СОРОКА

Ранним утром Мегги услышала голос Басты в коридоре. Ещё раньше служанка принесла завтрак. Мегги спросила её, что случилось ночью, что это были за выстрелы, но девушка только посмотрела на неё с ужасом, помотала головой и скорее выскочила за дверь. Наверное, она считала Мегги ведьмой. К завтраку Мегги не притронулась.

Фенолио тоже не завтракал. Он писал. Он писал без остановки, исписывал лист за листом, рвал то, что написал, начинал сначала, откладывал в сторонку исписанный лист и тянулся за новым, морщился, рвал его – и начинал все сызнова. Так прошло уже много часов, а неразорванных страниц набралось только три. Всего три. Услышав голос Басты, он поспешно спрятал их под матрац, а порванные затолкал ногой под кровать.

– Мегги, скорее! Помоги мне их собрать! – прошептал он. – Он не должен видеть эти листы, ни одного, понимаешь?

Мегги машинально послушалась, но думала только об одном: зачем пришёл Баста? Может быть, у него есть для неё новости? Может быть, он хочет увидеть, какое будет у неё лицо при известии, что ей незачем больше дожидаться Мо?

Фенолио снова сел за стол и положил перед собой чистый лист, поспешно царапая на нём что-то. В этот момент дверь отворилась.

Мегги задержала дыхание, как будто она могла задержать этим и слова – слова, которые слетят сейчас с языка Басты и разорвут ей сердце.

Фенолио отложил ручку и встал с ней рядом.

– В чём дело? – спросил он.

– Я пришёл за девчонкой, – сказал Баста. – Её вызывает Мортола. – В голосе его звучало раздражение. Он явно считал ниже своего достоинства заниматься такой чепухой.

Мортола? Сорока? Мегги посмотрела на Фенолио. Что бы это значило? Но старик только растерянно пожал плечами.

– Наша голубка должна заглянуть в книгу, которую ей предстоит читать сегодня вечером, – пояснил Баста. – Чтоб она не запиналась, как Дариус, и не испортила дела. – Он нетерпеливым жестом подозвал Мегги: – Да шевелись же ты!

Мегги шагнула было к нему, но остановилась.

– Сперва я хочу узнать, что произошло ночью. Я слышала выстрелы.

Баста улыбнулся.

– Ах, это! – Зубы у него были такие же белые, как рубашка. – Кажется, твой отец хотел тебя навестить, но Кокерель не пустил его в дом.

Мегги так и замерла на месте, словно остолбенела. Баста схватил её за локоть и потащил за собой. Фенолио пытался увязаться за ними, но Баста захлопнул дверь у него перед носом. Фенолио что-то крикнул вслед, но Мегги не расслышала. В ушах у неё так шумело, будто вся её кровь в бешеном порыве билась о барабанную перепонку.

– Ему удалось удрать, если тебя это утешает, – сказал Баста, подталкивая её к лестнице. – Но это, если вдуматься, не так уж важно. Кошки, по которым стреляет Кокерель, тоже иногда уползают, но потом их все равно находят где-нибудь дохлыми.

Мегги из всех сил пнула его по голени и кинулась вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, но Баста быстро её догнал. С перекошенным от боли лицом он схватил её за волосы и подтащил к себе.

– Больше так не делай, милашка, – прошипел он ей в лицо. – Радуйся, что ты сегодня выступаешь в главной роли на нашем празднике, а то бы я свернул твою тонкую шейку тут же на месте.

Мегги больше и не пыталась. Да если б и захотела, то не смогла бы: Баста так и не выпустил её волосы. Он тащил её за собой, как непослушную собаку. У Мегги от боли выступили слёзы на глазах, но она отвернула голову, чтобы Баста этого не видел.

Он привёл её в подвал. В этой части дома она никогда не была. Потолок здесь был низкий, ещё ниже, чем в том застенке, куда сперва заперли её, Мо и Элинор. Стены были выбелены, как в верхней части дома, и так же много было дверей. Большую часть их, похоже, давно не открывали. На некоторых висели тяжёлые замки. Мегги подумала о сейфах, про которые ей рассказывал Сажерук, и о золоте, которое Мо вычитал Каприкорну в церкви. «Они промахнулись, – думала она. – Конечно, промахнулись. Хромоногий совсем не умеет целиться».

Наконец они остановились у одной из дверей. Она была из другого дерева, чем прочие, с красивыми естественными разводами, как тигриный мех. Древесина отливала красным в свете голой электрической лампочки, освещавшей подвал.

