Глава 16
День был прохладным и пасмурным. Черные тучи совершенно закрыли солнышко, вот-вот пойдет дождь. Я поежилась, стараясь унять нервный озноб. Что-то матушка-природа не очень заботилась о том, чтобы я поскорее попала домой. В любую минуту погода могла стать нелетной.
Не оглядываясь на поджидающую меня машину, я направилась в сторону мебельного магазина. Самое главное идти прямо и никуда не сворачивать. Именно так объяснила Галина. Именно так… В голове рисовались страшные картины, от которых хотелось кричать и биться в истерике: вот моя девочка рыдает, а растерянная Галина попадает в лапы негодяев… А вот прохожие вызывают полицию и та отнимает у Галины девочку…
Я непроизвольно замедлила шаги, прислушиваясь к звукам за спиной. Хотелось обернуться, но я решила, что это очень рискованно, и не стала этого делать. Если меня нельзя узнать сзади, то это не значит, что меня нельзя узнать спереди. Я могу скрыть волосы под париком, изменить походку, но не могу изменить свое лицо. А оно у меня слишком яркое и довольно запоминающееся.
Шумная, бесконечно длинная улица… Море машин и прохожих, спешащих по своим делам. Где-то на этой улице должен быть мебельный магазин. Где-то здесь, рядом. По крайней мере я знаю слово «Мебель» по-английски. Интересно, Галина уже вышла или выжидает? Только бы Динулька не разревелась…
Слава богу, вот и магазин… Я зашла и села в мягкое кожаное кресло, стоящее в холле. Взяв один из журналов, лежащих на столике, и принялась его перелистывать. Перед глазами плыло, я не видела никаких картинок и уж тем более строчек, украдкой поглядывала на огромные стеклянные двери – ждала появления Галины с плетеной корзиной.
Но ее всё не было… Томительное ожидание становилось настоящей пыткой, раздирающей и без того израненную душу.
Не в силах выносить неизвестность, я закрыла лицо руками и тихонько заплакала. Там, на чердаке, я боялась думать о том, что вижу малышку последний раз в жизни, но теперь эта мысль пришла помимо моей воли. Весь запас любви, вся моя способность любить были отданы моей крошке. Я поняла, что устала быть сильной, устала притворяться. Ведь на самом деле я ужасно слабая.
Справа от кресла была зеркальная стена. Непроизвольно повернувшись, я увидела свое отражение и отшатнулась. Огромные мешки под глазами, черные круги от хронического недосыпания… Перекошенное от страха лицо, трясущиеся губы… Выглядела я довольно страшно. Но мне было наплевать и на размазанную косметику, которую не смывала в течение нескольких дней, на свое распухшее от слез лицо. Я думала только о доченьке, о том, что я отдала бы все на свете, чтобы ее увидеть. Хотя, если разобраться, отдавать-то мне особо и нечего…
В кресло рядом сел какой-то мужчина и поставил на журнальный столик два бокала коктейля со льдом.
– Угощайтэсь, – произнес он приятным голосом на ломаном русском языке.
– Это мне? – удивилась я.
– Вам. Если вы обернешься назад, то есть бар. Я сидел там долго и наблюдал за тебя. Ты плачешь, и мне хочется тебя развеселить, и сделать легче. Я угощать тебя мой коктейль.
– Спасибо. Мне ничего не нужно, – сухо ответила я.
Иностранец не вызывал во мне ничего, кроме раздражения. Может быть, в другой ситуации все бы было совсем по-другому, но только не сейчас.
– Мне ничего не нужно, – повторила я. – Я должна побыть одна.
– Меня зовут Сэм. Я американец. Я работа в области компьютерная игра. Я очень хорошо знаю русский язык. Мне всегда нравится русская девушка. Я был Москва два раза. Мне нравится русская душа. Она широкая и добрая.
– То-то вы на ней руки и греете, – произнесла я злобно и придвинула к себе коктейль, решив, что алкоголь хоть немного успокоит нервы.
– Я рад, что ты приняла мой угощение, – расплылся в улыбке американец.
– Хочешь, я тебе за него заплачу? У меня есть деньги, – сказала я все так же зло. – Я не нищая.
Вынув из стакана трубочку, я залпом выпила его содержимое до дна. Иностранец открыл от удивления рот и смотрел на меня как на чудо. Когда я лихо поставила стакан, он присвистнул и рассмеялся, сопровождая свой смех бурной жестикуляцией.
– Я знал, что русский мужик пьет здорово, но не знал, что так может пить русский девушка! – произнес он восторженно.
