Глава 19

Послышались короткие гудки, я кинула мобильный на соседнее кресло, положила руки на руль и зарыдала. Показалось, что сейчас в мое сердце вогнали кол. Я застонала словно от боли.

Слезы заливали лицо, а из груди вырывались хриплые стоны. Неожиданно я вновь ощутила в душе пустоту. Я пожалела, что не вышла замуж в молодости за кого-нибудь из своих многочисленных кавалеров, не нарожала детей… и вообще не зажила тихо и спокойно. Я вдруг позавидовала тем, у кого есть дом, дети, семья. Это чувство болезненно точило меня, я понимала, что не могу его побороть. Хотя, с другой стороны, если бы я вышла замуж рано, то сейчас была бы сильно разочарована. Возможно, я бы не научилась жить так, как живут все. Я, как всегда, противоречила сама себе и уже не могла ответить на постоянно волнующий вопрос: заключается ли секрет любви в браке и детях или нет?

Я понимала, что много лет назад зря отказывалась от настойчивых предложений руки и сердца, потому что отказывалась не только от брака, но и от реальной жизни тоже, от настоящей жизни, от той полноценной жизни, которой должна жить женщина. Но теперь… Теперь слишком поздно… Наверное, мой поезд просто ушел, и я уже вряд ли сумею вскочить на подножку.

Макс вернулся к жене, а это значит, что я осталась одна. Никто из моих знакомых мужчин не подходит на роль мужа. Нет никого, с кем бы я смогла разделить быт и стала бы по-настоящему близка. Не могу же я выйти на улицу с плакатом: «Не смотрите на то, что я звезда. Я обыкновенная женщина с неустроенной судьбой. Хочу встретить близкого по духу мужчину, которого я смогла хотя бы чуточку полюбить. Возьмите меня, пожалуйста, замуж. Я буду служить вам верой и правдой. Рожу детей. У меня возраст поджимает. Мне срочно нужно рожать, а то потом может быть поздно».

Не могу же я выйти замуж за первого встречного. Мне нужно встретить мужчину, который бы смог соответствовать мне. Тем более я долгое время жила одна и уже успела привыкнуть к одинокому образу жизни. Мне очень трудно найти человека, ради которого захотелось бы все изменить. Господи, у меня ведь теперь нет любви. Как же это страшно, когда нет любви… Она только что была, но ее убили… Остался только успех и воспоминания о поражениях… Успех-то один, а поражений целая куча. А ведь без любви мне нельзя, без нее вообще никак нельзя. И с ней нельзя, и без нее тоже. Жизнь и в самом деле короткая. Господи, какая же эта задница-жизнь до безобразия короткая. И все же рано или поздно всему приходит конец. Сегодня после встречи с Михаилом я соберу Максу чемоданы и скажу «до свидания».

Я наконец успокоилась, постаралась взять себя в руки и, поправив растрепанные волосы, вышла из машины. Подойдя к дому, я поразилась, что в окнах темно, горели только уличные фонарики, плотно стоящие возле забора. Это показалось мне странным, потому что Михаил обещал меня ждать. Во дворе стояла его машина, и это наводило на мысль, что он дома. Неужели уснул? Неужели…

Я достала мобильный, чтобы позвонить Михаилу. Ответили так быстро, что мне показалось, будто только и ждали моего звонка.

— Миша, это Аня. Я приехала.

— Я дома.

— У тебя окна темные.

— Я устал от света. С некоторых пор он стал меня раздражать. Заходи, дверь открыта!

Осторожно войдя в темный дом, я остановилась в дверях и постояла несколько секунд, чтобы глаза привыкли к темноте.

— Миша, ты где?

— На втором этаже! — донеслось откуда-то сверху.

— Ты что, не хочешь меня встретить?

— Прости, боюсь, что я просто не в состоянии. Я в комнате для гостей!

— Ты так говоришь, будто я знаю, где находится комната для гостей, — пробурчала я и стала подниматься по лестнице.

