ГЛАВА ПЯТАЯ
ДЕЛА СЕМЕЙНЫЕ И ЛИТЕРАТУРНЫЕ
Свою Даринку Бранислав обожал. Воспитанная в патриархальном духе, она оказалась прекрасной хозяйкой, ласковой, приветливой женой. Сам Нушич обладал счастливой способностью обращать любое недоразумение в шутку. Впоследствии Бранислав с Даринкой не раз тепло вспоминали годы, проведенные в Приштине, уверяя, что никогда больше им не было так хорошо.
Там был их первый дом, там родились их дети. В маленькой квартирке в здании консульства — кабинет, спальня, кухня — большому счастью не было тесно. Бранислав страстно хотел сына, и уже через год после свадьбы Даринка ждала ребенка. Для Нушича имело большое значение еще и то обстоятельство, что его сын родится на историческом Косовом поле. Он мечтал назвать сына именем одного из героев Косовской битвы. Страхиня, Страхинич-Бан — так он будет звать своего сына.
По обычаю тамошних сербов, о рождении сына вся околица оповещалась стрельбой. Консул приказал своему гавазу зарядить все имевшееся в доме оружие и приготовиться к поднятию государственного флага. Заранее были написаны телеграммы родителям и родственникам, которые извещались о том, что родился сын Страхиня. Оставалось только проставить час рождения.
Врачей в Приштине не было, принимала ребенка повивальная бабка. Взволнованный и даже, по-видимому, испуганный событием, Бранислав не нашел в себе силы остаться у постели семнадцатилетней роженицы и убежал в сад.
Даринка родила девочку. Бранислав ни за что не хотел поверить этому и трижды посылал соседку, принесшую известие к нему в сад, чтобы она убедилась, что родилась девочка, а не мальчик.
Читатель, наверное, помнит, как вел себя Джордже Нуша, когда ему по ошибке сказали, что вместо сына у него родилась дочь. Браниславу повезло менее, чем отцу, — никакого недоразумения не было.
С досадой он приказал гавазу не стрелять и не поднимать флага. Разочарование было настолько велико, что Бранислав три дня отказывался взглянуть на девочку, но стоило ему впервые увидеть ее, как отцовское чувство нахлынуло на него и уже больше не покидало никогда.
Девочку он назвал Маргитой. В эпосе о битве на Косовом поле — это единственное женское имя. По преданию, «косовская девушка» после сражения поила раненых героев «водой из речки Ситницы». Крестным отцом ее был русский консул в Призрене — Акимович.
В следующем, 1895 году Даринка ждала второго ребенка. Нушич отправил ее рожать в Белград, наказав, чтобы на сей раз она «не обманывала» его. И Даринка родила ему желанного сына Страхиню-Бана.
Вскоре она вернулась в Приштину. Бранислав часто работал в своем кабинете, поглядывая на сына, которого Даринка пристраивала в люльке возле его стола. Трудно представить себе более заботливого родителя, чем Бранислав Нушич. Он даже приучил своего любимого пса — «бернардинца» охранять детей, спавших обычно на втором этаже, в детской, и спускаться вниз всякий раз, когда кто-нибудь из них просыпался.
Нушич очень любил животных. В большом дворе консульства у него обитала всякая живность. Постепенно появились там корова, пони, теленок, жеребенок, осел, еж, черепаха, цапля, аисты, сойка, дрозд… Все они собирались у кухни в урочный час, когда Даринка или Бранислав появлялись в дверях с кормом. Нушич был противник дрессировки животных, жили они вольно. С жалостью раздавал их хозяин перед своим отъездом.
Весь 1896 год Бранислав провел в Приштине, выполняя прежние обязанности, пока его в конце года не заменили другим чиновником и не отправили в Солун (Салоники) принимать тамошнее консульство.
Солун весьма отличался от Приштины. Это был большой портовый город с торговыми дворами, гостиницами и даже сербской гимназией, находившейся в ведении консульства. В обязанности консульских работников входила также забота о древних сербских монастырях на Афоне.
