ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
«ПОКОЙНИК»
Почему «комедия высшего общества» вызвала тревогу у власть предержащих? Почему антикоммунистический «Бюллетень» уже 10 декабря назвал Нушича отщепенцем? Агу обвиняли в том, что он «выставил на посмешище государственную власть, понятие собственности, святыню брака, гражданское сословие… чтобы по дешевке получить бурные аплодисменты галерки, которая стучала ногами об пол и отбивала ладони…». (Галерку тогда называли еще «культурной баррикадой красной молодежи».)
На этот раз Ага не был снисходителен к тем, о ком писал. Острой сатирой он «вскрыл больное место». И хотя «Покойник» как художественное произведение слабее некоторых его прежних комедий, прогрессивная критика единодушно приветствовала старого драматурга.
«Покойник» — это не только один из персонажей пьесы. Нушич поставил диагноз всей системе, которая в Югославии дышала на ладан, хотя в своих проявлениях еще старалась казаться всесильной. И вот как он это сделал.
Павле Марич, инженер и крупный ученый, очень богатый человек, узнает, что жена Рина изменяет ему с его компаньоном по предприятию Новаковичем. Он решает бежать от гнусной жизни, исполненной каждодневной лжи и притворства. Его помощник, русский эмигрант Алеша, доверительно говорит Маричу, что хочет покончить с собой, потому что не желает мешать своей любимой жене, нашедшей счастье с другим человеком. Такое совпадение на руку инженеру. Марич заставляет Алешу надеть свою одежду и устраивает все так, чтобы в самоубийце опознали самого Марича. Уезжая тайком за границу, инженер оставляет на сохранение свой многолетний труд по мелиорации другу детства Протичу.
Проходит почти три года. Рина Марич выходит замуж за Новаковича. У них «счастливый, гармоничный» брак, — изменяя друг другу, каждый бережет спокойствие своей половины. Большую часть наследства — трехэтажный дом, магазины — получает некий Спасое, при помощи лжесвидетельств доказавший, что он родственник покойного инженера. Друг детства Протич присваивает и издает труд по мелиорации, провозглашается гением технической мысли, становится профессором и сватается к дочери богатого наследника Спасое.
Но эту картину всеобщего довольства нарушает странное известие — в городе появился «покойник» Марич. Это так дико, что никто не верит…
— Принимаю даже и то, что Дунай изменил течение и потек вспять! — кричит наследник Спасое. — Принимаю и то, что правительство вдруг решило провести свободные выборы. Все чудеса на свете принимаю!.. Но чтобы ты видел человека, которого мы похоронили три года назад, вот уж этого я никак не могу принять!
Всем грозит тюрьма — за двоемужество, за клятвопреступление и присвоение чужого имущества, за присвоение чужого научного труда.
Но не так-то просто поколебать шайку мошенников, обладающую солидными капиталами и к тому же связанную с высшими правительственными кругами. Дело в том, что они основали финансово-промышленную компанию, акционерное общество «Иллирия», которая взяла у государства крупные подряды на осушение болот, на строительство гидротехнических сооружений. Спасое и Новакович вложили капитал, «гениальный ученый» Протич — технический директор. И самое важное, главным директором избирают господина Джурича, брата самого министра. В членах правления числятся Шварц и Розендольф. «Нашей стране, нашим банкам и нашему торговому миру не импонирует предприятие, в котором не было бы какого-нибудь Шварца или Розендольфа», — говорит Спасое.
Все хотят жить. Никто не даст Маричу, уже затевающему судебный процесс, развалить предприятие. Это объясняет господин Джурич, брат министра:
— Что может сделать закон? Предположим, это моя балка, и я прошу закон вернуть ее мне. Закон есть закон, ему деваться некуда, и он предписывает: твоя балка, возьми ее! Но что может произойти, если на этой балке держится дом? Разве только ради того, чтобы ты взял свою балку, можно допустить, чтобы развалился весь дом? Что больше, что важнее, спрашиваю я вас? Дом или балка?
