Глава 14

На месте мы оказались довольно быстро. Остановив машину у входа на кладбище, я громко хлопнула дверцей и посмотрела по сторонам. Дед Герасим достал лопату и деловито направился к захоронению уголовника.

— Ну что ты сразу лопату-то взял? — раздраженно спросила я и злобно посмотрела на деда. — Что тебе приспичило?

— Ты же сама сказала, мол, возьми на всякий случай.

— Я имела в виду, чтобы она на всякий случай лежала в багажнике.

— Да какая разница, лежит она в багажнике или я ее в руках понесу, — никак не хотел сдаваться дед.

— Большая. Твоя лопата наводит меня на невеселые мысли. В конце концов, сейчас день. Мало ли кто тут может появиться.

— Да тут отродясь никто не хаживал.

— Ты всегда так говоришь. Только непонятно, откуда здесь тогда уголовник взялся и эти два «охотника».

Видимо, мои слова произвели на деда Герасима должное впечатление. Он остановился и как-то странно посмотрел на меня.

— Анюта, а ведь у нас раньше и в самом деле тихо было. Но как только ты приехала…

Я остановилась и обернулась к старику.

— Хочешь сказать, что с моим появлением в вашей деревне стало твориться черт-те что?

— Нет, ты не подумай плохого. Просто это какое-то совпадение, а я…

Не успев дослушать последнюю фразу, я заорала от ужаса. Дед оказался прав, и насчет белой горячки я явно поторопилась. Могила, которая должна было быть зарытой, была открыта. Увиденное произвело эффект разорвавшейся бомбы и заставило меня пошатнуться, я чуть было не потеряла сознание. Ухватившись за деда, я протерла глаза, отказываясь им верить.

— Дед, да что ж это такое делается? Неужели кто-то решил сыграть с нами дурацкую шутку?

— Да на шутку это совсем не похоже.

— Тогда как сие объяснить? Ведь так не бывает.

— И я говорю, что так не бывает. Хоронили в одном месте, а могила получилась в другом. Ты только посмотри, как трогательно нашу березку пересадили. Аккуратно, как будто она там и росла.

— Дед, а кто это сделал? — Я никак не могла прийти в себя.

— Не знаю. Анька, а давай посмотрим, лежит в могиле наш уголовник или нет?

— Ты что, все же собрался копать?

— Но ты же ночевать не останешься, а то могли бы это проделать ночью. Одному мне как-то боязно.

Дед сел рядом с могилкой и закурил.

— Я ночевать не могу. Меня дома муж ждет.

— Какой муж? — Дед прищурился и вопросительно посмотрел на меня.

— Ну, не муж, а сожитель… Вернее, не сожитель, а любовник… Вернее, не любовник, а любимый…

— Ты что, за пару дней уже успела мужчину найти?

— А я его и не теряла. Вернее, думала, что потеряла, а он, оказывается, и не терялся. Это тот женатый, я тебе про него рассказывала. Он из семьи ушел, на развод подал. Скоро у нас свадьба. Я всю жизнь мечтала надеть белое платье. Такое, знаешь, чтобы декольте было поглубже да фата подлиннее.

Дед смачно затянулся и неодобрительно покачал головой:

— Значит, решила семью разрушить?

— Я ничего не разрушала. Там давно один пепел.

— На чужом горе решила собственное счастье построить?

— Дед, перестань меня пилить! И так тошно. Он человек взрослый, соображает, что делает.

— А вот и не соображает. А когда начинают соображать, то уже слишком поздно. Опомнись, Анька, не бери грех на душу. Что, у вас в городе холостых не осталось?

— Смотря каких холостых. — Я почувствовала, как на глаза навернулись слезы, и поняла, что больше не могу и не хочу говорить на эту тему. — Был бы холостой, за женатого бы не цеплялась! Люблю я его, дед, понимаешь, люблю!

— Так и люби на здоровье. Встречайтесь, чтобы никто не знал.

— Так он сам не хочет, со мной жить собрался.

— Надолго ли? Пока по семье не соскучится?

— Хватит! — закричала я так громко, что у меня зазвенело в ушах. — Хватит! Давай копать!