Узкий длинный полуостров был прибежищем монашеской республики, насчитывавшей около двадцати больших православных монастырей и до семисот отдельных скитов — русских, греческих, болгарских, сербских…
На полуостров не допускались не только женщины, но и животные женского пола.
Нушич посетил крупнейший Хиландарский монастырь, основанный в XIII веке первым сербским королем Стефаном Первовенчанным и его братом Саввой, первым сербским архиепископом. В свое время Иван Грозный принял Хиландарскую обитель «под свою высокую руку», о чем свидетельствовала грамота, которую Нушич мог видеть в богатейшей монастырской библиотеке. У монахов-хиландарцев было свое подворье в Китай-городе, в Москве.
До монастыря, треугольного замка с башнями и бойницами, вознесенного на вершину высокой скалы, добраться было не легко. Нушичу запомнился подъем в своеобразном лифте, большом сундуке, который вытягивали веревкой. Наверху оказался ветхий старец, медленно крутивший ворот.
Храм монастыря был прекрасен — белый тесаный камень, мрамор, мозаика. Консулу показали известную в православном мире икону «Троеручицу».
Из Солуна Нушича перевели в Серез. Остатки древних зданий этого города напоминали о славном историческом прошлом Сербии, которая в XIV веке была самым могущественным государством на Балканах, а царь Стефан Душан был провозглашен «царем сербов и греков».
Здесь в марте 1898 года Даринка родила еще одну дочь. Бранислав назвал ее Оливерой — так звали дочь царя Лазаря. Оливера прожила недолго. Нушич очень горевал. Письма его полны жалоб на свое несчастье.
Разбирая вместе с дочерью писателя Гитой Предич-Нушич его бумаги, я увидел листок с такой записью:
«Оливера, дочь моя, груда земли, под которой ты спишь вечным сном, пропитана сербской кровью и освящена сербской славой. Наверно, судьба хотела, чтобы меня с этой землей связывала не только любовь, которую я испытываю к ней, как серб, но и кровь сердца моего.
Эта связь, дочь моя, — твоя могила!
Твоя могила украшена гвоздиками и душистыми васильками. Гвоздики посадила твоя мать… васильки — отец…
Далеко мы тебя оставили. Но оставили не одну. Около могилы цветут гранатовые и лимонные деревья, малина и смоковница, вздыхают статные кипарисы; возле могилы течет быстрый ручеек, сбегающий с Врунда, а над могилой высоко вздымается кале — город, в котором правила царица Елена.
Всякий раз, когда мрачнеет небо Сербии, из тьмы веков появляется бледный лик этой благородной женщины. Она встает над развалинами, проходит сквозь обрушившиеся своды церкви св. Николы, в которой Душан провозгласил себя царем.
Тогда ее взгляд падает на твою могилу, дочь моя. Она тоже была несчастной матерью, могила ее дочери тоже далеко от нее.
Она хранительница твоей могилы, дочь моя, эта бледная благородная женщина».
После смерти дочери консул потерял интерес к служебным обязанностям и больше сидел за письменным столом, исписывал своим бисерным почерком листок за листком. Но то, что он писал, не имело к дипломатической службе никакого отношения.
Бранислава Нушича потянуло в Белград, поближе к театру, к журналам, к друзьям… И возвращаться он собирался не с пустыми руками.
* * *
Нушич пробыл на дипломатической службе почти десять лет, и все эти годы он пристально следил за тем, что происходило в Белграде, часто навещал свой родной город. По мнению его начальников, даже излишне часто.
Короля Милана, отрекшегося от престола в пользу сына, старались держать подальше от Сербии. На его заграничные эскапады тратили громадные деньги, беря ссуды в русском Волжско-Камском банке. Но он все равно вернулся.
