ЭЛИНОР НЕ ПОВЕЗЛО

Элинор ехала больше часа, пока добралась до посёлка, где был полицейский участок. До моря было ещё далеко, но холмы становились всё более пологими, и по склонам их рос виноград, а не густой лес, как вокруг деревни Каприкорна. День обещал быть невыносимо жарким, даже жарче, чем предыдущие, это уже чувствовалось. Выйдя из машины, Элинор услышала отдалённые раскаты грома. Небо над домами было пока синее, но синь была тёмная, как в морской пучине. Не сулящая ничего доброго…

«Не будь дурой, Элинор! – думала она, подходя к бледно-жёлтому зданию, где находился полицейский участок. – Будет гроза, вот и всё. Неужели ты стала суеверной, как этот Баста?»

В тесной комнатке сидели двое полицейских. Их форменные кители висели на спинках стульев. В комнате стояла такая духота, что воздух, казалось можно резать ножом, хотя под потолком крутился большой вентилятор.

Тот, что помоложе, широколицый и курносый, как мопс, поднял Элинор на смех, даже не дав ей договорить. Он спросил, почему она такая красная. Может, ей уж слишком нравится местное вино? Элинор чуть не сбросила его со стула, но второй полицейский её успокоил. Это был худой, высокий парень с грустными глазами и тёмными волосами, редеющими надо лбом.

– Прекрати! – сказал он коллеге. – Дай ей хотя бы договорить.

Пока Элинор рассказывала о деревне Каприкорна и его чернокурточниках, лицо его оставалось неподвижным; когда она упомянула о поджогах и дохлых петухах, он нахмурился, а когда она добралась до Мегги и намеченной казни, изумлённо поднял брови. О книге и о том, как именно должна была совершиться казнь, она, конечно, упоминать не стала. Она и сама две недели назад не поверила бы ни одному слову в этой истории.

Когда Элинор закончила свой рассказ, полицейский некоторое время молчал. Он аккуратно расставил по местам лежавшие на столе карандаши, сложил в стопку разложенные перед ним бумаги, а потом задумчиво посмотрел на неё.

– Я слышал об этой деревне, – сказал он.

– Конечно, кто ж о ней не слышал, – насмешливо сказал второй. – Деревня дьявола, проклятая деревня, которую даже змеи оползают стороной. Стены церкви выкрашены кровью, а по улицам ходят чёрные люди, а на самом деле это не люди, а тени умерших, и в карманах у них огонь. Стоит подойти слишком близко, и человек растворяется в воздухе. Ох!

Он заложил руки за голову.

Элинор смерила его ледяным взглядом. Первый полицейский улыбнулся, но потом со вздохом поднялся, натянул форменный китель и сделал знак Элинор следовать за ним.

– Я хочу взглянуть, что там происходит, – бросил он через плечо.

– Тебе, видно, больше делать нечего! – крикнул ему вслед второй и рассмеялся так громко, что Элинор захотелось вернуться и всё-таки сбросить его со стула.

Через несколько минут она уже ехала на переднем сиденье полицейской машины по той же извилистой дороге между холмами, которая привела её сюда. «Боже мой, ну почему я не сделала этого раньше? – твердила она про себя. – Теперь всё будет хорошо. Никого не застрелят и не казнят, Мегги вернётся к своему отцу, Мортимер снова будет вместе с дочерью. Да, всё будет хорошо. Спасибо Элинор!» Ей хотелось петь, плясать (хотя она этого не умела). Никогда в жизни не была она так довольна собой. Пусть теперь кто-нибудь скажет, что она ничего не понимает в реальной жизни!

Полицейский рядом с ней молчал. Он глядел только на дорогу, оставляя позади поворот за поворотом на такой скорости, что у Элинор каждый раз ёкало сердце, и иногда в задумчивости теребил себя за мочку уха. Похоже, дорога была ему знакома. Ни на одном перекрёстке он не задумался, ни на одной развилке не сбился с дороги. Элинор невольно вспомнила, как бесконечно долго они с Мо искали эту деревню, и вдруг ей пришла тревожная мысль.

– Их там много, – сказала она неуверенно, когда они в очередной раз въехали в поворот на такой скорости, что колёса с левой стороны, казалось, нависли над обрывом. – У Каприкорна много молодцов. Причём вооружённых, хотя стреляют они не особенно хорошо. Может быть, вам следовало бы попросить подкрепления?

Она видела такое в фильмах, в этих дурацких фильмах с преступниками и полицейскими. Там всегда просили подкрепления.

Полицейский пригладил редеющие волосы и кивнул в знак того, что он и сам об этом думал.

