ГЛАВА 10

Все последующие дни тянулись томительно долго, иногда мне казалось, что я больше не выдержу, сломаюсь и убегу, сама не знаю куда. Похороны Мухаммеда, ежедневная стирка, уборка, мытье посуды и различные бытовые дела по дому… Мне даже казалось, что в этом доме я выполняю роль прислуги, потому что вся черная работа была на мне. Если я пыталась присесть немного отдохнуть или просто поиграть с младшими сестрами, свекровь тут же кидала в мою сторону злобные косые взгляды и находила мне все новую и новую работу, заставляя меня даже вымывать до блеска туалет, который до этого годами не убирался. Кроме того, я постоянно чувствовала на себе недвусмысленный взгляд Ахмеда, он пока ни разу со мной не заговорил, но при первой возможности старался толкнуть меня плечом или обязательно задеть, когда мы проходили мимо друг друга. Когда я снимала с карты пятьсот долларов на похороны Мухаммеда, Валид стоял рядом со мной и, как мне показалось, пытался подсмотреть мой персональный код. Я уже и сама не знаю, то ли он хотел запомнить этот код совершенно сознательно для определенных целей, то ли мне это только показалось. Возможно, Валид просто стоял у меня за спиной и машинально следил за моими действиями без каких-либо задних мыслей… Но я все же решила подстраховаться, сделала вид, что забыла свой код, и улучив момент, когда муж устал следить за моими действиями и на минуту отвлекся, встретив кого-то из своих знакомых, я тут же сняла деньги и отдала их Валиду на похороны Мухаммеда.

Пропавшие пятьсот долларов не выходили у меня из головы, поэтому свою банковскую карту я постоянно держала во внутреннем кармане юбки или в потайном отделении своей сумки. В один из вечеров Валид привел в гости меня к своим друзьям, которые жили на самой окраине Каира. В их доме меня поразило полное отсутствие крыши.

– Боже мой, как же они тут живут? – прошептала я мужу. – Если бы я в России кому рассказала, что так можно жить, мне бы никто не поверил.

– Они просто не хотят платить налоги на строение, – объяснил мне мой муж. – Когда разбогатеют, может, сделают крышу. У нас налоги не маленькие.

– А если пойдет дождь?

– У нас подолгу нет дождей.

– Но все же, если пойдет?

– Натянут клеенку.

– Вот дела!

Я посмотрела на звездное небо и улыбнулась.

– Ты знаешь, а в этом что-то есть. Это даже романтично, но жить без крыши я бы не согласилась.

Раньше я никогда не знала, что такое настоящая беднота, и могла наблюдать за ней только по телевизору. Но окраины Каира реально показали мне, что это такое. Когда мы проходили мимо ветхих домов, некоторые из которых были перекошены набок, мне показалось, что Валид привез меня в какой-то нищий город времен Средневековья. В домах были такие старые лестницы, что мне казалось, если я сделаю хотя бы шаг, то лестница сразу обвалится, потому что она совершенно не приспособлена для того, чтобы по ней ходили. Больше всего меня поражал жуткий мусор, которым был завален весь ближайший канал. Создавалось впечатление, что в некоторых районах не существует такого понятия, как вывоз мусора, и люди просто сваливают бытовые отходы где придется.

Семья друзей Валида была достаточно гостеприимной. Она состояла из мужа, жены и троих маленьких детей. Увидев окружающую их нищету, я сначала отказалась притронуться к приготовленному к нашему приходу ужину, но пристальный взгляд моего мужа заставил меня это сделать. Нас потчевали египетской национальной закуской и курицей. Я настолько устала от ежедневных супов-пюре, которые никогда не любила, но которые так обожал мой супруг, что, распробовав специально приготовленную для нас закуску, сочла это блюдо очень даже вкусным. В состав закуски входили печеные баклажаны, зеленый перец, уксус и тахина. Тахина – это местная заправка из семян кунжута. Я с удовольствием съела курицу, потому что безумно люблю все мясное, но мясо для египтян – дорогое удовольствие. Моя любимая свинина здесь запрещена Кораном. Птицу тут готовят только местного происхождения и только свежезарубленную. Гарниром к курице был рис, картошку египтяне едят мало. Когда я ела рис, то вдруг подумала о том, как же все-таки иногда хочется вареной картошечки, селедочки, моченых огурчиков. Не отказалась бы я и от рюмочки водки, но об этом тут приходилось только мечтать.