– Ты не видел, как пьет русский мужик! Наши мужчины не балуются слабоалкогольными коктейлями. Только водка! Нормальный парень может выпить пару литров.
– О! Литр! Организм может отравиться.
– Может. Бывают, конечно, случаи, но редко. Русский мужчина в выпивке не имеет себя равных. Пьет всё и самогон и ёрш, только наливай.
– О, ёрш? Что есть ёрш?
– Смесь различных крепких алкогольных напитков. Взрывоопасная.
Американец вновь расплылся в улыбке и протянул мне свой коктейль:
– Выпей, тебе станет легче.
Я действительно почувствовала себя легче и не стала отказываться. Взяв у него стакан, я непроизвольно посмотрела на дверь. Никого… Господи, ну почему так долго? Ведь тут совсем рядом. Всего один квартал.
Американец взял меня за руку и дружелюбно по ней похлопал:
– Выпей. Ты очень смешной. Мне приятно, что я веселить хоть один грустный русский девушка. Я рад. А платить не надо. У меня есть доллар. Это презент Америка России.
– Ну, если наш разговор происходит на высоком международном уровне и такое мощное государство, как Америка, делает России презент, то баксы тут и в самом деле не нужны. Представим, что этот коктейль халявная гуманитарная помощь, а наша страна обожает принимать помощь от кого угодно, откуда бы она ни шла, – произнесла я и осушила бокал своего соседа буквально за секунду.
Американец не отрывал от меня глаз и с восторгом следил за этой процедурой.
– А лед? – спросил он недоуменно.
– Какой еще лед?
– В бокале э-э-э был лед…
– Надо же, а я не заметила…
Слабоалкогольный коктейль подействовал, видимо, я была измотана до предела. На глазах выступили пьяные слезы. Я больше не могла молчать, мне необходимо было выговориться.
– Знаешь, мне постоянно не везет, – начала я. – Если ты не понимаешь, о чем я говорю, то не напрягайся и особо не вникай, это не твои проблемы. Тебе повезло. Ты родился в нужном месте и в нужное время. У вас живут плохо только те, кто не хочет работать. Да и то они нормально себя чувствуют на пособие по безработице. Видно, больше не надо…
Американец не к месту улыбнулся и закурил. Мне было совершенно наплевать, понимает он то, о чем я говорю, или нет.
– Знаешь, а я здесь изменилась, – продолжала я. – В самом деле очень сильно изменилась. У меня появились совсем другие ценности, о которых я не догадывалась раньше. Хотя, если разобраться, то раньше у меня вообще не было никаких ценностей. Я понимаю, что сейчас я очень страшная, но ты не обращай внимания на мою внешность. В твоей американской тепличной голове никогда бы не уложилось то, что я пережила за эти дни. Главное, что я изменилась не в худшую сторону. Понимаешь, не в худшую, а в лучшую…
Я вновь посмотрела на входную стеклянную дверь и увидела, что пошел дождь. Самый настоящий ливень с холодным порывистым ветром. Одинокое дерево у входа качалось. Казалось, еще немного и оно упадет. Тайфун был не только в моей душе, он был и на улице.
– Вам плохо?
Американец наклонился ко мне совсем близко.
– Нет. Просто дождь.
– Ты боишься дождь?
– Дождя боюсь не я, а маленькие дети.
– Но ты уже большая девочка. Дождь тебя не пугать.
– Лучше бы я была маленькая! Знаешь, чего я боюсь? Боюсь, что мне придется вернуться и я увижу, что никого нет. Ни Галины с корзиной, ни машины с братками. Никого… Она говорила, что очень меня любит и никогда не предаст. Она стала женщиной, а есть такая вещь, как женская солидарность. И все же у нее мужская психология. Медицина не всесильна. Ей изменили пол, паспорт, но так и не смогли изменить психологию. Она не лесбиянка, но ей по-прежнему нравятся женщины. Она пожалела о том, что с собой сотворила. Пожалела… Ой, как же сильно она пожалела!
Я с размаху ударила кулаком по столу, чем привела американца в замешательство. Он даже вздрогнул.
– Ты же ничего не знаешь, – пьяно замотала я головой. – Да что ты вообще знаешь? Ничего! Неужели у меня никогда не будет нормальной жизни? Ты когда-нибудь ощущал страх? Хотя бы раз? Только не такой, как бывает у всех, а настоящий, похожий на ужас. Я не знаю, что мне делать. Кричать от собственного бессилия, на себе рвать волосы?!
– Тебе надо лечить? – спросил перепуганный американец. – Может, взять еще коктейль?