Дед кивнул и взял лопату в руки. Он начал копать, я встала рядом и принялась наблюдать за процессом. Всякий раз, когда старик разгибался, чтобы отбросить землю в сторону, он оглядывался по сторонам и прислушивался к каждому шороху.

— Сегодня ночью дождь был. Земля хорошая, влажная. Анька, тут работы на целый день.

— А ты с умом копай. Сбоку подкопай, и все. Если уголовник там, то мы увидим его ноги или голову.

— Я так и сделаю. К чужому мужу торопишься?

— Дед, хватит, — уже более спокойно сказала я и с трудом сдержалась, чтобы не разрыдаться. — Я со своим дерьмом сама разберусь.

— Разбирайся, дочка. Разбирайся и постарайся принять правильное решение. Только знай, что это дерьмо не твое, а чужое. Ты слишком хороша, чтобы в чужом дерьме копаться. На кой черт оно тебе сдалось? Ты посмотри на себя в зеркало. Тебе ведь только свистни.

Я уже устала свистеть. Ничего хорошего не получается. Всю свою сознательную жизнь больше всего на свете я боялась любви. В жизни мне удавалось все или почти все, но не отношения с мужчинами. Эту науку я так и не смогла постичь. Никакая страсть не может сравниться с любовными муками. Все мои многочисленные романы оборачивались неудачей.

Я бросала мужчин сама, но разрывы я переживала так тяжело, как, наверное, не переживали брошенные мной мужчины. Макс, с которым я собралась жить, моя полная противоположность. Он спокойный и рассудительный, а я горячая и импульсивная. Таких женщин, как я, среднестатистические мужчины обычно избегают. Они боятся сочетания красоты, целеустремленности и огромной силы воли. Хотя, признаться честно, среднестатистические мужчины меня никогда не интересовали. Мужчины боятся женщин, которые четко знают, чего хотят и как добиться желаемого. Они не хотят понять, что у женщины должно быть собственное дело. Я очень непростой человек, стремлюсь только к сильным и цельным людям. Сильные могут влиять на свою судьбу. Их сила дает им на это право. Одно время мужчины вообще перестали меня волновать, и это было страшное время. Меня предали близкий человек и самая близкая подруга. Разочарования оказались слишком сильными, но разве можно винить меня за то, что сегодня в моей жизни появился человек, что я люблю и любима…

Яма заметно углубилась, но пока я ничего не видела.

— Дед, ну что там? Есть что-нибудь?

— Пока нет.

— Может, в яме вообще уголовника нет? Кстати, с чего ты взял, что он должен там быть?

— Может, его и нет… — спокойно сказал дед, не вынимая из рта самокрутку. — Тогда куда же он подевался?

— Скорее всего это так и останется загадкой.

После небольшого перерыва дед вновь принялся за работу. Наверное, со стороны мы напоминали полоумных.

— По-моему, лопата что-то задела, — озадаченно сказал дед и несколько раз ударил лопатой по одному и тому же месту.

— Осторожно, вдруг это труп.

Я не видела себя в зеркале в данный момент, но знала, что сейчас я побледнела от страха. Белая, как полотно. В нос ударил запах сырой земли и острый запах… чего-то тухлого, страшно вонючего. Через минуту мы уже не сомневались, что в яме находится покойник.

— Ань, что-то есть… Кто самым наглым образом забрался в мою могилу, — испуганно сказал дед, не прерывая работу.

Меня замутило, и я отошла немного дальше. Голова закружилась от тошнотворного запаха, а в ушах так загудело, что пришлось собрать все силы, чтобы не упасть рядом с могилой и не отдаться воле Всевышнего.

— Да что тут творится, елки зеленые! — возмущенно закричал дед.

— Что там?

— Слушай, это совсем другой мужик.

— Какой другой?

— А я почем знаю. Я его в первый раз вижу.

Я вновь подошла к могиле и вскрикнула. В яме лежал… следователь Голубев. Конечно, это был он, я не могла ошибиться, даже при том, что его глаза были засыпаны землей.

— Ань, ты его знаешь?

— Да так, видела в городе один раз. Дед, а как он здесь оказался?

— Я не в курсе. Я его не закапывал.