Когда наш ужин закончился, Валид ушел со своим другом в комнату курить гашиш, а я осталась наедине с египтянкой по имени Марва и предложила ей свою помощь по хозяйству. Я уже привыкла к тому, что по вечерам мой супруг курил гашиш, и сама, незаметно для себя, перестала возмущаться по этому поводу. В его окружении это считалось вполне нормальным и не было чем-то из ряда вон выходящим.

Несмотря на то, что Марва жила достаточно бедно, она немного говорила по-английски, потому что, по ее словам, обладала особой тягой к знаниям и, как только в ее руки попал самоучитель английского языка, она тут же взялась за дело. Кроме того, сказался опыт общения со своей сестрой, которая смогла вырваться из нищеты, уехать в Александрию и выйти за муж за достойного, по словам Марвы, человека. Девушка рассматривала меня с нескрываемым интересом и настолько, насколько ей хватало знания английского языка, расспрашивала меня о России. А я рассматривала ее хиджаб и думала о том, насколько же это странное платье. Мне хотелось знать, что чувствует женщина, облачившись в подобный наряд. Марва сказала, что надела хиджаб по своей воле и что в нем она чувствует себя намного увереннее, чем без него. Эта одежда защищает ее от слишком нескромных и назойливых взглядов местных мужчин. Когда девушка спросила меня о том, хочу ли я в дальнейшем принять ислам и надеть хиджаб, я пришла в замешательство и сказала, что еще к этому не готова, потому что я даже представить себе не смогла, как я надену это жуткое бесформенное платье, которое, на мой взгляд, старит даже самую молодую и симпатичную девушку. Марва уловила мои сомнения и сказала мне о том, что в исламе никто никого не принуждает. Если ты на что-то решишься, то должна сделать это добровольно, потому что этого должна захотеть твоя душа. Когда я осмелилась спросить девушку о том, как она относится к подобным условиям жизни, она даже не смутилась и сказала, что к ним привыкла. До меня тут же дошло, что она просто не знает другой, более лучшей жизни. Она не знает, что значит жить не в трущобах, ходить не по грязным улицам и не дышать мусорной свалкой, находящейся неподалеку от дома.

Некоторое время мы беседовали об исламе, и я смогла понять, что Марва просто ослеплена своей верой, а еще она совершенно не переживает по поводу того, что женщина в Египте практически не защищена законом. Она считает себя рабыней своего мужа и готова до самой смерти служить ему верой и правдой. Девушка призналась мне, что очень сильно любит своего супруга, что она проводит все дни дома, занимается воспитанием детей и никогда не пыталась устроиться на работу. Даже если бы она захотела поработать, муж не позволил бы ей это сделать. Он считает, что работают только женщины легкого поведения, а порядочные женщины сидят дома, растят детей, берегут домашний очаг и ждут мужа с работы. Когда я спросила у Марвы, есть ли у нее подруги, на ее глазах появились слезы и она отвела взгляд в сторону. Я тут же поинтересовалась, что ее так огорчило, и девушка призналась мне в том, что ее лучшую подругу насмерть забили палками. Почувствовав, что на моей спине выступил холодный пот, я расспросила Марву, как это произошло, и она с болью в голосе призналась мне в том, что ее подруга вышла замуж не девственницей. Родственники не смогли пережить подобный позор и забили ее палками, как бродячую собаку.

Рассказ Марвы произвел на меня гнетущее впечатление, и я подумала о том, что на момент нашего с Валидом замужества ему совершенно не было никакого дела, девственница я или нет. Да и не только ему, но и его родителям. Все-таки Валид более прогрессивен, и он понимал, что если происходит встреча двух взрослых и самостоятельных людей, то у каждого из них за спиной есть свой багаж с прошлым, в котором хранятся встречи, расставания и трепетные переживания.

Марва расспрашивала меня о Москве и о русских людях. Я рассказала ей о том, что в Москве сейчас очень много восточных кафе и что многие мои знакомые просто обожают арабскую музыку. Когда Марва спросила, нравится ли мне Египет, я ей честно призналась в том, что я люблю эту страну, но в ней я не чувствую почву под ногами. Моя душа там… в России. Я рассказала ей о том, что у меня очень много претензий к своей стране, так в ней мы предоставлены сами себе и никому не нужны, кроме самих себя. Еще я сказала, что люди у нас разучились радоваться, потому что у них жизнь стала слишком тяжелой и сложной, и, забывая о том, что рыба гниет с головы, они срывают свое зло друг на друге. И все же я люблю свою страну, потому что там даже воздух другой. Он родной… Какая бы убогая и несправедливая по отношению к своим жителям моя страна ни была, она – родная, она любимая, она своя. Ты засыпаешь с мыслями о том, что ты дома, и просыпаешься с мыслями о том, что ты опять дома, а самое главное, что в родном доме на месте твоя душа.