И сразу же все становится на свои места. Закон, если он может пошатнуть основы общества, хотя бы основанного на лжи и обмане, должен игнорироваться. Джурич предлагает объявить Марича членом «диверсионной ячейки Коминтерна», имеющей цель «уничтожить именно то, на чем зиждется общество». Агент Марич хочет разрушить «счастливую» семью, отнять частную собственность, разрушить репутацию почтенного ученого. А клятвопреступление? «Какие там клятвопреступления, если стоишь на восьмистах тысячах капитала!»
Брат министра вызывает политическую полицию. «Коммунисту» Маричу, чтобы не раздувать дела, дают возможность бежать за границу. Все остается, как было. «Мы продолжаем жизнь!» — восклицает Спасое.
Достается в комедии и продажным журналистам. Вот зловещая фигура «публициста» Джаковича. «Никто не может написать так остро и страшно, как он; у тех, на кого он нападает, даже дедушкины кости в гробу переворачиваются! Никто, как он, не умеет из черного сделать белое, а из белого — черное».
Говорят, что Нушич без юмора — не Нушич, но и юмор без рейдов в сатиру — не нушичевский юмор. В «Покойнике» есть комические персонажи, есть комические реплики. Но в целом — это вещь тяжелая, саркастическая и даже грустная. Она не обладает буйной сценичностью прежних комедий. Но зато Нушич доказал, что он тоже может быть сатириком жестким и бескомпромиссным.
Писатель Божидар Ковачевич вспоминает о впечатлении, произведенном «Покойником»: «Зрители уходили со спектаклей в задумчивости, без улыбок, с тяжелым впечатлением, что общество потонуло во зле. Нам казалось, что комедия не закончена. Наше чувство справедливости ждало, что в последнее мгновение, как в „Тартюфе“, появится блюститель закона, именем общества наказующий зло и помогающий добру одержать победу. После представления мы увидели Нушича и сказали ему: „Да это же трагедия!“ Нушич улыбнулся и ответил: „Всякая комедия есть трагедия!“ Мы сообщили ему свои соображения. Он не защищался. Но тогда мы сами принялись защищать его; поразмыслив, мы поняли, что в нем победил художник, который стремился в конце произведения создать наивысший эффект. Триумф Марича ослабил бы впечатление; побежденный же праведник берет зрителя в союзники и толкает его на поиски лучшего конца комедии».
Есть версия, что, сказав «Всякая комедия есть трагедия», Ага добавил: «Другими словами, моя вещь, как и сама жизнь, — трагикомедия…»
* * *
А тем временем репортер «Политики» Синиша Паунович развил бешеную деятельность.
Как-то Нушичу снова стало плохо. К нему пришел Веснич, постановщик «Покойника». Ага шутил:
— Запретили мне врачи все удовольствия. Прописали мне безалкогольные напитки, безникотинные сигареты и кофе без кофеина. Не жестоко ли! Теперь когда они пропишут мне женщин без женственности, я буду знать, что стукнул мой час…
Словно из-под земли в комнате появился Синиша Паунович. Ага, по словам Веснича, сказал ему:
— Однажды я уже надул вас… Боитесь, что и теперь обману? Идите, отдыхайте. Я еще поем кутью на ваших похоронах.
Паунович не смущался и регулярно продолжал публиковать репортажи о событиях в доме Аги. Вот два из них:
«14 ноября 1937 года.
Дом самого большого комедиографа Бранислава Нушича, всегда полнящийся смехом, как и его новые пьесы, перед премьерой его новой комедии особенно оживлен. Будто это дебют на столичной сцене, о предстоящей премьере говорят без конца, делают прогнозы, хвалят или ругают исполнителей ролей и так далее. Накануне каждой премьеры домочадцы комедиографа устраивают своего рода генеральную репетицию, все дышит довольством и радостью. Так повелось с тех пор, когда Нушич начал писать для театра. Но вчера все в корне изменилось. Вместо смеха и радости, которыми журналистов встречали перед всякой новой премьерой, в доме славного комедиографа царило неподдельное горе.
