Часть вторая
Кодекс настоящей стервы. Неотразимое оружие в мире мужчин

Я открыла глаза от невыносимой боли. Если мне больно, значит, я еще жива, но если я еще жива, то это не значит, что мне удастся выкарабкаться из того состояния, в котором я нахожусь. Я еще не понимала, что лежу в реанимации и меня совсем недавно прооперировали.

Грудь болела так сильно, что хотелось выть от боли, но кричать я не могла, приходилось терпеть. Временами казалось, что я схожу с ума и с губ срывались стоны.

— Опять стонет. Послушай, вколи ты ей еще что-нибудь, — где-то там, далеко, послышался обеспокоенный голос.

— Да я ей уже колола, — ответила женщина.

— Нужно еще.

…Я не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я смогла вспомнить, что же именно со мной произошло. Руслан… Букет белых роз. Грабители. Убитый Борис, который уже никогда не увидит своего ребенка. Я, привязанная к стулу, с кляпом во рту. Руслан с простреленной ногой. Все, дальше провал. Ничего не помню. Вообще ничего!

Когда я все же смогла прийти в себя, то увидела молоденькую медсестру. Я прошептала:

— Воды…

— Очухалась, — улыбнулась медсестра и протерла губы мокрым полотенцем. — Значит, жить будешь. Если честно, то до последнего никто не верил, что ты сможешь выкарабкаться. Видимо, ты сильно жить хочешь, так сильно, что организм перешел грань невозможного. Скажи честно, хочешь жить?

— Хочу.

— Значит, будешь жить.

А потом рядом со мной собралось много людей в белых халатах. Они что-то обсуждали, записывали в тетради, задавали мне какие-то вопросы, на которые у меня не было сил отвечать.

Я видела всех словно через пелену. Да уж если быть откровенной, то мне совсем не хотелось открывать глаза. Боль в груди изматывала меня, доводя до полного отчаяния.

Не знаю, сколько времени я пролежала, прежде чем меня привезли в палату, но показалось, что прошла целая вечность. Я еще не могла подниматься, зато самостоятельно дотягивалась до судна, клала его под себя и обратно ставила на пол. Рядом со мной лежала девушка, которая была в коме и не приходила в себя.

Однажды я поставила судно на пол и стала звать санитарку, чтобы она его вынесла. Вставать я еще по-прежнему не могла. Слишком была слаба.

— Что ты орешь, как резаная? — недовольно спросила меня санитарка.

— Я не ору.

— А что же ты делаешь?

— Я вас просто зову. Прошу вас убрать судно.

— У меня знаешь сколько таких?

— Каких? — Я облизала пересохшие губы.

— Бесхозных, никому не нужных!

— Что значит «бесхозных»?

— Тех, которые никому не нужны, — пояснила мне злобная санитарка. — За нормальными пациентами родственники ухаживают или сиделок нанимают, а такие, как ты, никому не нужны. А я что, за всеми обязана судна, что ли, таскать? Тут таких знаешь сколько? Вас много, а я одна. Я тут за копейки работаю. Можно сказать, горбачусь ни за что. Так что в следующий раз не ори. Лежи молча, нюхай, если не можешь заплатить за то, чтобы судно вынесли. А я, когда посчитаю нужным, так и приду. А не нравится — иди ложись в частную клинику. Плати там сумасшедшие деньги и командуй, что и когда тебе должны выносить! А то легла без денег и еще мне здесь условия ставит. Кто платит, тот и заказывает музыку. Понятно?!

Санитарка злобно схватила судно, вылила его содержимое в унитаз и, не посчитав даже нужным сполоснуть водой, швырнула его под кровать. Я закрыла глаза и подумала, что еще слишком слаба, чтобы достойно ей ответить.