Возможно, Марва не понимала больше половины из того, о чем я ей говорила, но она внимательно меня слушала и, увидев, что на моих глазах появились слезы, испуганно протянула мне платок. Когда она спросила меня о том, почему я не вышла замуж за русского парня, я улыбнулась и честно призналась ей в том, что у нас мужчин мало, и кто не успел себе мужика отхватить, тот будет коротать свой век в одиночестве. На всех все равно не хватит. Благо, что в Египте и Турции подобных проблем нет, вот тамошние мужчины наших женщин и выручают. Я рассказала ей о том, что египетские мужчины умеют красиво ухаживать и делать восхитительные комплименты. Наши российские курортные мачо в этом достаточно слабы и не умеют сказать женщине того, что она так хочет услышать.

Марва сказала, что очень любит свою страну, что счастлива, просто иногда изводит нужда. Она также рассказала мне о том, что в Каире есть и богатые люди. Они живут на собственных виллах, у них есть семейные мечети и сады с фруктовыми деревьями. Она спросила меня, буду ли я учить арабский язык, и я призналась ей в том, что, на мой взгляд, он необыкновенно сложный, но я очень хочу его выучить и надеюсь, что когда-нибудь это произойдет. Я сказала ей, что мне очень интересна богатая история Египта, поэтому иногда мне становится стыдно за тех египтян, которые сидят в лавках, торгуют статуэтками и не могут ответить на твой вопрос, что это за статуэтка, с чем она связана, или вовсе наговорят какую-нибудь ерунду, не соответствующую действительности. Стыдно от того, что они не интересуются историей родной страны, не знают имен богов, а ведь от знания истории и языка зависит их доход.

Когда Валид сказал, что нам пора уходить, я поблагодарила Марву за гостеприимный, теплый прием и вышла с мужем на улицу.

– Знаешь, тут небо какое-то другое, – я остановилась и, задрав голову, посмотрела на звездное небо. – Не такое, как в России. Оно какое-то черное.

– А у вас оно красное, что ли? – рассмеялся Валид. После гашиша он всегда пребывал в хорошем настроении.

– Нет, не красное. Но все равно, у вас небо не такое, как у нас. Оно другое.

– Теперь это уже наше общее небо, – Валид притянул меня к себе и прошептал: – Валя, твои глаза уже давно похитили мою душу. Ты моя жизнь, моя сказка, моя мечта. Аллах подарил мне тебя, но я не заслужил такого подарка.

– А как же Надя? – не смогла не задать я вопрос ревнивым голосом.

– Надя была до тебя. Она плохая пляжная женщина.

– Почему это она плохая?

– Потому, что она, как и многие туристки, шармуты.

Шармуты по-нашему – проститутки. Я почувствовала неловкость за свою соотечественницу и спросила серьезным голосом:

– Зачем ты ее так называешь? А вдруг она тебя любит? Подарки, как-никак, хочет привезти.

– Я ее не люблю. Она всегда хотела меня купить, а я не продаюсь, – с вызовом ответил Валид. – Я люблю только тебя. Раньше я делал плохие вещи, потому что жизнь всегда была несправедлива ко мне, но после того, как Аллах подарил мне тебя, я буду творить добро. Ты не пожалеешь, что выбрала египетского мужчину, а не русского мужика.

– Почему?

– Потому, что русские мужики много пьют. Они могут только брать и ничего не дают взамен. Я отдаю тебе все.

Чтобы не вступать в перепалку с собственным мужем, я ухмыльнулась и подумала о том, что если русские мужчины много пьют, то египетские курят гашиш, и еще неизвестно, что хуже. Мне было не совсем понятно, что именно русские мужчины берут, ничего не отдавая взамен, но я не стала уточнять этот вопрос. Мне захотелось напомнить Валиду, что из-за его долгов мне пришлось обменять свою двухкомнатную квартиру в престижном районе на однокомнатную в совсем не престижном. Не став заострять на этом внимание, дабы не злить своего супруга, я вновь посмотрела на звездное небо и от души восхитилась тем, какое же оно красивое.