— Алло, алло, это квартира господина Нушича? — обратились мы по телефону.
— Да… Это квартира господина Нушича, — ответил какой-то женский голос, совсем чужой и необычный для журналистов, которые знают всех жителей дома.
— Алло, скажите, пожалуйста, кто у телефона?
— Госпожа Нушич, — сказал тот же голос, показавшийся еще более грустным.
— Что случилось, госпожа Нушич? Здоров ли господин Нушич?
— Послушай, дай-ка мне трубку! Умер, умер, что теперь поделаешь, — вдруг послышался голос Нушича. — Алло, говорит Бранислав Нушич… Кто это?…
— Не могли бы вы что-нибудь сказать о своей новой комедии „Покойник“?
— А, это вы… Могу. Сегодня как раз мечтал, чтобы вы позвонили. У меня в доме покойник, горе…
— Какое горе?
— В семейной ссоре, после пяти лет счастливой и спокойной жизни, погибла госпожа попугаица…
— Какая попугаица?
— Самка попугая. И теперь моя Даринка плачет над ней, как будто, боже меня прости, не знаю кто умер… Видите, даже слова не могла вымолвить по телефону… Супруг попугаицы остался жив, разбойник. А могло и ему достаться. Во время драки до последнего момента было похоже, что победит она, но он улучил момент, когда его супруга поправляла растрепанную прическу, схватил ее и клюнул так сильно, что из нее душа вон…
— А какова причина драки, скажите, пожалуйста?
— Какова причина? Измена, разумеется, исключена, поскольку поблизости нет никаких других попугаев. Разве что поспорили по поводу моей новой комедии».
* * *
«17 января 1938 года.
Как известно, детский театр „Аист“ основан по инициативе людей, среди которых были актеры первого довоенного детского театра, в том числе и дочь Бранислава Нушича, госпожа Гита Предич-Нушич.
Основатели театра „Аист“ не испытывали затруднений с маленькими актерами… Трудности были с декорациями. Настоящие декорации согласился сделать театральный художник Сташа Беложански. К сожалению, трудно было найти мастерскую. Наконец получено разрешение работать в подвале Коларчевого университета. Все шло прекрасно. Беложански неутомимо работал несколько дней. Но когда потребовалось вынести декорации, оказалось, что они не проходят в двери подвала.
Не зная, как быть, госпожа Предич-Нушич обратилась за советом к отцу, опытному в театральных делах.
Хотя Нушич „зарекся“ вмешиваться в какие бы то ни было чужие дела, он не мог не ответить.
— Такое случалось не раз, — сказал он лукаво. — Не горюй, решить эту проблему можно. Нечто подобное еще до войны было со скульптором Петром Убавкичем. Сделал человек большой памятник Милошу Обреновичу в зале начальной школы, а когда потребовалось вынести, смотрят, в двери даже голова статуи не проходит. Спросил он меня, как быть, и я ему посоветовал подарить памятник общине. Он так и сделал. Община пробила стену и вытащила памятник наружу. Вы тоже подарите декорации университету, пусть ломают подвал.
Разумеется, о разрушении подвала не могло быть и речи…
Самой большой сенсацией в репертуаре театра „Аист“ станет пьеса, которую пишет для детей Бранислав Нушич. Она будет называться „Путешествие внука Йованче Мицича вокруг света…“».
* * *
А через два дня Аги не стало. На столе его лежали наброски одного действия пьесы «Вошел черт в село». Уже написано было много страниц сатирического обозрения «Путешествие с того света». Ага хотел возродить своего Йованче Мицича, этого сербского Тартарена, и вернуть его в страну сербов, хорватов и словенцев. В раю мужчины играют в карты, женщины сплетничают.