— Вторая комната справа, — донеслось откуда-то уже совсем рядом.

Я почувствовала себя неуютно, даже несколько испугалась.

— Вообще так гостей не встречают, — говорила я больше для себя, чем для Михаила. Я хотела себя успокоить хотя бы таким не самым лучшим образом. — Ты хочешь, чтобы я в этой темнотище себе ноги переломала? Того и гляди, сейчас свалюсь с лестницы… Ну и мужики пошли, задницу от дивана не могут оторвать.

Поднявшись по лестнице я увидела зыбкий свет в одной из комнат. Михаил сидел в обнимку с бутылкой мексиканской водки, а на столе перед ним горели церковные свечи.

— Вот это да! Вот это ты набрался.

Я протянула руку к выключателю, чтобы включить свет, но Михаил так громко крикнул «нет!», что я инстинктивно ее отдернула.

— Ты что орешь-то? Сидишь как церковная мышь при свечах.

— У меня глаза устали от света. Хочешь мексиканской водки?

— Хочу. Только у тебя закуски негусто.

— У меня есть лед и лимон.

При свечах лицо Михаила показалось мне каким-то неестественно желтым и глубоко несчастным. Налив полную рюмку, он пристально посмотрел на меня и тихо сказал:

— Ты отвратительно выглядишь. Странно, ты всегда выглядишь просто превосходно, а теперь на тебя страшно смотреть.

— Я пришла, чтобы поговорить, а не произвести на тебя приятное впечатление.

— Ты в слезах. Что с тобой?

— Ты тоже выглядишь так, что краше в гроб кладут. Я смотрю, тебя даже свет раздражает. И долго ты так без света сидишь?

— Каждый вечер. И все же ты не сказала мне, что с тобой произошло. Ты будто пила горькую, или тебя избили, или с тобой произошло еще что-то ужасное. Странно, я думал, сейчас явится обворожительная, известная на всю страну особа, которая способна покорить любое мужское сердце, но пришла совсем другая женщина — измученная, запуганная, с опухшими от слез глазами и бледным, усталым лицом. Ты дерьмово выглядишь, честное слово.

— Спасибо. Ты всегда был щедр на комплименты. У меня неприятности. По-моему, я потеряла своего жениха, — чуть слышно сказала я и, осушив рюмку до дна, откусила ломтик лимона.

— Ты же сказала, что вышла замуж всего неделю назад.

— Уже развелась.

— Так быстро?

— У меня в жизни все происходит быстро. Жизнь протекает в бешеном темпе. И знаешь, я привыкла так жить.

Мексиканская водка дала о себе знать, я почувствовала в голове легкий дурман.

— Миш, скажи, если мужик по-настоящему любит, он ради любимой разведется?

— Если по-настоящему, то да.

— А если в семье есть ребенок?

— Если любят, то уходят и от троих детей. Это не значит, что он бросает детей, просто человек уходит от жены, но участвует в их воспитании.

— Он как будто и разводится, и как будто нет, — начала я говорить сама с собой. — Вроде живет у меня, а вроде из дома и не съезжал. Даже вещи разделил поровну. Одну половину ей, а другую мне.

— Не строй иллюзий, — резко сказал Михаил и принялся наливать текилу себе. — Если мужик уходит из семьи, он делает все так, чтобы тебе это никогда не аукнулось, а если вы вместе всего неделю, а тебе уже аукается, да так, что на тебя без слез не взглянешь, то ты должна покончить с этим немедленно. Такая женщина, как ты, этого не заслуживает. Это по меньшей мере несправедливо. Так не оставляют жену, поверь. Если мужик и в самом деле хочет освободиться, он обязательно найдет способ уйти достойно. — Михаил немного помолчал и, увидев, что на моих глазах показались слезы, продолжил: — Ну что ты на меня так смотришь своими зелеными глазищами? Хочешь, чтобы я заставил жену твоего избранника убраться с твоей дороги навсегда?