Баста тихо сказал Мегги, прежде чем постучать:

– Если ты, голубушка, вздумаешь вести себя с Мортолой так же нагло, как со мной, она подвесит тебя в сетке под потолком церкви, и ты будешь там висеть, пока не начнёшь от голода глодать верёвки. По сравнению с ней сердце у меня мягкое, как у плюшевой игрушки, которую маленьким девочкам кладут в кроватку, чтобы лучше спалось.

Мегги почувствовала на своём лице его пахнущее мятой дыхание. Она, наверное, никогда больше не сможет взять в рот ничего, что пахнет мятой.

Комната Сороки была такого размера, что могла бы служить бальной залой. Стены, красные, как и в церкви, были почти сплошь завешаны картинами в золочёных рамках. Здесь были дома и люди, теснившиеся на стене, как толпа на маленькой площади. В самом центре висел портрет Каприкорна. Он был в такой же золотой раме, но намного крупнее. Художник был так же мало искушён в своём ремесле, как скульптор, сделавший статую Каприкорна в церкви. Лицо Каприкорна на этом портрете было круглее и мягче, чем в действительности, а странно женственный рот висел под слишком коротким и широким носом, как экзотический плод. Только глаза художник сумел передать верно. Совсем как настоящие, они смотрели на Мегги сверху вниз без всякого выражения. Так смотрят на лягушку, которую собираются потрошить, чтобы рассмотреть её внутренности. В деревне Каприкорна она поняла: самое страшное, что может быть написано на человеческом лице, – отсутствие жалости.

Сорока сидела неестественно прямо в зелёном бархатном кресле с высокой спинкой, установленном под портретом сына. По её виду заметно было, что сидеть она не привыкла, – женщина, которая всегда трудилась не покладая рук, без дела чувствует себя неуютно. Но собственное тело, видимо, вынуждало её иногда присесть в это громоздкое, слишком для неё большое кресло. Мегги заметила, как нависают над ступнями её отёкшие щиколотки, как бесформенны ноги ниже острых колен. Сорока поймала её взгляд и оправила подол юбки.

– Он сказал тебе, зачем я тебя вызвала? – Она с трудом поднялась.

Мегги видела, как она оперлась ладонью о стоявший рядом столик и стиснула зубы. Басте радостно было наблюдать её слабость, на губах у него заиграла улыбка, но тут Сорока взглянула на него, и под её ледяным взглядом улыбка тут же погасла. Она нетерпеливо подозвала Мегги. Девочка замешкалась на мгновение, и Баста подтолкнул её в спину.

– Иди сюда, я тебе кое-что покажу.

Сорока медленной, но уверенной походкой подошла к пузатому комоду, слишком тяжёлому для своих изящно изогнутых ножек. На комоде, между двумя бледно-жёлтыми лампами, стояла деревянная шкатулка. Она была сплошь покрыта узором из крошечных дырочек.

Когда Сорока подняла крышку, Мегги отпрянула. В шкатулке лежали две змейки, тонкие, как ящерицы, и не длиннее, чем рука Мегги от локтя до кисти.

– У меня в комнате всегда очень тепло, чтобы они не засыпали, – пояснила Сорока, открывая верхний ящик комода и доставая оттуда перчатку. Перчатка была из прочной чёрной кожи и такая жёсткая, что она с трудом просунула туда узкую руку. – Твой друг Сажерук здорово подвёл Резу, поручив ей искать книгу, – продолжала она, засовывая руку в шкатулку и крепко схватив змейку пониже плоской головы. – Поди сюда, живее! – прикрикнула она на Басту, протягивая ему извивающуюся тварь.

Мегги видела по лицу Басты, как всё его существо восстаёт против этого, но всё же он подошёл и взял змею в руки. Он держал извивающееся чешуйчатое тельце как можно дальше от себя.

– Видишь, Баста не любит моих змеек, – с улыбкой заметила Сорока. – Он их никогда не любил. Впрочем, это не удивительно: насколько я знаю, Баста, кроме своего ножа, вообще ничего не любит. А ещё он верит, что змеи приносят несчастье, хотя это, конечно, полная чушь.

Мортола протянула Басте вторую змею. Мегги увидела крошечные ядовитые зубы в открывшейся пасти. На мгновение ей стало чуть ли не жалко Басту.

– Ну, что скажешь? Хороший тайник, правда? – Сорока в третий раз сунула руку в шкатулку.

Теперь она достала оттуда книгу. Мегги догадалась бы, что это за книга, даже если бы никогда раньше не видела яркой обложки.