— А кто же?

— Понятия не имею.

— Дед, а он точно мертв?

— Ну, а ты сама как думаешь? Ежели человек лежит в могиле, значит, он мертв.

— А может, ты проверишь? — с дрожью в голосе жалобно попросила я.

— Что проверить?

— Ну, жив он или мертв.

Дед посмотрел на меня как на полоумную.

— Ты что такое говоришь, дочка? Ты хочешь, чтобы я спустился в могилу к покойнику?

— Я хотела, чтобы ты пощупал у него пульс…

— Да какой, к черту, пульс, ежели он воняет!

— Просто еще совсем недавно он был жив…

— Смерть — она ведь у тебя не спрашивает, сколько ты жить собрался. Она подстерегает неожиданно, не спрашивает разрешения. Сама посуди, разве может человек без кислорода в могиле лежать? Даже если его живым закопали, то он уже все равно умер.

— Дед, а кто его закопал-то? — Я понимала, что задаю глупый вопрос, но просто не могла его не задать.

— Да что ты все меня об этом спрашиваешь? Я-то почем знаю? Я только вижу, что крендель этот не деревенский, а городской. Одет дорого, добротно. Может, он провинился в чем… Может, денег кому-то должен… Я ваши городские законы не знаю… У вас там, в городе, из-за всякой ерунды могут на тот свет отправить. Матрена говорит, что убить могут даже из-за недоброго взгляда.

— У вас в деревне тоже… Знаешь, этот человек ко мне совсем недавно домой приходил. Ума не приложу, как он мог тут очутиться?

— А он к тебе с добрыми намерениями приходил?

— Думаю, что нет. Представился сотрудником уголовного розыска, но соврал.

— Вот как? Дочка, предлагаю уносить отсюда ноги. Пусть о нем думают те, кто его сюда закопал. Пусть у них голова болит. А я землю набросаю, прикрою, и пойдем отсюда от греха подальше. Пока это безобразие не закончится, я себе больше могилу рыть не буду, а то в мою могилку еще кого-нибудь похоронят. У вас там что, на городских кладбищах все места заняты?

— Понятия не имею. Я вообще туда не езжу.

Как только дед начал закапывать Голубева, или кто он там был, я отошла подальше, стараясь понять, как здесь «следователь» появился. Но мой воспаленный мозг просто напрочь отказывался связывать все недавние события в какую-то логическую цепочку и найти хоть долю здравого смысла. Но одно я понимала ясно: то, что «следователь» лежит здесь, как-то связано со мной. Я сердцем чуяла, что он явился по мою душу. Сначала возник в моей квартире, теперь вот в дедовой могиле, а в следующий раз… Нет, следующего раза не будет. Мне вдруг стало страшно так, что сердце зашлось.

А все началось с той проклятой вечеринки, на которую пригласил меня Михаил. Больше никогда, никогда не буду ходить на такие сомнительные тусовки! Буду довольствоваться теми заработками, которые имею на киностудии. В конце концов, у меня уже есть деньги — как-никак, больше полумиллиона баксов, и есть муж. А само понятие «муж» уже включает в себя материальную обеспеченность.

Нервы мои совсем расшатались да и выдержки никакой. Быть может, мне нужно отдать Михаилу деньги и все закончится? Тогда зачем столько мучений, страха, терзаний? Михаил не спрашивает о деньгах, зачем мне возникать? Что ж, посмотрим, что будет завтра. А пока я понимаю, что эти деньги, которыми я даже не могу воспользоваться, не принесли мне ничего, кроме неуверенности, страха и постоянного беспокойства.

Мне захотелось зарыдать, но только не здесь, не на кладбище… Эти деньги расшатали мои нервы так сильно, что в последнее время я стала чувствовать себя хуже некуда. У меня все болит, голова, сердце, душа…

У меня закружилась голова.

— Дед, ты там скоро?

— Дочка, ты же видишь, что я на месте не стою. Дай-ка земельки немного набросаю, а то мало ли кто на кладбище еще может прийти. Ты учитывай мой возраст. Мне самому скоро на тот свет отправляться, а я лопатой орудую, словно молодой.