— Ну что за глупости? — Я посмотрела на пьяного Михаила укоризненно и покрутила пальцем у виска.

— Я подумал, что ты пришла именно за этим. Хочешь ее убрать?

— Да что ты несешь? — буквально вскипела я. — Как тебе такое могло прийти в голову? Просто я ехала к тебе с одним настроением, а приехала с другим. Может, и вправду говорят, что любая жизнь — это повторение чьей-то другой. Все, хватит! Я соберу его вещи и отправлю к жене. Не хочу, как другие женщины, проводить в ожидании томительные годы впустую. Не хочу быть такой, как они, потому что я совсем другая. Больше никогда никаких женатиков! Я не хочу растрачивать на женатика свое сердце, свои время, любовь и жизнь! Ни на него, ни на его семью! Я уйду в работу. Я буду работать сутками напролет. Я вылезу из своей раковины и больше никогда не впаду в депрессию. А если и буду знакомиться с мужиками, то стану требовать у них паспорт, чтобы больше так не вляпаться! А мой женатик исчезнет из моей жизни точно так же, как в нее пришел. Он испарится, а я буду кричать, петь от радости и сниматься в кино! — Я откусила еще лимона и поморщилась. — В конце концов, любая серьезная связь похожа на зубную боль. Она мучает, мучает, а затем все утихает и наконец проходит. Правда, после похода к врачу. Пройдет немного времени, и я забуду этого человека и воспоминания больше не будут ранить мое сердце. Это сейчас больно, но боль пройдет. Очень скоро она обязательно пройдет. Я чувствую себя одураченной, а это обидно. С любовью у меня все решено. Я уже не юная романтическая дура, которая ищет своего принца… Я найду отношения, в которых не будет такой сумбурности, огня, страсти, сжигающей ревности. Это будут очень хорошие отношения, и знаешь почему? Потому что в них не будет боли. Я найду отношения без боли!

— Вот теперь я вижу прежнюю Анну! — восхищенно сказал Михаил, не выпуская бутылку из рук.

Я выхватила из рук Михаила бутылку и поставила ее рядом с собой на пол.

— Хватит пить. На тебя уже смотреть противно.

— На себя посмотри. Сама, наверное, тоже к бутылке в последнее время прикладываешься. Я вообще не понимаю, как ты могла раскиснуть. Ты же сильная женщина. Да еще из-за кого раскисла-то? Из-за мужика, который со своей бабой разобраться не может. На хрена нужен такой мужик, и особенно тебе? О тебе ведь мечтают миллионы… Так пользуйся случаем и обрати внимание на эти миллионы. Может, среди них найдется достойный. Будь другом, отдай бутылку. Выпить хочу…

Я еще никогда не видела Михаила таким пьяным, да я его и так нечасто видела, но сейчас… Он был полностью подавлен и разбит. Ни грамма былой уверенности, галантности, заискивания и деловитости. Возможно, в последнее время на его долю выпали слишком тяжелые испытания, через которые он не смог достойно пройти.

— Дай бутылку. Не заставляй меня идти к бару, — пьяно протянул Михаил и протянул мне руку. — Будь хорошей девочкой. Дай, пожалуйста, бутылку.

Я протянула бутылку Михаилу и укоризненно покачала головой:

— Завязывай пить.

— Завяжу. Как только, так сразу завяжу. Просто я очень устал. Нелепая смерть водителя, взрыв, исчезновение жены — не слишком ли большая плата за спокойную жизнь? Я хочу спокойно жить. — Михаил сделал паузу, словно тщательно обдумывал свои слова. — Я хочу мира и покоя. Хочу, чтобы была ясность… чтобы все было, как раньше. Чтобы мой дом, в котором мы жили с женой, опять стал жилым, теплым и уютным. Я хочу, чтобы в нем, как и раньше, было много гостей, даже «купленных», например, таких, как ты, чтобы все фотографировались, танцевали, веселились, пускали фейерверк. Я хочу владеть ситуацией. Больше не могу чувствовать себя ненормальным.