В тот момент, когда санитарка принялась грязной шваброй мыть пол в палате, я притворилась спящей. Вскоре я почувствовала, что мне трудно дышать. Резкий запах хлорки забил ноздри. У меня даже возникла мысль, что санитарка налила ее слишком много специально, чтобы хоть как-то отомстить мне за то, что я ничем не отблагодарила ее.

В комнату вошла медсестра, чтобы поменять мне капельницу, и, словно читая мои мысли, произнесла недовольно:

— Степановна, ты зачем столько хлорки добавила? Девчонки же задохнутся.

— Не задохнутся, — раздраженно буркнула Степановна.

— Как же не задохнутся, если даже мне дышать тяжело?

— Обе безродные. Ни к одной, ни ко второй никто не приходит. Голытьба! Таким нужно сразу в больничных койках отказывать, еще когда они в больницу поступают. Нет мест, и хоть сдохни. А то и так зарплата мизерная, так еще таких вот положат и ухаживай за ними бесплатно.

— Что значит «бесплатно», Степановна? Ты же зарплату получаешь.

— Получаю. Только эту зарплату зарплатой-то трудно назвать. Кошачьи слезы. Другого названия не подберу.

— Степановна, ну что ты злая такая? Одна девчонка в коме. Еще даже ни разу в сознание не приходила. У нее никаких документов при себе не было. Еще неизвестно, придет в себя или нет. Ее в лесу нашли с пробитой головой, ветками засыпанную. Какие, к черту, деньги, если ее жизнь висит на волоске? Девушка же чудом выжила. С того света вернулась. Хорошо, что в лес компания на шашлыки приехала. Стали костер разводить, пошли за ветками и нашли бедняжку. Вообще непонятно, как она выжила, и как ее успели до больницы довезти. Степановна, ты посмотри на девчонку-то, она ведь еще в себя не пришла, какие она тебе деньги должна? Ты что, Степановна? Ну ты что говоришь? Что с нее взять? Дай бог, чтобы выжила. Прогноз, ой, какой неутешительный!

— Шляться меньше надо где попало, тогда никто голову не пробьет, — продолжала ворчать Степановна.

— Да сейчас время такое. На улицу выходить страшно. Шляйся не шляйся, а выродков, знаешь, сколько? Можно паинькой быть, все время дома сидеть, а на улицу выйти и с извергом встретиться. И что ты вообще сегодня взъелась? Степановна, давай хлорки лей поменьше, а то мне дежурного врача придется позвать.

— Зачем врача звать?

— На тебя жаловаться.

— Зови своего врача! Только знай, если меня уволят, то вы грязью зарастете. Никто за такие смешные деньги сюда полы драить не пойдет и дерьмо за бесхозными лежачими выносить. А то вы здесь все только указания давать умеете. Вон та, которая не в коме, в туалет сходила и стала меня звать, чтобы я судно вынесла.

— Так и правильно. Что ж ей, задыхаться, что ли?

— Еще ни одна не задохнулась!

— Но и дышать испражнениями тоже тяжело.

— А может, мне сдохнуть, бегая от одного судна к другому и из одной палаты к другой? Эта ведь, вторая, тоже бесхозная.

— Бабушка у нее есть, — принялась объяснять медсестра. — Никакая она не бесхозная.

— Ну и где ее бабушка? На деревне у дедушки?

— Дозвонились мы до бабушки. Милиция номер ее телефона в мобильном пациентки нашла. Мариной, между прочим, эту девушку зовут.

— Да мне без разницы. Хоть Дуней.

— Это я тебе так сказала, чтобы ты пациентов хоть по именам знала. Или ты по именам знаешь только тех, за которых тебе отдельно приплачивают?

— И что ж эта бабушка к ней не едет? — Степановна проигнорировала вопрос медсестры.

— Старенькая она. Как узнала, что с ее внучкой произошло, так с сердечным приступом слегла. Ее где-то в Подмосковье в больницу положили. Оклемается — приедет. Вот так жизнь распорядилась. Бабушка в одной больнице, а внучка в другой. Бабушка сказала, что кроме нее никого у Марины нет.