— С чего ты решил на тот свет отправляться? Ты фору молодому дашь.

— Не говори ерунды, дочка. Возраст, как ни крути, свое берет.

Поняв, что больше не могу стоять, я села на корточки и обхватила колени руками. Я всегда была сильной женщиной и умело сносила жизненные трудности. Мужчины не любят женщин, склонных к истерикам, у которых эмоции всегда застилают разум. А я другая, я всегда была другая… Я сильная, храбрая и неплаксивая. Только в последнее время со мной что-то случилось… Наверное, слишком много всего произошло. Слишком много…

А раньше я умела свои переживания скрывать. Наверное, дед Герасим правду сказал, что возраст берет свое. С годами я становлюсь беззащитнее, эмоциональнее, утонченнее… Конечно, говорить о возрасте мне еще рано, но все же, как ни крути, сила переживаний зависит именно от этого самого возраста. Ведь раньше я даже не заплакала, когда мой отец в реанимации оказался, а когда он умер, я все время молчала и даже молча стояла на кладбище, не уронив ни слезинки. Хотя что творилось у меня в душе, не передать. Недаром же я профессиональной актрисой стала. Значит, еще тогда мне было дано играть и перевоплощаться.

Я в жизни училась только одному: быть сильной. Я научилась выглядеть в глазах окружающих бездушной стервой, которую ничем не проймешь, даже смертью близкого человека.

— Ань, ты что села-то? Тебе плохо?

— Не знаю, что-то мутит меня. Больно много времени мы на кладбище проводим. Словно могильщики.

— А мы и есть могильщики. Одного закопаем, другого откопаем!

Дед засмеялся, но так как юмор был черным, то он, естественно, не вызвал у меня ответной реакции.

— Анюта, ты лучше в машине посиди. Что ж ты на землю-то уселась?

— Я не на земле сижу, а на корточках.

— Но ведь неудобно же.

— Мне не до удобств сейчас. Ты долго еще?

— Нет. Я уже сам уработался. Ежели бы кладбище было действующее, я бы могильщиком устроился. Рука уже набита. Какая-никакая, а прибавка к пенсии. Хотя на черта мне эта прибавка нужна, магазина-то все равно нет. Вот если бы мне водочкой платили, тогда другой разговор.

Я заинтересованно посмотрела на старика.

— Дед, а ты не боишься пить-то столько? У тебя организм весь проспиртован.

— Вот и хорошо.

— Да что же хорошего-то?

— А то, что я простудой черт знает сколько времени не болею.

Встав с земли, я слегка отряхнулась и пошла к машине.

— Я тебя в машине подожду. Только давай быстрее, ладно?

— Что ты меня все торопишь? Я же не робот, а пожилой человек. Лучше бы мою лопату взяла да подсобила, — не на шутку разозлился изрядно уставший дед. — Привыкла в своем банке деньги считать…

— Дед, я с лопатой не дружу. Физический труд меня никогда не привлекал, только интеллектуальный. Ты человек деревенский, как-никак на земле вырос, вот тебя и должно тянуть к земле. Тебе на огороде не привыкать работать.

— На огороде не привыкать, а на кладбище нет.

— Давай, я жду.

Я подошла к машине и сразу обратила внимание, что у нее спущено заднее колесо.

— Вот черт! Надо же, а резина совсем новая.

Признаться честно, я еще никогда не меняла колеса, но теоретически знала, как это делается. В багажнике имелись не только запаска, но и домкрат. Достав все необходимое из багажника, я почесала затылок и решила, что у меня есть время потренироваться. Сев на корточки, я взяла домкрат и стала соображать, как им орудовать.

«Если знаю, как это делается, значит, смогу это сделать», — подумала я. Вдруг за спиной заскрипели тормоза. Я обернулась и увидела, что рядом остановилась видавшая виды японская легковушка. Стараясь сохранить самообладание, я стала снимать колесо, не обращая внимание на дрожь в руках. Из машины лихо выскочили два коротко стриженных молодца и кинулись ко мне. Я сразу почуяла недоброе, но не поднимала головы, изо всех сил демонстрируя, что я занята делом.