– Конечно, конечно, – сказал он, с отсутствующим видом берясь за рацию. – Подкрепление не помешает. Но ему следует оставаться на расстоянии. Мы ведь пока собираемся только задать несколько вопросов.

Он вызвал по рации подкрепление из пяти человек. Элинор показалось, что этого маловато против банды Каприкорна, но всё же лучше, чем ничего, и, уж конечно, лучше, чем отчаявшийся отец, арабский мальчик и дородная собирательница книг.

– Вот она! – сказала Элинор, когда вдали, неприметно серая среди тёмной зелени, показалась деревня Каприкорна.

– Да, я так и думал, – ответил полицейский и с этой минуты не проронил больше ни слова.

Когда он коротким кивком приветствовал часового на автостоянке, Элинор просто не хотелось предполагать дурное. И только когда он уже оказался вместе с ней в церкви с красными стенами и вручил её Каприкорну, как найденную вещь законному владельцу, ей пришлось сознаться самой себе: ничего хорошего не будет. Теперь всё пропало, а она была такой дурой, такой невероятной дурой…

– Эта дама рассказывает о вас нехорошие вещи, – говорил полицейский, стараясь не глядеть на Элинор. – Она что-то говорила о похищении ребёнка. Это уже совсем другое дело, чем поджог…

– Это чушь, – равнодушно ответил Каприкорн на невысказанный вопрос. – Я люблю детей – издалека. Иначе они только мешают работе.

Полицейский кивнул, глядя себе на руки с глубоко несчастным видом.

– Она ещё говорила что-то о казни…

– Правда? – Каприкорн взглянул на Элинор, словно поражённый такой силой воображения. – Ты ведь знаешь, мне это не нужно. Мои люди делают, что приказано, и у меня нет необходимости прибегать к жёстким мерам.

– Конечно, – пробормотал полицейский, кивая. – Конечно.

И он заспешил восвояси. Когда затихли его торопливые шаги, Кокерель, сидевший всё время на ступенях, рассмеялся:

– У него ведь трое малышей? Надо бы предписать всем полицейским иметь маленьких детей. С этим было особенно легко, Баста только раза два прошёлся перед школой. Что будем делать? Может, зайти к нему домой на всякий случай? Освежить впечатление?

Он вопросительно посмотрел на Каприкорна, но тот покачал головой:

– Не стоит. Давай лучше подумаем, что нам делать с нашей гостьей. Как мы поступаем с теми, кто рассказывает о нас небылицы?

Под взглядом бесцветных глаз у Элинор подогнулись колени. «Если бы Мортимер предложил сейчас вчитать меня в какую-нибудь книгу, – подумала она, – я бы согласилась. Я бы даже не стала особо привередничать».

За спиной у неё стояли ещё трое или четверо молодцов Каприкорна, так что бежать было бессмысленно. «Что ж, Элинор, тебе остаётся только с достоинством принять свою участь!» – подумала она.

Но это было много легче в книжках, чем на деле.

– Склеп или хлев? – спросил Кокерель, подходя к ней.

«Склеп? – подумала Элинор. – Сажерук, кажется, что-то такое говорил… Во всяком случае, ничего хорошего…»

– Склеп? Почему бы нет? Всё равно её придётся убрать, а то неизвестно, кого она приведёт в следующий раз. – Каприкорн зевнул, прикрывая рот рукой. – Значит, у Призрака будет сегодня вечером больше работы. Он будет только рад.

Элинор хотела сказать что-нибудь смелое, героическое, но язык её не слушался. Он лежал во рту, как онемелый. Кокерель дотащил её уже до этой нелепой статуи, когда Каприкорн позвал его обратно.

– Я забыл расспросить её о Волшебном Языке, – сказал он. – Спроси, не знает ли она случайно, где он?

– Давай выкладывай! – рявкнул Кокерель, хватая её сзади за шею, как будто хотел вытрясти из неё ответ. – Где он прячется?

Элинор стиснула зубы. «Быстрее, Элинор, быстрее, соображай!» И вдруг язык снова стал ей повиноваться.

– Что меня спрашивать? – бросила она в лицо Каприкорну, который по-прежнему сидел в своём кресле бледный, как будто его слишком долго стирали, как будто его выбелило солнце, нещадно палившее на площади. – Ты знаешь об этом лучше всякого другого. Твои люди застрелили его вместе с мальчиком!