— Еще одна голытьба с голой жопой, — с пренебрежением пробурчала Степановна, стуча шваброй по старому деревянному полу.

— Степановна, ну не у всех же деньги есть. А вот тебя, не дай бог, в больницу положат, тебе кто сиделку наймет?

— Типун тебе на язык.

— Ну а ты-то что сама говоришь? С каких пор ты все деньгами меришь? Чисто по-человечески жалко девчонку. Бедная девушка, работала в богатом доме домработницей и стала жертвой грабителей. Тоже чудом осталась жива. Три серьезнейших огнестрельных ранения. Клиническая смерть. Ведь шансов на то, что она выживет, не было вообще. А она выкарабкалась. Врачи до сих пор в шоке. В ней жизнь едва теплилась, а тут раз — и ожила. Ведь ее даже до операционного стола не надеялись довезти, а она еще и несколько операций перенесла. Ты хоть понимаешь, что девушка пережила клиническую смерть? Степановна, ты хоть знаешь, что это такое?

— Конечно, знаю.

— Ничего ты не знаешь!

— Знаю, — огрызнулась Степановна.

— Это, между прочим, состояние между жизнью и смертью. Оно начинается с момента прекращения деятельности центральной нервной системы, кровообращения и дыхания. Во время клинической смерти любые рефлексы отсутствуют. Клеточный обмен веществ продолжается анаэробным путем. Ведь никто не верил, что она выживет после первой операции. У нее была слишком большая потеря крови, проблемы с сердцем. После операции давление вновь упало до критического уровня. Ей было сделано переливание крови. Даже консилиум врачей пришел к выводу, что полученные ей огнестрельные ранения несовместимы с жизнью. Девчонка выкарабкалась и, дай бог, жить будет. Степановна, радоваться нужно, что смерть не забрала к себе такую молодую и красивую. Ведь врачи ее буквально с того света вытащили.

— Слухи по больнице ходят, что эта девушка сама грабителей в дом пустила, — не могла успокоиться Степановна.

— Откуда у тебя такие факты, Степановна? Это просто слухи.

— А на пустом месте слухи не бывают.

— Тогда, может, расскажешь, откуда тебе все это известно?

— А я слышала, как милиционеры между собой разговаривали. Двое мужчин пришли к лечащему врачу узнать, когда ее допросить можно, а потом в курилке разговаривали. Я недалеко полы мыла. Вот и все подслушала.

— Ах ты, старая бестия! Ну и что ж они там еще говорили?

— А то, что эта девица с одним из грабителей в одном подъезде жила и состояла в близких отношениях. Вот она в дом их и пустила. Можно сказать, что она с ними в сговоре.

— Ой, Степановна, слышишь звон, да не знаешь, где он. Не делай поспешных выводов. Еще толком ничего не известно.

— Я тебе пересказала то, что слышала.

— Если ж она с ними в сговоре была, то какого черта ее расстреляли?

— А пойми ты этих бандюков! Может, они там все между собой переругались. Награбленное не смогли поделить. Мы же не знаем. Так что эта девица может потом очень сильно пожалеть о том, что жива осталась. Как влепят ей хороший срок по самое не хочу. Так, может, еще для нее лежать в земле было бы лучше, чем гнить в тюрьме.

— Степановна, хватит! — повысила голос медсестра. — Утомила уже. Не обвиняй и без того наказанную девчонку раньше времени. Признать человека виновным может только суд. Ты лучше хлорки давай меньше в ведро лей, а то девчонки задохнутся тут раньше времени.

Когда в палате стало тихо, я захотела крикнуть от боли и отчаяния, но не смогла. Просто не было сил. Я очень устала. От всего устала.

Где-то там, в другой больнице, лежала моя бабушка, и я ничем не могла ей помочь. Ничем, ни ей и ни себе.