— Здорово, красавица! — ехидно поздоровался один и бесцеремонно сел рядом на корточки.

— Здравствуйте, — вежливо ответила я и, сняв спущенное колесо, положила его на землю.

— Тебе помочь?

— Спасибо, я сама.

— Смотри, не женское это дело.

— Я не разделяю дела на женские и мужские, привыкла все делать сама.

— У тебя что, мужика, что ли, нет? — словно лошадь заржал незнакомец и дружелюбно хлопнул меня по плечу могучей пятерней.

— У меня его слишком долго не было.

— А щас?

— Сейчас вроде бы появился. Я еще сама пока точно не знаю.

— Это как? — Незнакомец округлил глаза и подозрительно посмотрел на меня.

Я достала запаску и принялась ставить ее на место.

— А кто вас, мужиков, разберет? Сегодня есть, завтра нет…

— Тебе, подруга, в натуре, какие-то мужики непутевые доставались, наверное…

— Может быть. Путевые пока не встречались.

— Ну, ты, подруга, даешь. Витюха, ты слышишь, чо она говорит. Витюха, она, по-моему, к мужикам хреново относится. Как этих баб-то называют, которые мужчин на дух не переносят? Феминистками. Точно, феминистками… — Парень вновь хлопнул меня по плечу и язвительно спросил: — Ты случайно не феминистка?

— Пока нет.

— А что, скоро будешь?

— Не знаю. Может, и буду. Я никогда ничего не планирую.

Другой парень оказался более суровый, чем первый, и менее разговорчивый. Не говоря ни слова, он взял меня за шкирку и заставил оторваться от домкрата и встать. Я так растерялась, что даже не успела испугаться. Встав, я резко сбросила чужие руки.

— Вы что?

— А ты чо? — процедил сквозь зубы молчаливый.

— Я тут себе спокойно сижу, колесо меняю, а вы мне мешаете…

— А чо это ты на кладбище колесо ставишь? — Молчаливый Витюха так недобро прищурился, что у меня по телу пробежал колючий холодок.

— А какая разница, где колесо ставить? Где оно спустилось, там я его и ставлю.

— А какого лешего оно у тебя на кладбище спустилось?

— Не знаю. Спустилось, и все. Я-то тут при чем? Оно могло в любом месте спуститься. Это от меня не зависит.

Парня по имени Витюха, видимо, мои слова сильно разозлили и он опять хорошенько меня тряхнул.

— Ты, овца, чо из себя корчишь? Ты чо, вопроса не поняла? Ты чо на кладбище делала?

— Я на кладбище ничего не делала, — растерялась я еще больше. — Я просто мимо проезжала, и у меня колесо спустило. Вы же меня не среди могил увидели, а у входа на кладбище. И вообще, вы кто такие? И на каком основании так со мной разговариваете?!

«Самый лучший метод защиты — это нападение», — отметила я про себя и постаралась побороть страх.

— А ты кто такая?

— У меня здесь дача. Я сюда часто приезжаю, а лично вас я тут вижу в первый раз.

— У нас тут тоже… дача.

— А это не вы случайно у бабки Матрены остановились?

— Мы.

— Понятно. Я не говорю, что мне приятно с вами познакомиться, но теперь будем знакомы.

— Витюха, а девка-то борзая, — произнес тот, который был наглее. — Ушлая девка-то. Наверное, ее жизни никто не учил. Может, поучим?

— Это вас никто не учил, как со старшими разговаривать. Просто кошмар, какая молодежь пошла невоспитанная.

— Это ты-то старшая, что ли?

— Старшая, а что, непохожа?

— Не придуривайся, малолетка хренова.

Я задохнулась от гнева. Еще никто и никогда не называл меня малолеткой, тем более сейчас, когда от моей бурной молодости остались одни ностальгические воспоминания.

— Это я-то малолетка?

— Ты!

— Я?

— Ты! Витюха, глянь, а она на артистку похожа.

— Какую еще артистку?

— Да щас самую популярную. Помнишь? Я ее фамилию забыл.

— Я не помню, когда в последний раз телек смотрел.

— Да ты должен ее знать. Она часто играет.

— Я же тебе говорю, что телик вообще не смотрю.