Вызволив Йованче из рая, Нушич собирался провести его по всем кругам современного ада. Мицич должен был побывать на заседаниях акционерных обществ и скупщины, на футбольном матче и в театре, в тюрьме для политических, «Главняче», и на аэродроме…
И, наконец, на столе осталась недописанной сатира «Власть», которая обещала стать лучшей из пьес Бранислава Нушича.
Власть — его коронная тема. Власть дразнит воображение обывателей. Уже с первых страниц Ага рисует великолепные портреты людей, неожиданно оказавшихся причастными к власти. Правда, они всего лишь родственники и знакомые только что назначенного министра. Тесть министра, не свыкшийся еще с новым положением, ежедневно ходит в министерство, торчит в приемной и наслаждается властью, которой обладает его родственник, сидящий там, за дверью, в министерском кабинете.
Министр — ничтожество, но какие дела можно делать за его спиной! Можно брать взятки, распродавать страну иностранцам….
А чего стоит диалог, который Нушич набросал для третьего действия:
«— Я слышал, что у нас будет жандарм.
— Какой это еще жандарм?
— У калитки, чтобы нас охранять…
— От кого охранять?
— От народа.
— А что у нас общего с народом?
— Именно поэтому неплохо иметь ангела-хранителя».
В завершенном виде Ага оставил только первое действие.
Конец его таков. Два приятеля разговаривают о власти. Весь фокус в том, говорит один, чтобы уметь говорить с людьми свысока, с высоты своего положения. Он велит другому стать на скамеечку.
«— Ты смотришь поверх моей головы?
— Поверх.
— Правильно! Власть и должна смотреть не на народ, а поверх голов. Это тебе, так сказать, первая ступенька. А теперь поднимись на стул».
Так они добираются до стола. С этой высоты тот, кто внизу, кажется очень маленьким. А снизу почти не видно головы у стоящего на столе. «Поэтому народу и кажется, что власть безголовая».
«Я на высоте!» — звучит последняя реплика со стола.
Нушич написал слово «Занавес», и оно было последним в его жизни.
Можно сказать, что Ага умер с пером в руке.
Внезапно отказало все — сердце, легкие…
Семнадцатого января Ага окончательно перестал курить и слег. Он еще интересовался первой постановкой детского театра. Потом терял время от времени сознание. 19 января с утра ему было лучше.
Собрались родственники и друзья. Старшая сестра Аги, Анка Вукадинович, сухая, крепкая старушка, непрестанно повторяла:
— Отец наш был такой же худой и слабый, а все же дожил до девяноста шести лет.
Пришел книготорговец Райкович.
— Даринка, дай Райковичу стул, — сказал Ага.
Жена то и дело подносила больному пить.
— Даринка, я совсем ослаб. Почему такая слабость? — спрашивал Нушич.
Потом он попросил дочь прочесть, что пишут в газетах о загребской премьере «Покойника». Под чтение он затих, закрыл глаза и, казалось, заснул.
Около полудня Гита вышла из комнаты вся в слезах. Немного погодя врач взял Агу за руку. Пульса не было…
* * *
Из речей и статей, сказанных и написанных в первые дни после смерти Аги, можно составить целую книгу.
Казалось, с его смертью только и началось его бессмертие. Казалось, только теперь и друзья и враги поняли, что популярность его непреходяща. Левые в те дни окончательно отобрали его у правых, приняли в свои ряды. А сам Ага не мог свернуть ни влево, ни вправо с прямого пути на кладбище.
Похороны были очень пышными. Тысячи и тысячи белградцев со слезами на глазах прощались с человеком, который смешил их, радовал и заставлял задумываться на протяжении полувека.
И все же в день похорон родился еще десяток анекдотов о Нушиче.
— Даринка, а журналисты здесь? — будто бы спросил Ага перед смертью.
— Какие журналисты, Ага?
— Те, что досаждают мне каждый день. Все никак не дают умереть.
— Нет их, Ага.
— Ну, в таком случае я могу умереть спокойно. Открой окна!..
Синиша Паунович оправдывался, что он «по чистой случайности» оказался в тот день не у смертного одра Аги и упустил свою великую сенсацию.