В ночь на 2 апреля 1893 года его семнадцатилетний сын Александр после торжественного приема при дворе приказал дворцовой страже арестовать регентов и министров и объявил себя совершеннолетним. Он обещал народу свободу и справедливость. А также восстановление добрых отношений с Россией. Народ ликовал. Молодой Йован Скерлич, будущий знаменитый критик, приветствовал его стихотворением «Отцу отечества», в котором прославлял «молодого государя, могучим голосом возвестившего вольность».
Все это происходило на глазах у Нушича, который в апреле 1893 года прибыл в Белград хлопотать о повышении перед своей свадьбой. «Почувствовались живые веяния», — писал он. И за доказательствами дело не стало. Милорада Шапчанина на посту директора Народного театра сменил либеральный Никола Петрович.
Нушич решил, что наконец пришло время «Подозрительной личности», разыскал в родительском доме рукопись комедии и отправился с нею к новому директору.
Петрович был предупредительным и обязательным человеком. Ждать пришлось недолго.
Недели через две Бранислав встретил на улице Николу Петровича. Еще метров за двадцать директор театра стал громко и заразительно смеяться и смеялся даже тогда, когда драматург подошел к нему вплотную.
Отсмеявшись, он сказал:
— Ну и хорошо же я посмеялся, читая эту вашу вещь. Вот и сейчас, увидел вас и вспомнил… Великолепно, просто великолепно! Читал на днях в постели и, скажу вам, не мог удержаться — трясся от смеха. Я должен поздравить вас, Нушич!
И сердечно пожал Браниславу руку, а у того, как и в начале разговора с Шапчанином, по лицу разлилось выражение удовольствия, и снова перед глазами прошли «репетиции, многочисленные репетиции, генеральная репетиция, публика, и зазвенел в ушах звоночек, которым подают знак к поднятию занавеса».
— Жестоко это, скажу вам, только… э-э-э… зайдите вы, Нушич, ко мне сегодня же. Я вам отдам рукопись…
— Как?!
— Да, да, берите рукопись и несите-ка ее домой. Видите ли, не хочется мне, чтобы ее нашли у меня в столе; старый я уже, чтобы идти в тюрьму. Заберите-ка вы ее поскорее к себе домой.
Улица завертелась и стала дыбом, но Бранислав подавил волнение и тут же забрал рукопись, чтобы снова запрятать ее на долгие годы.
«Живые веяния» оказались блефом.
После принятия конституции 1888 года и отречения короля Милана в Белграде было уже около десятка правительственных кризисов. Партии сменяли друг друга у власти, но дела государственные по-прежнему не шли на лад, а казна пустовала. Жалованья чиновникам не платили по нескольку месяцев. Партийные раздоры принимали настолько скандальный характер, что экс-король злорадно говорил: «J’ai donné la constitution de l’année 1888, pour compromettrela liberté elle-même…». («Я дал конституцию 1888 года, чтобы скомпрометировать саму свободу…»).
Молодой король вернул отца и мать в страну. Назначенный главнокомандующим армией Милан, по сути дела, правил страной.
В 1894 году «самую либеральную в Европе» конституцию отменили, и все пошло по-старому. Правительства формировались только из одной партии — «дворцовой». Теперь уже время скандальных партийных склок казалось благословенным.
Обреновичи старались завоевать популярность народа устройством пышных парадов и спортивных зрелищ. Театр получил субсидии и создал много интересных спектаклей. Наезжая в Белград, Нушич почти каждый вечер проводил в театре.
Когда говорят о приверженности Бранислава Нушича к театру, обычно припоминают предложение, сделанное драматургу молодым королем Александром Обреновичем еще во время консульской службы.
— Господин консул, вы уже давно служите на юге? — будто бы спросил король.
Нушич кивнул головой.
— Упаковывайте вещи, назначаю вас начальником Топлицкого округа, — торжественно объявил Александр, по привычке раскачиваясь на одной ножке стула. Случалось, стул падал… вместе с королем. Милан Обренович потом заказал для кабинета сына тяжелое, устойчивое вращающееся кресло.
