это представляется возможным, в пользу обвиняемого, я должен еще раз напомнить, что существуют пределы, выйдя за которые мы вступили бы в противоречие со здравым смыслом. В указанных обстоятельствах я должен придерживаться — и придерживаюсь — того мнения, что обвиняемый снабдил Инока Раберабу ромом в том смысле, что оставил спиртное в доступном для него месте. Считать по-другому — значило бы, по-моему, пренебречь самой очевидностью и положениями статута благоденствия. А ведь особые меры предосторожности, предусмотренные этим статутом, имеют целью защитить аборигенов от самих себя. Вот почему слово «снабдил» должно и истолковываться в данных обстоятельствах весьма широко.
3. Считаю установленным, что в день происшествия Инок являлся подопечным.
4. Считаю установленным, что спиртное было дано не с лечебной целью.
5. Считаю установленным, что в момент правонарушения обвиняемый знал, что Инок является подопечным.
6. Обвиняемый признается виновным.
7. Вынося приговор, я принимаю во внимание возраст обвиняемого; тот факт, что в означенное время его рассудок, возможно, был затуманен алкоголем (есть некоторые данные о том, что он пил в Алис-Спрингсе незадолго до отъезда в Хермансбург), равно как и факт, что человек, которого он снабдил спиртным, — его соплеменник, и поэтому в данном случае не вижу причин налагать наказание большее, чем минимальное, предусмотренное законом. Обвиняемый приговаривается к тюремному заключению сроком на шесть месяцев с использованием на тяжелых работах».
Обращаясь к Альберту, Доддс сказал: «Альберт, вы обвиняетесь в том, что снабдили Инока Раберабу спиртным, оставив бутылку рома там, где он мог ее взять. Наименьшее наказание, которое я могу на вас наложить, равняется шести месяцам тюремного заключения. Когда все произошло, вы сами в какой-то мере находились под действием спиртного и ваш рассудок был затуманен. Я ушел как это, так и ваш возраст, а также тот факт, что человек, которого вы угощали, принадлежит к той же расе, что и вы».
Обвинение и приговор ошеломили Альберта. Спустя какое-то время он пришел в себя и медленно, в сопровождении стражи, вышел из зала суда. За дверью Альберт задержался и несколькими словами обмолвился со своим адвокатом. Немного погодя полицейский фургон увез его в алис-спрингсскую тюрьму.