– Да пошел ты к черту вместе со своим коктейлем! Думаешь, если я напьюсь, то заглушу свою боль?! Я уже пробовала, и у меня ничего не получилось. Нет такого лекарства и никогда не было. Еще не придумали. – Я окончательно упала духом. – Знаешь, до поездки в Америку я была совсем другая. Меня вообще ничего не волновало. Никто не мог достучаться в мое сердце. Никто. Я жила сама по себе. А теперь, теперь все совсем по-другому. У меня есть дочь. Понимаешь, дочь. Она красивая, чудная, но еще совсем крохотная. Я очень ее люблю. Ты даже не представляешь, как я ее люблю! У тебя есть дети?
– Нет, – покачал головой американец. – Пока нет.
– Тогда ты ни хрена не поймешь.
– У меня есть младший брат, – сказал американец.
– Это совсем другое. Ребенок, это ребенок… А братья или сестры… Знаешь, меня разлучили с ребенком. Ну скажи, разве можно разлучать мать с дочерью?! Конечно, нет. А эти гады… Им все равно, потому что в них нет ничего человеческого. Ничего… Возможно, это божье наказание за то, что еще совсем недавно я мечтала от нее избавиться.
Замолчав, я представила себе злосчастную плетеную корзину, лежащую в ней сонную малышку и с трудом сдержалась, чтобы не закричать. Меня буквально трясло.
– Тебя мороз?! – испугался американец.
– Это не от холода.
Не сдержавшись, я опустила голову на руки и тихонько заплакала. Он растерянно взял меня за руку и нежно ее погладил. От этого теплого и дружеского жеста я почувствовала себя еще хуже и зарыдала во весь голос.
– Я отчетливо понимала – из моей жизни исчезло настолько важное, что все мое дальнейшее существование становилось бессмысленным. Я никогда не свыкнусь с мыслью, что у меня больше нет дочери. Воспоминания, что я бросила ее на чердаке с совершенно чужой женщиной, которую так глупо посчитала своей подругой, никогда меня не покинут, и я не смогу ходить по земле с таким страшным грузом на душе, – есть, спать, смотреть телевизор, встречаться с мужчинами, притворяться, врать самой себе и делать вид, что все хорошо. Ведь я сама бросила свое дитя на произвол судьбы. Теперь мне не нужно рассказывать, что такое настоящее горе. Теперь я знаю это не по наслышке.
– Хорошая погода, – напомнил о себе американец и потрепал меня по плечу.
Я подняла голову и увидела, что дождь прекратился, ветер стих и выглянуло солнышко.
– А это точно мебельный магазин? – спросила я.
Он расплылся в улыбке, галантно продемонстрировав блистательную фарфоровую челюсть, чем натолкнул меня на мысль, что в Америке все улыбаются по поводу и без него.
– Магазин занимать второй этаж. А первый – бар.
– А может, тут рядом есть еще один мебельный магазин?
– Есть, но он не рядом. Нужно пройти.
– Сколько?
– Что?
– Я говорю, сколько нужно пройти?
– Километров пять.
В этот момент двери распахнулись и на пороге появилась растрепанная и промокшая Галина с плетеной корзиной в руках. Я бросилась навстречу.
– Поосторожнее, Динку разбудишь! – не на шутку перепугалась она.
– А ты почему так долго?! Тут идти ровно пять минут. Где тебя черти носили?
– Ты видела, какой был дождь?
– Видела. Ну и что?
– Ничего. Если бы я в такой дождь с ребенком пошла, у малышки уже было бы воспаление легких.
– Так дождь черт знает когда пошел, а что ты делала до этого?
– Я кормила ребенка.
– Где? – уже тише спросила я.
– В одной забегаловке. Динка проснулась и начала кричать, что мне оставалось делать? Пришлось ее накормить.
– Ну и чем ты ее накормила?
– Конечно, смесью, чем же еще…
Я подошла к корзине и тихонько приподняла марлю. Малышка мирно покапывала. Рядом с ней лежала бутылочка со смесью, закутанная в салфетку, в ногах – уже распакованная пачка памперсов.
– Вот и памперс новый надела, – продолжала оправдываться подруга. – Она еще навалила целую кучу. Девчонка растет прямо на глазах. Ходит по большому, как хороший мужичок.
– Сам ты мужичок, – рассмеялась я и протянула руки к корзине.
– Ты чего?
– Ничего. В конце концов, это мой ребенок, я хочу сама ее нести. Послушай, а к тебе братки на хвост не сели?
– Они вообще не обратили на меня никакого внимания.
– Это хорошо. А то я уже подумала…
– И что ты подумала?
– Я подумала, что ты меня продала.
– Дура, ты, дура. Ничего ты так и не поняла.