– В этой шкатулке у меня часто хранятся ценные вещи, – продолжала Сорока. – Что в ней лежит, знают только Баста и Каприкорн. Бедная Реза обыскала много комнат, она храбрая женщина, но до моей шкатулки так и не добралась. Хотя она любит змей, я не встречала человека, который боялся бы их меньше. А ведь её змея однажды кусала. Правда, Баста? – Сорока стянула перчатку и бросила на него насмешливый взгляд. – Баста любит пугать змеёй женщин, которые ему отказывают. Но с Резой у него ничего не вышло. Что там была за история? Кажется, она положила её тебе под дверь, Баста?

Баста молчал. Змеи все ещё извивались у него в руках. Одна обвилась хвостом вокруг его локтя.

– Клади их обратно! – приказала Сорока. – Только осторожно. – И она вернулась с книгой в кресло. – Садись! – скомандовала она, указывая на низкий табурет рядом с креслом.

Мегги села. Она незаметно осматривалась по сторонам. Комната Мортолы казалась ей набитым доверху сундуком с сокровищами. Здесь всего было слишком много: золотых подсвечников, ламп, ковров, картин, ваз, фарфоровых статуэток, искусственных цветов и позолоченных колокольчиков.

Сорока поглядела на неё насмешливо. В своём невзрачном чёрном платье она выглядела в большом кресле как кукушка, забравшаяся в гнездо к другой птице.

– Роскошная комната для служанки, правда? – сказала она гордо. – Каприкорн меня ценит.

– Он отвёл тебе жильё в подвале! – возразила Мегги. – А ведь ты его мать.

Почему она не проглотила эти слова? Надо было поймать их и скорее загнать обратно за ограду зубов. Сорока взглянула на неё с такой ненавистью, что Мегги уже ощущала её костлявые пальцы у себя на горле. Но Мортола осталась сидеть и только смотрела на неё неподвижными птичьими глазами.

– Кто тебе сказал? Старый колдун?

Мегги крепко сжала губы и посмотрела на Басту. Он, кажется, ничего не слышал, он как раз укладывал вторую змею в шкатулку. Знал ли он секрет Каприкорна? Мегги не успела поразмышлять об этом – Мортола положила ей на колени книжку.

– Если ты хоть слово скажешь об этом кому бы то ни было здесь или где-нибудь ещё, – прошипела Сорока, – я в следующий раз приготовлю тебе угощение своими руками. Немного экстракта аконита, несколько ягод тиса и, пожалуй, потереть немного цикуты в соус – как ты находишь? Уверяю тебя, после еды ты почувствуешь себя не очень хорошо. А теперь читай.

Мегги посмотрела на книжку, лежавшую у неё на коленях. Тогда, в церкви, в руках Каприкорна она не могла разобрать картинку на обложке. Теперь представился случай рассмотреть её поближе. Фоном служил пейзаж, похожий на подретушированную фотографию холмов вокруг деревни Каприкорна. На фоне пейзажа выступало сердце, чёрное сердце в красных языках пламени.

– Открывай давай! – прикрикнула на неё Сорока. Мегги послушно открыла страницу, начинавшуюся большой буквой К, на которой сидела куница с рожками. Сколько прошло времени с тех пор, как она стояла в библиотеке Элинор и смотрела на ту же страницу? Вечность, целая жизнь?

– Это не та страница. Листай дальше, – приказала Сорока. – До страницы с загнутым уголком.

Мегги молча повиновалась. На этой странице не было картинки, и даже на соседней не было. Она машинально разгладила уголок. Мо терпеть не мог, когда загибают страницы.

– Ты что делаешь? Хочешь, чтобы я потом не смогла найти нужное место? – возмутилась Сорока. – Начинай со второго абзаца, только не вздумай читать вслух. Я не хочу вдруг увидеть Призрака у себя комнате.

– И докуда? Докуда я должна дочитать вечером?

– Почём я знаю? – Сорока нагнулась и почесала левую ногу. – Сколько ты обычно читаешь, чтобы выманить этих фей, оловянных солдатиков и прочую шушеру?

Мегги понурила голову. Бедняжка Динь-Динь.

– Трудно сказать, – пробормотала она. – Бывает по-разному. Иногда всё получается быстро, а иногда только через много страниц или вообще не получается.

– Просмотри всю главу – этого, наверное, хватит? А про «вообще не получается» я даже слышать не хочу. – Сорока почесала другую ногу (ноги у неё были забинтованы, эластичный бинт обрисовывался под тёмными чулками). – Что ты так смотришь? – резко сказала она. – Может быть, вычитаешь мне средство от этого? Может быть, ты знаешь, маленькая ведьма, такую сказку, где найдётся средство от старости и смерти?