— Есть у нее что-то от той артистки. По этой артистке мой батя сохнет. Накупил фильмов с ее участием и от телевизора не отходит. Матушка ему объясняет, что артистки — те же самые проститутки, а он и слушать не хочет. Бутылку купит и к телику. Только та покрасивее и поярче. Эта захезанная какая-то, словно из подвала вылезла. — Парень усмехнулся и обратился ко мне: — Подруга, тебе кто-нибудь говорил, что ты на артистку похожа?

— Нет.

— Это значит, я первый?

— Первый.

— Тогда танцуй от счастья. Я тебя, лахудру, с такой телкой сравниваю — это ж какая честь! Видишь, какой я ни есть, а комплименты женщинам делать умею.

— Хорошенькие комплименты, — раскраснелась я от злости. — Кто дал тебе право называть меня лахудрой? Что, думаешь, одинокую женщину встретил на кладбище и можешь ее оскорблять? Решил, что за меня заступиться некому?

— Мне никто никаких прав никогда не давал. Они у меня и так всегда были, — процедил сквозь зубы разозленный парень и посмотрел на меня так, как смотрят на заклятого врага.

Справедливо рассудив, что наш спор может продолжаться целую вечность, я приняла решение как можно быстрее закрутить колесо и унести подальше ноги. Показав, что разговор окончен, я села на корточки и с демонстративной яростью принялась крутить это злосчастное колесо. Моя наглость не осталась незамеченной. Молчаливый парень по имени Витюха схватил меня за шкирку и поставил на ноги.

— Ты чо отворачиваешься, когда с тобой люди разговаривают? Я чо, по-твоему, перед тобой стоять должен, а ты передо мной сидеть?

— У меня времени в обрез. Я все сказала и попрошу меня не трогать своими руками.

— А мне плевать, что у тебя времени в обрез. Мне вообще на все на свете плевать.

— Господи, сколько же в тебе дерьма, — ядовито заметила я и хотела было опять заняться колесом, но Витюха буквально рассвирепел.

— Тебя, подруга, точно никто никогда не наказывал? Видно, придется мне щас это сделать. Я тебе покажу, где раки зимуют.

— Да что вам от меня надо?

— Говори, какого хрена ты на заброшенном кладбище делаешь?

— Мимо проезжала.

— Мимо проезжала?

— Мимо.

— Да только тут мимо никак не проедешь. Сюда обязательно свернуть надо.

— Вот я и свернула, чтобы колесо поменять. Не буду же я посреди дороги его менять, людям мешать.

— Каким людям? Ты прекрасно знаешь, что здесь никаких людей днем с огнем не сыщешь.

— На кладбище мне как-то спокойнее…

— И кладбища, значит, не боишься?

— А почему я должна бояться?

— И могил не боишься?

— Нет. В городе, где я родилась, кладбище недалеко от моего дома было. Мы на кладбище с одноклассниками часто ходили гулять, могилы рассматривали. Так что у меня вообще по этому поводу страха никогда не было. А мои родители прямо на кладбище огород устроили! Вернее, прямо у самого кладбища. И не мы одни так делали, а многие. Говорят, что земля богатая и картошка хорошо растет. Подойдешь к какой-нибудь могилке, табличку посмотришь. А на ней такой-то такой-то, такого года рождения. Я больше всего фотографии любила рассматривать. Людей, которых больше нет… Это сейчас мне как-то не по себе от погостов, а тогда ничего, нормально было. Кладбище, засаженное картошкой…

— Витюха, чо она какую-то пургу гонит? — перебил меня самый говорливый.

— Я объясняю, почему я кладбища не боюсь. Если я все свое детство на кладбище провела, то почему я колесо не могу поменять? Для меня кладбище, можно сказать, дом родной, если мне, конечно, тут посторонние не мешают.

Не знаю, убедили ли мои доводы этих двух неприятных типов, но их квадратные физиономии не стали добрее и не выражали ничего, кроме тупости, смешанной со страшным цинизмом.

— Дочка! Дело сделано! Я жмурика закопал!

Все одновременно повернули головы и увидели изрядно уставшего деда Герасима, пробирающегося между могил.