Михаил вновь выпил и посмотрел на меня в упор. Я с удивлением увидела у него на глазах слезы. Мужские, отчаянные слезы…

— А ты… ты одна из самых красивых и притягательных женщин нашего кино. Ты должна высоко держать голову, а боишься поднять глаза. Да большинство женщин мечтали бы поменяться с тобой местами хотя бы на час. Ты достойна самого лучшего в жизни, а сама теряешь эту жизнь из-за мужчины, который в общем-то не особо бережет твой покой и не уважает твои чувства. Не стоит расстраиваться из-за нечистоплотности и непорядочности людей, в этой жизни можно расстраиваться только из-за потери денег. А вообще знаешь, наверное, это звучит глупо, но я чувствую близкий конец.

— О чем ты говоришь? Какой конец?

— Кончается жизнь. Мы оба упустили свой шанс на нормальную спокойную жизнь.

Я встала, чтобы включить свет, но Михаил закричал так, что я невольно отдернула руку от выключателя.

— Ты что орешь-то? Напугал…

— Я же попросил тебя не включать свет.

— Почему? Я не хочу сидеть в темноте.

— Я каждый вечер сижу в темноте и пью.

— Очень жаль. Если ты будешь продолжать в том же духе, то скоро загремишь в психиатрическую лечебницу.

— Я не виноват, что после всего, что произошло, я возненавидел не только дневной свет, но и электрический тоже. Этот дом проклят.

— Раньше ты не уставал им восхищаться.

— Этот дом проклят потому, что у него окна на восток. А если свет с востока, то это говорит о проклятии. И как я сразу не сообразил, когда покупал этот проклятый дом? Все мои несчастья начались именно с того момента, как я его купил. В нем слишком много света… Господи, как же болят глаза! Днем я закрываю окна плотными шторами, а свет все равно проникает. Это где же такое видано, чтобы свет проникал даже при шторах? Дом приносит несчастье, и я хочу как можно быстрее от него избавиться.

— Ты хочешь его продать?

— Конечно, потому что всегда был баловнем судьбы. Еще совсем недавно у меня были восхитительная жизнь, работа, жена, которая никогда в жизни не смотрела на других мужчин, и восхитительные ночи… А где все это теперь? Где? За всю неделю в этом доме не появились новые чулки и ни разу не запахло духами. Я сижу тут как дурак, пью, не просыхая, не включаю свет и жду, что она придет.

— Кто она? — испугалась я.

— Жена. Придет похвастаться новыми чулками или духами. Но она не приходит. Я устал ждать. Ты даже не представляешь, как я измучился. Я с ума схожу, а она не идет. Забыла, с кем имеет дело. Но ничего, если она тут появится, то я обязательно ей напомню. Жанна, наверное, запамятовала, из какого дерьма я ее вытащил и какую жизнь подарил. Играет со мной в кошки-мышки. Что ж, поиграем… Я сделаю так, что она прекратит эту идиотскую игру. Думает, что я буду благодарен ей, что она разрушила мою жизнь? Ошибается!

Я села на краешек кресла и поднесла свои часики к тусклому пламени свечи.

— Ты так смотришь на часы, словно куда-то торопишься.

— Тороплюсь. На улице уже темно, а мне еще черт-те сколько добираться.

— Ты так торопишься, как будто дома тебя кто-то ждет.

— Нет, с некоторых пор меня никто не ждет.

— Ты так говоришь, как будто тебя дома с нетерпением ждали.

— Еще совсем недавно ждали…

— Не говори ерунды. Мы с тобой совершенно одинаковые. Нам не к кому спешить, потому что нас никто не ждет. Мы с тобой очень похожи, Анна. Ты не представляешь, как мы с тобой похожи. Ты посмотри на себя, кому и что ты хотела доказать? Хотела доказать, что сможешь быть счастлива в браке, но ведь такие женщины, как ты, не созданы для брака. Ты все сама себе напридумывала — и тихую гавань, и домашнюю надежную пристань. И насколько бы тебя хватило? На день, на неделю, на месяц? Эта пристань не для тебя, потому что все, кто в ней действительно нуждаются, уже стоят на причале. Ты другая. Ты вне отношений. Ты особенная. Тебя никогда и никто не будет ждать, потому что тебе это совсем не нужно.