Предложение должно было бы обрадовать Нушича. Стать начальником одного из пятнадцати округов Сербского королевства и взять на себя ответственность за полтораста тысяч подданных его величества было, разумеется, честью, сулившей обеспеченную жизнь и карьеру.
Однако Нушич грустно покачал головой.
— Что с вами, дорогой мой? — удивился король.
— Ваше величество, мне кажется, я на эту должность не гожусь.
— А мне кажется, Нушич, что вы ошибаетесь. Столько лет вы справлялись с опасной работой, — уговаривал король, не скупясь на комплименты. — В Топлицком округе живут замечательные честные люди. Я бы часто приезжал к вам на охоту. Мне нужен такой общительный человек, как вы…
— Вы правы, ваше величество, но позвольте признаться вам откровенно… Приедет вдруг в мой пограничный округ какая-нибудь театральная труппа, а тут, скажем, нападут арнауты… Побегут все искать начальника, а я тем временем сижу на репетиции…
Когда Нушич был еще в Приштине, в Народном театре наконец стали готовить к постановке «Народного депутата». 17 октября 1896 года состоялась премьера. Дядюшка Илья, игравший главную роль, превзошел самого себя. Предвыборная комедия, разыгрывавшаяся в стране очень часто, перенесенная на сцену театра, имела у публики громкий успех. Когда занавес опустился, публика вызывала Нушича несколько раз.
Король Александр был недоволен содержанием «Народного депутата», но не хотел идти по стопам отца. Он даже сделал вид, что почитает драматурга и интересуется его творчеством. Объявлено было, что 6 ноября состоится спектакль «по особому желанию короля». Но во время спектакля королевская ложа была пуста. Нушичу «дали урок». Король же на другой день посетил офицерскую пирушку, продолжавшуюся далеко за полночь.
Через год Народный театр показал новую комедию Нушича «Первый процесс», но успеха она не имела.
Если Нушич и в тюрьме оставался писателем, то консульская служба не мешала ему много и усердно заниматься литературой.
Вскоре вышла его книга «С Косова до синего моря» — продолжение этнографических и фольклорных записок. Он переработал для второго издания «Рассказы капрала». Написал дюжину рассказов, начал юмористический роман «Дитя общины».
Он поддерживал связь с белградскими издателями и подружился с переводчиком «Евгения Онегина», литератором Ристой Одавичем, редактировавшим иллюстрированный журнал «Новая искра». «Я одновременно и писатель, и фотограф, и македонец», — пишет ему Нушич из Сереза. У Бранислава была походная фотолаборатория, и он сам иллюстрировал свои путевые очерки.
И наконец, Нушич написал в том же Серезе серию сентиментально-идиллических рассказов «Рамазанские вечера» и посвятил их Йовану Иличу, отцу Воислава. Его зачаровали старосербская и мусульманская старина, мудрые дервиши, красивые женщины Востока, теснота слепых улиц, таинственные гаремы, диковинный мир адатов…
Он старался не отрываться от литературной жизни столицы. Круг интересовавших его вопросов виден из письма, которое он посылает в декабре 1898 года тому же Одавичу. Он предлагает завести в «Новой искре» рубрику, в которой бы известные писатели ответили на такую анкету:
«1. Есть ли у нас условия для создания современной драмы?
2. Есть ли у нас условия для создания социального романа?
3. Существует ли сербский стиль, а если не существует, надо ли его создавать?
4. Можно ли на основе нашей литературы вывести общий тип, который бы представлял собой сербский тип?
5. В чем причина задержки развития драмы?..»
Проблемы вечные, как мир…
И вот с консульской службой покончено. Но многие события жизни Бранислава Нушича в Македонии были лишь завязками интересных сюжетов, которые будут развиваться в полном согласии с законами драматургии. Только жизнь — это не драма и не комедия, действие ее растянуто на десятки лет… Однако повороты и хитросплетения в ней бывают такие, будто их придумал находчивый драматург.