– Поняла. Еще как поняла, – счастливо улыбнулась я, прижимая корзину к груди.
– И что же ты поняла?
– Я поняла то, что ты настоящая подруга и что я очень сильно тебя люблю.
– А еще?
– А еще, что я беру все свои слова обратно. Все до единого. Клянусь. И прошу у тебя прощения за то, что в тебе усомнилась. Ей-богу, прости.
– Прощаю. – Галина слегка приобняла меня за плечи и прошептала: – Знаешь, когда мы с Динулькой приедем к тебе, я сделаю все возможное, чтобы вернуть все на свои места. Я верю, настанет время, когда стану для тебя не только подругой, но и самым настоящим другом, а может быть, и кем-то более близким.
– Спасибо тебе за все, что ты для меня делаешь. – Я совершенно успокоилась и подмигнула не сводящему с нас глаз американцу.
– А это что за супермен? – ревниво спросила Галина.
– Это Сэм.
– Какой еще Сэм?
– Самый обыкновенный. Я с ним познакомилась, пока ждала твоего возвращения.
– Хорошенькое дело! Получается, тебя вообще ни на минуту оставить нельзя. Пока я кормила голодного ребенка, подмывала ее и меняла памперс, ты не теряла времени даром и завела интрижку?
– Это не интрижка, а разговор по душам. Я уверена, что Сэм не понял и половины из того, что я ему рассказала. У него же свой американский ум, которым он никогда не постигнет русскую душу.
– И нечего ему ее постигать. Твоя душа должна быть открыта только для меня. А для всех других это должны быть самые настоящие потемки.
– Господи, Галька, какая же ты ревнивая…
– С тобой разве возможно быть не ревнивой? – тихонько рассмеялась она, стрельнула на американца взглядом, полным ненависти, и, взяв меня за руку, направилась к выходу.
Галина остановила такси, сказала одно-единственное слово: «Аэропорт» и протянула таксисту какую-то купюру.
– Пора прощаться. До отправления самолета осталось не уж так много времени. – На глазах у нее навернулись слезы.
– Галя, ты это серьезно? А как же Динка?
– Давай корзинку мне. Теперь о малышке буду заботиться я.
– Спасибо тебе.
– Ну не только я… А еще женщина, о которой я рассказывала. Ну что ты стоишь, как умалишенная? Время идет. Деньги капают. Таксист счетчик включил. Мы же уже с тобой тысячу раз все обговорили. Опоздаешь на самолет.
Я стояла как вкопанная, вцепившись в корзину:
– Галина, а может, мы всё переиграем?
– Что именно?
– Я же сказала – всё.
– Говори прямо! Что ты ходишь вокруг да около! – Галина заметно занервничала.
– Я и говорю. Поедем в аэропорт, сдадим мой билет, а две недели я поживу у этой женщины вместе с дочерью?
– Ольга, но я уже просто устала тебе объяснять, что это очень опасно. Ты даже не представляешь, насколько опасна твоя затея. Если остаешься, ты поставишь под угрозу не только свою жизнь, но и жизнь своей маленькой девочки. Сейчас ты думаешь только о себе и о своей боли, но совершенно не думаешь о ребенке. Это эгоизм. Понимаешь, самый настоящий материнский эгоизм!
Я бросилась на шею подруги, она крепко меня обняла.
– Ладно, прекрати, а то уже вся улица смотрит, – шепнула Галина. – Садись в машину. Счастливого пути. Деньги и ключи от квартиры у тебя. За дочь не переживай. Она в надежных руках, – сказала она, забирая корзину.
– Господи, но почему же так быстро? Я хочу еще побыть с ней…
– У тебя впереди целая жизнь. Тебе нужно девочку на ноги поставить, а это нелегкое дело. Ты должна быть терпеливой, мудрой, рассудительной женщиной. И немедленно прекрати плакать. Ты вызываешь подозрение. К нам может подойти полицейский и поинтересоваться, что происходит и что там у нас в корзине. Никаких документов на ребенка нет! Нас могут арестовать. Само по себе подозрительно, что ты не держишь ее в коляске, а носишь в корзине.
– Ты только ее береги! – сказала я, с мольбой глядя на Галину. – Слышишь, береги. Никому не давай в обиду.
– Можешь быть уверена. Не дам.
Когда такси тронулось, я высунулась по пояс в окно и закричала:
– Галочка! Как зеницу ока! Ты мне поклялась! Помни про женскую солидарность! Учти, мне без нее не жить! Понимаешь, не жить!
– Все будет хорошо! – донеслось до меня.
Высокая женщина с мужиковатыми повадками становилась все меньше и меньше, а вскоре исчезла совсем.