— Господи, да откуда тебе-то знать? Что ты вообще обо мне вообразил?

— Я знаю про тебя намного больше, чем ты думаешь. Знаю тебя даже лучше, чем ты сама.

Последняя фраза прочно засела в моем сознании, но я решила, что уже настало время переходить от слов к делу. Я вновь встала и стала мерить шагами комнату.

— Михаил, я вообще приехала не для того, чтобы обсуждать свою личную жизнь…

— А почему ты так думаешь? — перебил меня Михаил.

— Что?

— Почему ты думаешь, что я не хочу обсудить личную жизнь? Очень даже хочу. Мечтаю!

— Ну что ты такое говоришь?

— Говорю то, что думаю. А может, я сижу и пью здесь только по одной простой причине — потому что неделю назад ты вышла замуж? Наверное, бог услышал мои молитвы и сделал так, что ты прожила со своим новоявленным мужем всего неделю и развелась. Может, я страдаю после терапии для одиноких сердец и не нахожу себе места?

— Ты пьян, Миша!

— Может, я хотел с тобой сегодня трезвым встретиться, да не получилось. Не забывай, что я собирался приехать к тебе сам, и приехал бы трезвым, как стеклышко. Но ты наплела мне про какого-то мужа…

— Я не наплела, — разозлилась я не на шутку. — Он у меня действительно был. Был, да сплыл.

— Я вообще не понимаю, как ты, такая потрясающая женщина, могла связаться с женатиком?

— Можно подумать, ты не женатик…

— Женатики тоже разные бывают.

Я с каждой минутой все больше и больше злилась на Михаила потому, что он упорно уходил от разговора о самом главном.

— Миш, давай поговорим по существу. Я сюда приехала не для того, чтобы изливать душу и плакаться на несложившуюся личную жизнь. Тем более что личная жизнь у меня сложилась. Это только дураки думают, что если у тебя есть мужик, то, значит, есть и личная жизнь, а если у тебя мужика нет, то и нет и жизни. Не знаю, как у тебя, а у меня все в порядке. Моя жизнь никогда не зависела и не будет зависеть от мужика. Кстати, о твоей жене ничего не слышно?

— Ничего.

— Ну а сам-то ты как думаешь, что с ней произошло?

— Если бы у меня по этому поводу были хоть какие-то соображения… Мне бы стало намного легче. У меня вообще никаких концов. Я пошел на крайние меры.

— Какие?

— Написал заявление в милицию.

— Ты же вообще никогда не доверял милиции.

— Я уже не знаю, кому можно доверять, а кому нет. Ее ищут все — и частные детективные агентства, и милиция. Я больше не могу так жить. Я должен знать точно, где она. Мертвая, живая, где? Я просто хочу ясности. Кстати, а лжеследователь Голубев тебя больше не навещал?

— Нет. — Я слегка замялась, но затем продолжила: — Не навещал, но за мною следил.

— С чего ты взяла?

— Потому что он появлялся везде, где появлялась я.

Михаил заинтересовался и даже отодвинул очередную налитую рюмку.

— Почему ты так думаешь?

— Потому, что я уехала в деревню черт-те за сколько километров от Москвы, и он появился там.

— Ты уверена, что он следил за тобой?

— А что ему тогда там делать? Правда, он объявился в деревне намного раньше, чем туда приехала я. Неужели ты считаешь, что это простое совпадение и нелепая случайность? Случайно то, что он заявился ко мне домой и вынюхивал, что касается твоей жены? Случайно, что он притащился в эту забытую богом деревню и ходил за мной словно тень.

— На случайность это непохоже. Кстати, а зачем ты поехала в деревню? У тебя что, давно не было приключений на твою симпатичную задницу?