– Красота!

– На этом небе звездами написаны наши имена. Ты это видишь?

– Вижу, – соврала я и стала рассматривать Большую Медведицу.

– Эти звезды – это мои глаза, которые любуются тобой. Луна – это я улыбаюсь тебе, дотронься до моего сердца и почувствуй меня. В этом сердце живет любовь.

– Господи, как же красиво вы все говорите! И кто вас так научил? Может, у вас есть какие-то курсы по обольщению российских женщин?

– Валя, я не понимаю, о чем ты.

– Да это я так, о своем, о женском.

– Ты мне не веришь?

– Верю.

– Я очень сильно тебя люблю. Ты стала, как кровь в моих венах. Ты мне нужна, как птицам небо, как пустыне вода и как ребенку молоко. Ты – моя луна.

– Странно так, – я не смогла не сдержать улыбки.

– Что тебе странно?

– Странно то, что в России совсем другие ласковые обращения. Если люди друг друга любят и хотят назвать друг друга ласковым словом, то они называют свою половину солнышком. А у вас не солнышко, а луна. Создается впечатление, что вы не любите солнечный свет.

– Мы любим солнечный свет, но дело в том, что весь мусульманский мир живет по лунному календарю. Ты должна знать, что является символом ислама.

– Символ ислама – полумесяц, – не задумываясь, ответила я.

– Верно. Так сложилось, что исторически луна – это любовь. Она играет большую роль в нашей жизни. Намного большую, чем солнце. Луна – это жизнь, а ты и есть моя жизнь.

– Теперь понятно.

– Тебе понравились мои друзья?

– Мне очень понравилась Марва. Скромная, приятная египетская девушка.

– Я рад. Завтра уезжаем в Хургаду.

Я не смогла сдержать своего восторга по этому поводу и радостно поцеловала Валида в щеку.

– Ну, наконец-то! Я думала, что не смогу этого дождаться.

– Ты хочешь в Хургаду, потому что не любишь мою семью? – насторожился Валид.

– Я хочу в Хургаду потому, что мечтаю остаться с тобой наедине, – выкрутилась я.

– Я хочу, чтобы завтра, перед отъездом в Хургаду, ты приготовила мой любимый супчик из чечевицы.

Подумав о том, что мне придется готовить мой нелюбимый суп-пюре, я тяжело вздохнула и предложила своему мужу другой вариант.

– Валид, а может, я тебе лучше русский борщ приготовлю? Пальчики оближешь! – Вспомнив о борще, я проглотила слюну и подумала о том, что даже при упоминании о русской пище у меня не на шутку разыгрался аппетит. – Я, правда, в Москве борщ из свинины варю…

– Свинина запрещена исламом, – с особой брезгливостью напомнил Валид. – Я мусульманин.

– Я знаю. Но я смогу сварить борщ из другого мяса или даже из курицы. Без проблем! Я такие борщи варю! Да тебе и не может не понравиться – это же так вкусно!

– Мне не нравится русский борщ, – резко ответил Валид. – Это не мужская еда.

– А ты его ел? – окончательно растерялась я, но муж промолчал и не ответил на мой вопрос. – Как же ты его ел, если никогда не был в России?

Увидев, что муж молчит, я посмотрела на него недоверчивым взглядом и тихо спросила:

– Или ты был в России, просто я об этом не знаю?

– Я не был в России, – резко ответил Валид. – Ты моя жена, и между нами должно быть полное доверие.

– Если ты не был в России, значит, кто-то из русских девушек готовил тебе его здесь, – тут же сделала я заключение. – Это была Надя?

– Нет, не Надя.

– А кто? Валид, а у тебя до меня было много русских туристок?

– Я не хочу отвечать на этот вопрос. Я же не спрашиваю тебя о том, сколько мужчин у тебя было до того, как ты стала моей женой.

– Если бы я знала, что на свете есть ТЫ, то мне бы вообще никаких мужчин не нужно было, – сказала я и взяла мужа за руку – мы уже подъезжали к дому его родителей.

Разговор о русском борще никак не выходил у меня из головы и почему-то вызывал во мне жгучую ревность. У самого входа в дом я не выдержала и укоризненно произнесла:

– И все же я в сто раз лучше готовлю русский борщ, чем та девушка, которая тебе его когда-то варила.

– Это не мужская еда, – пробурчал муж и вошел в дом.