«А теперь взгляни на него, Элинор, – думала она. – Прямо в глаза, как ты смотрела когда-то на отца, когда он заставал тебя с книгой, которую тебе читать не разрешалось. Хорошо бы ещё немножко всплакнуть. Давай-давай, вспомни свои книги, свои сожжённые книги! Вспомни прошлую ночь, страх и отчаяние, а если и это не поможет, ущипни себя посильнее!»

Каприкорн пристально смотрел на неё.

– Вот видишь! – воскликнул Кокерель. – Я же говорил, что мы в него попали!

Элинор все ещё не сводила глаз с Каприкорна, расплывавшегося за пеленой её притворных слёз.

– Посмотрим, – медленно проговорил он. – Мои люди прочёсывают холмы в поисках сбежавшего узника. Ты, наверное, не откажешься мне сказать, где им искать трупы?

– Я их похоронила и, уж конечно, не скажу где. – Элинор почувствовала, как по носу у неё стекает слеза. «Клянусь всеми буквами алфавита! – подумала она. – В тебе пропадает актриса, Элинор!»

– Значит, похоронила.

Каприкорн поигрывал кольцами на левой руке. Их было целых три, и он, хмурясь, поправлял их, как будто они покинули пост без его разрешения.

– Поэтому я и пошла в полицию, – сказала Элинор. – Чтобы отомстить за них. За них и за мои книги.

Кокерель рассмеялся:

– Книги тебе хоронить не пришлось, правда? Как же они здорово горели, как первосортные дрова, а страницы в них при этом дрожали, как бледные пальчики.

Он пошевелил кистями рук, изображая, как это было. Элинор ударила его по лицу со всей силы – а сила у неё была немалая. У Кокереля из носу потекла кровь. Он утёр её рукавом и с изумлением воззрился на красные пятна, как будто не ожидал, что из него может вдруг политься что-то такое яркое.

– Нет, ты только взгляни! – сказал он, показывая Каприкорну измазанный кровью палец. – Вот увидишь, у Призрака будет с ней больше хлопот, чем с Бастой.

Он взял её за локоть и потащил, но Элинор шагала рядом с ним не отставая и с гордо поднятой головой. Только увидев лестницу с крутыми ступенями, уходившими в бездонную чёрную дыру, она на мгновение потеряла присутствие духа. «Ну конечно, склеп, – подумала она, – место для обречённых». Здесь и пахло соответственно – плесенью, сыростью, смертью.

Элинор сперва глазам своим не поверила, увидев прижавшееся к решётке худое лицо Басты. Она-то думала, что ослышалась на последних словах Кокереля. Но нет, вот он, Баста, сидит здесь, как зверь, в клетке, с тем же страхом и отчаянием в глазах. Появление Элинор не произвело на него никакого впечатления. Он смотрел невидящим взглядом сквозь неё и Кокереля, словно они были невидимками вроде тех, кого он всегда так боялся.

– Что он тут делает? – спросила Элинор. – Вы уже сажаете друг друга?

Кокерель пожал плечами.

– Сказать ей? – спросил он Басту, но тот не ответил и по-прежнему глядел на них тем же пустым взором. – Сперва он упустил Волшебного Языка, а теперь ещё и Сажерука. Так, конечно, можно испортить отношения с шефом, даже если воображаешь себя его любимчиком. А поджигать ты уже много лет как разучился.

Он бросил на Басту полный злорадства взгляд.

«Госпожа Лоредан, вам пора подумать о завещании, – вздохнула Элинор, пока Кокерель подталкивал её к соседней камере. – Уж если Каприкорн собирается прикончить своего вернейшего пса, то с вами он и подавно церемониться не будет».

– Эй, гляди веселей! – крикнул Кокерель Басте, выуживая из кармана ключи. – Ты всё-таки в компании двух женщин.

Баста упёрся лбом в решётку.

– Вы так и не поймали Огнежора? – спросил он без всякого выражения.

Голос его звучал так, словно охрип от крика.

– Нет, зато эта толстуха говорит, что мы всё же прихлопнули Волшебного Языка. Он мертвехонек, если ей верить. Видимо, Плосконос-таки в него попал. Не зря же он столько упражнялся на кошках.

За решётчатой дверью, которую отворил для неё Кокерель, что-то шевельнулось. В темноте, прислонясь спиной к чему-то вроде каменного гроба, сидела женщина. Сперва Элинор не могла рассмотреть её лица. Но тут женщина выпрямилась.

– Я привёл тебе компанию, Реза! – крикнул Кокерель, вталкивая Элинор в дверь камеры. – Можете поболтать друг с другом.

Он пошёл прочь, посмеиваясь.

Зато Элинор не знала, плакать ей или смеяться. Она предпочла бы увидеться со своей любимой племянницей где-нибудь в другом месте.