— У меня там были дела. — Я пристально посмотрела на Михаила, с ужасом понимая, что ему что-то известно.

— Ты что так на меня смотришь?

— Повторяю вопрос: по каким делам ты ездила в деревню?

— По личным. Тебя это не касается.

— Если Голубев таскался за тобой аж в деревню, значит, тебе угрожает опасность?

Глаза Михаила сузились, в них блеснули недобрые огоньки. Словно мы ведем тяжелую игру: я по честным правилам, а Михаил — нет.

— От Голубева мне больше не угрожает опасность, — совершенно спокойно ответила я.

— Почему?

— Потому что он мертв. А мертвые, как ты прекрасно понимаешь, не могут сделать живым плохо.

— Как это, мертв?

— Так это. Он уже даже похоронен.

— Его убили?

— Убили.

— А кто?

— Какие-то отморозки.

Михаил встал и, пошатываясь, подошел к окну. Он отодвинул штору, посмотрел на улицу, перевел взгляд на меня и нервно вытащил из пачки сигарету.

— Анна, мне кажется, что ты чего-то недоговариваешь.

— А мне кажется, что ты тоже. Кстати, ты очень настойчиво пытался со мной встретиться и поговорить. Даже сказал, что это не телефонный разговор. Я вся внимание. Я жду.

— Чего ты ждешь?

— Хочу услышать то, о чем ты хотел со мной поговорить.

— А мне казалось, что со мной хотела поговорить ты. Это ведь ты настояла на сегодняшней встрече. Я думал поговорить завтра. Я внимательно тебя слушаю. Говори.

Я ухмыльнулась и встала напротив Михаила.

— Странно у нас с тобой как-то все, Мишенька, получается. Мы хотели поговорить, а когда встретились, то оказалось, что говорить-то особо и не о чем. Как это?

— Ну, говори, Анна, я жду. Ты зачем ко мне явилась?

— Я хотела узнать, как у тебя дела… — Я была на пределе и чувствовала, как окончательно сдают нервы.

— Только и всего?

— Да. А ты зачем мне звонил?

— Хотел сообщить, что очень сильно по тебе соскучился. Ты, Анька, у меня каждый день перед глазами стоишь. Ты, дождь, джаз и музыка…

— И именно поэтому ты звонил?

— Именно поэтому.

— Только и всего?

— Но это не так уж и мало. Неужели тебе неприятно, что я в тебя влюбился? Я не каждый день по уши влюбляюсь.

— Влюбился, значит?

— Да.

— Но ведь ты говорил, что у тебя ко мне не телефонный разговор?

— Ну, говорил.

— А зачем?

— Затем, что я очень хотел тебя увидеть. Ты даже не представляешь, как я соскучился.

— Вот как?

— А что тебя не устраивает?

Я засмеялась и, уперев руки в боки, крикнула:

— Ты что комедию ломаешь? Говори, если тебе есть что сказать!

— А что ты хочешь услышать?

Михаил был совершенно спокоен, и это наводило меня на мысль, что он держит меня за полную идиотку. Просто испытывает мое терпение на прочность и хочет, чтобы я раскололась первой. Мол, извини, Мишенька, но деньги, которые ты оставил в своей машине, у меня, но ты про них забудь, потому что не получишь из них ни центика. Я из-за этих денег столько натерпелась, что тебе и не снилось. Я вот сегодня мужика потеряла. Мне еще осталось только деньги потерять для полного счастья. Хорошенькое дело: ни мужика, ни денег. Ну уж нет, если жить без мужика, так хоть с деньгами. Так что, Мишенька, ты здесь комедию заканчивай ломать. Забудь про меня, и денежки. Забудь, дорогой, навсегда!

— Слушай, а как твой «Мерседес»? — спросила я.

— «Мерседес» как «Мерседес», что с ним может случиться?

— Ты на нем ездишь?

— Да, иногда.

— Ну и как?