– Нет, – сказала Мегги совсем тихо.

– Тогда не глазей на меня, как дура, а смотри в книжку. Внимательно читай каждое слово. Сегодня вечером не должно быть ни одной запинки, заминки, оговорки. Каприкорн должен получить в точности то, чего хочет. Я позабочусь об этом.

Мегги заскользила глазами по строчкам. Она не понимала ни слова из того, что читает, в голове у неё был только Мо и ночные выстрелы. Но она притворилась, что читает, и некоторое время сидела так под пристальным взглядом Мортолы. Потом она подняла голову и закрыла книгу.

– Все, – сказал она.

– Уже? – Сорока недоверчиво уставилась на неё.

Мегги не ответила. Она смотрела на Басту. Тот со скучающим видом облокотился о кресло Мортолы.

– Я не стану читать сегодня вечером, – сказала она. – Ночью вы застрелили моего отца. Мне Баста сказал. Я ничего читать не буду.

Сорока обернулась к Басте.

– Это ещё что такое? – сердито спросила она. – Ты думаешь, девочка будет читать лучше, если ты разобьёшь её глупое сердчишко? Признайся ей, что вы промахнулись. Живее!

Баста опустил глаза, как мальчик, которого мама поймала на нехорошей проделке.

– Да я ей так и сказал, – пробурчал он. – Кокерель плохой стрелок. Её отца даже не задело.

Мегги от облегчения прикрыла глаза. Ей стало тепло и хорошо. Всё было хорошо, а что не было хорошо, то скоро будет! Счастье придало ей смелости.

– И вот ещё что… – сказала она.

Чего бояться? Она им нужна. Только она могла вычитать им Призрака, а больше никто, кроме Мо, но Мо они пока не поймали. Они его и не поймают, пусть не надеются.

– Что такое? – Сорока провела рукой по туго затянутым в пучок волосам. Интересно, как она выглядела раньше, когда ей было столько лет, сколько сейчас Мегги? Неужели у неё всегда были такие узкие губы?

– Я не буду читать, если мне не позволят ещё раз увидеть Сажерука. Прежде чем… – Она не закончила.

– Зачем?

«Чтобы сказать ему, что мы попытаемся его спасти, – думала Мегги. – А ещё потому, что там вместе с ним, наверное, моя мама». Но вслух она этого, конечно, не сказала.

– Я хочу попросить у него прощения, – ответила она. – Он ведь помог нам тогда.

Рот Мортолы искривился насмешливой улыбкой:

– До чего трогательно!

«Я посмотрю на неё ещё раз вблизи, – думала Мегги. – Может быть, это всё же не она. Может быть…»

– А если я откажу? – Сорока смотрела на неё, как кошка, играющая с глупым маленьким мышонком.

Но Мегги ждала этого вопроса.

– Тогда я прикушу язык! – сказала она. – Так прикушу, что он распухнет и вечером я не смогу ничего читать.

Сорока откинулась в кресле и рассмеялась:

– Слыхал, Баста? А малышка-то не так глупа. Баста молча кивнул.

Мортола глядела на Мегги почти приветливо.

– Я хочу сказать тебе одну вещь. Твоё глупое пожелание я исполню. А вот что касается чтения сегодня вечером – взгляни-ка на мои фотографии.

Мегги огляделась по сторонам.

– Посмотри на них хорошенько. Видишь все эти лица? Каждый из этих людей в своё время поссорился с Каприкорном – и с тех пор ни об одном из них больше не слыхали. Домов, которые ты видишь на этих фотографиях, тоже больше нет, ни один не уцелел, все их пожрал огонь. Сегодня вечером, когда будешь читать, вспомни эти фотографии, маленькая ведьма. И если ты начнёшь запинаться или вздумаешь вовсе молчать, скоро и твоё лицо будет глядеть здесь из такой же красивой золотой рамки. А если справишься со своей задачей как следует, мы отпустим тебя к отцу. Почему бы и нет? Если сегодня вечером ты будешь читать, как ангел, ты увидишь его снова. Мне рассказывали, что твой голос превращает всякое слово в бархат и шёлк, в плоть и кровь. Вот так и читай, а не дрожа и запинаясь, как этот болван Дариус. Поняла?

Мегги взглянула ей прямо в лицо.

– Поняла, – сказала она тихо, хотя ни минуты не сомневалась, что Сорока лжёт.

Они никогда не отпустят её к Мо. Придётся уж ему самому за ней прийти.