— Нормально. Зверь, а не машина. Моей любимой маркой всегда был и навсегда останется «Мерседес». А что ты про него вспомнила?

— Да так. Просто, когда я на нем ехала, показалось, что у него рулевая тяга плохая.

— Правда? А я что-то не заметил. Нормальная у него тяга. А вообще, надо проверить.

— Ну если тяга нормальная, то рули дальше. Только смотри, куда заруливаешь. В мою жизнь больше не смей, — небрежно бросила я и направилась к выходу.

— Анька, стой, ты куда? — Михаил догнал меня и схватил за руку. — Я что-то не понял, ты к чему клонишь?

— Какая я тебе Анька? — заорала я. — Я известная женщина, хрен ты моржовый! Тебе небось даже и не снилось, что ты у меня автограф возьмешь, а ты меня Анькой называешь! Анька, знаешь, кто? Тоже мне нашел себе девочку! Я тебе не Анка-пулеметчица! Понятно, Мишка? Чапаев хренов! С завтрашнего дня будешь стоять в очереди за автографом!

— Ты чего орешь-то?! Что я тебе сделал? Смотрю, у тебя прямо звездная болезнь.

— Так есть с чего! Звездной болезнью болеть не страшно. От нее еще никто не умирал!

Я хотела вырвать руку, но Михаил крепко держал меня за локоть.

— Ань, ну прости, я не хотел тебя обидеть. Просто подумал, что после последней встречи мы стали намного ближе, роднее. Я решил, что мы уже можем обойтись без официального тона.

— Ты считаешь, что после одной совместной ночи люди становятся ближе?

— А почему бы и нет?

— Если мы с тобой трахнулись, то это совсем не означает, что породнились.

— Послушай, а ты такая…

— Какая?

— Как бы это мягче сказать? Циничная, что ли.

— Какая есть. Руку пусти. Мне пора.

— Но ведь ты же со мной поговорить хотела.

— О чем? О том, что у тебя рулевая тяга нормальная?

Неожиданно Михаил сменил тон:

— Ну давай поговорим про мой «Мерседес».

— Давай, — заволновалась и я. — Из него ничего не пропало?

— Пропало.

Михаил пристально посмотрел на меня, и у меня потемнело в глазах.

— И что же?

— Да так. Мне даже стыдно тебе об этом говорить.

— Ну почему, говори. Ты же сам сказал, что мы родные люди. У нас же с тобой была ночь любви, а это сближает.

— Ну что ты к словам-то цепляешься?! Да ладно, бог с ней, с этой мелочевкой.

— Да нет уж, ты скажи.

— Не буду.

— Мне уже и самой стало интересно, что же исчезло из твоего «Мерседеса»? У нас вообще-то двор хорошо охраняется. Машины еще ни разу не вскрывали. Говори, коли начал.

— В бардачке кто-то побывал.

— В бардачке?

— Да там у меня один договор лежал. Правда, он не такой и важный. Я его уже переделал и…

— И что еще?

— И денег немного.

— Надо же! У тебя в бардачке были деньги?

— Да, я же сказал.

— У нас с тобой само слово «немного» имеет разное значение. Сколько это по твоим понятиям? Не тяни резину. Я устала. Сколько?

— Договор лежал в клеенчатой папке. Там же квитанция. Ее нужно было оплатить. К квитанции были прикреплены скрепкой полторы тысячи. Я специально подготовил к оплате.

— Полторы тысячи чего? Долларов?

— Рублей. Я же тебе сказал, что пустяки.

— А что у тебя еще пропало?

— Больше ничего.

— Что, у тебя в бардачке больше ничего не было?

— Не было.

Я злобно смотрела на Михаила и чувствовала как во мне закипает бешенство. Этот человек в открытую надо мной издевается! Просто стоит, смотрит мне в лицо и издевается. Только непонятно, чего он добивается? Мне захотелось отвесить ему пощечину, потрясти за грудки или на худой конец наговорить гадостей.

— Ой, совсем забыл. У меня еще что-то пропало, — издевательски вспомнил Михаил.

— Что?

— Огнетушитель.

— Огнетушитель?

— Ну да.

— Какой?

— Автомобильный. Маленький. Я его месяц назад купил, а то гаишники иногда на дорогах цепляются. Аптечку проверяют, огнетушитель. Думаю, дай куплю. Что деньгами-то сорить без толку. Я уже устал штрафы платить. Они все думают, что, если машина дорогая, значит, денег много. Машина-то у меня, конечно, дорогая, да и деньги водятся. Только деньги свои я берегу. Это все вранье, что богатые денег не считают. Все считают, уж поверь мне.

При слове «деньги» Михаил многозначительно посмотрел на меня.

— Значит, говоришь, что у тебя огнетушитель пропал?

— Да хрен с ним. Я себе новый куплю. Он какой-то неудобный был. Из него пена плохо шла.

— Ах, из него еще и пена плохо шла? Ты что, его пробовал?

— Очень плохо шла. Его кто-то из багажника свистнул. Ну и черт с ним.

— Тебе его жалко?

— Кого?

— Ну огнетушителя-то твоего, будь он неладен!

— Я же тебе сказал, что мне на него наплевать.

Я усмехнулась:

— А ты случайно не думаешь, что это я твой огнетушитель на пару с договором подрезала?

— Ты что такое говоришь, Анька?

— Анька, знаешь, где?

— Ой, извини, Анна.

— А мне почему-то показалось, что ты подозреваешь меня.

— Да ну что ты. Ты же самая честная женщина из всех, кого я только встречал. Честнее тебя не бывает. Ты никогда в жизни даже рубля чужого не взяла бы.

Услышав последнюю фразу, произнесенную не без доли сарказма, я почувствовала, как упало сердце.

— Михаил, а ты законченная задница. Если бы у меня был пистолет, я бы обязательно тебя застрелила.

— А зачем тебе в меня стрелять, если ты просто можешь меня… любить.

В этот момент Михаил навалился на меня и принялся целовать. Я стала колотить его кулаками по спине, но это нисколечко не помогло.

— Немедленно прекрати! Слышишь, немедленно прекрати!

— Анна, ну пожалуйста…

— Я сказала тебе: прекрати!

Но Михаил меня не слышал, а может быть, просто не хотел слышать. Я чувствовала себя разбитой и поняла, что уже просто не могу сопротивляться его настойчивым ласкам.

— Я брожу по этому дому как дурак и смотрю на те места, где мы занимались любовью, — зашептал мне на ухо Михаил и повалил меня на пол. — Я еще никогда и ни с кем так отчаянно и страстно не занимался любовью. Мы ведь любили друг друга везде, разве что только не на люстре. Под дождем, на улице, на капоте машины, в ванной, на полу и даже на унитазе. Ты помнишь? Я помню все до мельчайших подробностей… Вспоминаю каждую ночь. Я даже запил.

— Вот в том-то и дело, что ты запил. Я не могу заниматься сексом с пьяным мужчиной. Просто не могу, и все… — отбивалась я.

— Анна, с тобой невозможно быть трезвым. С тобой всегда будешь пьяным…

Я вдруг подумала о Максе, о том, что, наверное, он уже принял ванну и ужинает с женой в домашней рубашке. Она приготовила салат, пожарила картошки и вертит перед ним задницей в коротком халатике. Макс шутливо шлепает женушку по добротной заднице, называя ее ласковым прозвищем.

— Господи, как же я тебя хочу. Как хочу… — шептал Михаил и, стал расстегивать мои многочисленные пуговицы.

Я уступила, и мы занялись любовью. Мы любили друг друга бурно и отчаянно. Мы плакали, кричали, умоляли, посылали проклятия и себе, и друг другу, своей судьбе и тем, кто подтолкнул нас к тому, что мы сейчас делали.

Когда все было кончено, Макс откинулся на спину и облегченно вздохнул. Я закусила губу, чтобы не заплакать.