37

КРОВАВАЯ СОЛОМА

С Фаридом Мегги часто бывало страшно в Непроходимой Чаще. С Сажеруком все было по-другому. Казалось, шепот деревьев становится громче, когда он проходит мимо, а кусты тянут ветви ему вслед. Феи садились на его рюкзак, как бабочки на цветок, дергали его за волосы, говорили с ним. Появлялись и исчезали и другие существа, о которых Мегги не слышала ни от Резы, ни где-нибудь еще, — иногда это была лишь пара глаз, сверкнувших между ветвей.

Сажерук вел их так уверенно, словно дорога вилась перед ним красной нитью. Он даже не делал привалов, они шли не останавливаясь, вверх и вниз по холмам, с каждым часом углубляясь в Чащу. Все дальше от людей. Когда он наконец остановился, у Мегги дрожали ноги от усталости. Дело, видимо, шло к вечеру. Сажерук погладил куст по обломанным веткам, нагнулся, посмотрел на влажную почву и поднял горсть растоптанных ягод.

— Что такое? — встревоженно спросил Фарид.

— Слишком много ног. А главное — слишком много сапог.

Сажерук тихо выругался и зашагал быстрее. Слишком много сапог… Что он имел в виду, Мегги поняла, когда между деревьев показался тайный лагерь. Она увидела опрокинутые шатры, затоптанный костер…

— Оставайтесь здесь! — приказал Сажерук, и на этот раз Мегги с Фаридом повиновались.

Со страхом смотрели они, как огнеглотатель выходит из-за прикрытия деревьев, осматривается, приподнимает полотнища шатров, трогает остывший пепел… и переворачивает два тела, неподвижно лежавшие у костра. Мегги хотела броситься к нему, увидев мертвых, но Фарид удержал ее. Когда Сажерук исчез в пещере, а потом вышел оттуда с побледневшим лицом, Мегги вырвалась и бросилась к нему.

— Где мои родители? Они там? — Она отпрянула, споткнувшись об очередной труп.

— Нет, там сейчас никого нет. Но я нашел вот что. — Он протянул ей полоску ткани.

У Резы было платье из такой ткани. Лоскут был пропитан кровью.

— Узнаешь?

Мегги кивнула.

— Значит, твои родители действительно были здесь. Кровь на ткани, наверное, твоего отца. — Сажерук провел рукой по лицу. — Может быть, кто-нибудь спасся. Кто-нибудь, кто расскажет нам, что здесь произошло. Я погляжу вокруг. Фарид!

Фарид подбежал к нему. Мегги хотела отойти от них, но Сажерук удержал ее.

— Мегги, послушай! — сказал он, обнимая ее за плечи. — Хорошо, что твоих родителей здесь нет. Вероятно, это означает, что они живы. Там, в пещере, устроено ложе — видимо, на нем лежал твой отец, а мать его выхаживала. Кроме того, я видел медвежьи следы, а это значит, что здесь был и Черный Принц. Возможно, нападавшие пришли как раз за ним, хотя тогда неясно, зачем они прихватили и всех остальных… Этого я не понимаю.

Он велел Мегги оставаться в пещере, пока они с Фаридом поищут, не остался ли тут кто живой. Вход был такой высокий и широкий, что взрослый мужчина мог пройти сквозь него, не пригибаясь. Скрывавшаяся за ним пещера уходила далеко в глубь горы. Пол был усыпан сухой листвой, вокруг лежали рядами одеяла и охапки соломы, иногда совсем маленькие, на рост ребенка. Нетрудно было определить, где лежал Мо. Солома здесь была пропитана кровью, как и брошенное рядом одеяло. Миска с водой, деревянная кружка, букетик сухих цветов… Мегги подняла его и погладила цветочные головки, а потом опустилась на колени и уставилась на окровавленную солому. Пергамент Фенолио лежал у нее на груди, но Мо здесь не было. Как же помогут ему теперь слова Фенолио?

«Попробуй! — сказал ей внутренний голос. — Ты не знаешь, какой силой обладают его слова в этом мире. Ведь он состоит из слов!»

Она услышала шаги у себя за спиной. Фарид и Сажерук вернулись. Сажерук держал на руках ребенка, маленькую девочку. Она смотрела на Мегги широко раскрытыми глазами, как будто ей просто приснился страшный сон, от которого никак не получается проснуться.

— Со мной она не захотела разговаривать, но Фарид, к счастью, вызывает у нее больше доверия, — сказал Сажерук, осторожно ставя ребенка на ноги. — Малышка сказала, что ее зовут Лианна и ей пять лет. И что здесь было много людей, серебряных людей с мечами и змеями на груди. Это нас, я думаю, не очень удивляет. Они, видимо, убили дозорных и еще нескольких человек, оказавших сопротивление, а остальных увели с собой, даже женщин и детей. Раненых, — он бросил быстрый взгляд на Мегги, — они, наверное, погрузили на телегу. Лошадей у них не было. Девочка осталась здесь потому, что мать велела ей спрятаться за деревьями.

В пещеру вбежал Гвин, а за ним Пролаза. Девочка вздрогнула, когда куницы запрыгнули Сажеруку на плечи. Она завороженно глядела, как Фарид снимает Гвина с плеча Сажерука и сажает себе на колени.

— Спроси ее, нет ли тут еще детей, — тихо сказал Сажерук.

Фарид растопырил пальцы на руке и показал девочке.

— Сколько детей, Лианна?

Малышка посмотрела на него и дотронулась сперва до одного, потом до второго и третьего пальца.

— Майзе, Фабио, Тинка, — прошептала она.

— Значит, трое, — сказал Сажерук. — Наверное, не старше ее.

Лианна нерешительно протянула ручонку к пушистому хвосту Гвина, но Сажерук удержал ее.

— Не надо! — сказал он. — Он кусается! Поиграй лучше со вторым.

— Мегги! — Фарид подошел к ней.

Но Мегги не ответила. Она крепко обхватила руками колени и зарылась лицом в платье. Она больше не хотела видеть эту пещеру, не хотела видеть ничего в мире Фенолио, даже Фарида и Сажерука, и девочку, которая так же не знала, где ее родители, как и сама Мегги. Ей хотелось оказаться в библиотеке Элинор, в большом кресле, где тетушка любила читать, и увидеть, как Мо просовывает голову в дверь и спрашивает, что это за книга у нее на коленях. Но Мо рядом не было, возможно, его никогда уже не будет, а книга Фенолио крепко держала их всех черными чернильными руками, нашептывая ужасы — о вооруженных мужчинах, уводивших детей, стариков и больных, матерей и отцов.

— Крапива и Небесный Плясун скоро будут здесь, — донесся до нее голос Сажерука. — Они присмотрят за ребенком.

— А мы? — спросил Фарид.

— Я пойду по их следам, — сказал Сажерук, — чтобы узнать, кто остался в живых и куда их отвели. Хотя я и так догадываюсь.

— Во Дворец Ночи! — подняла голову Мегги.

— Угадала!

Девчушка потянулась к Пролазе. Она была еще такая маленькая, что могла забыть о горе, поглаживая зверька по шерстке. Мегги позавидовала ей.

— Что значит, ты пойдешь по их следам? — Фарид согнал Гвина с колен и поднялся.

— То и значит. — Лицо Сажерука стало неприступным, как закрытая дверь. — Я пойду за ними, а вы останетесь здесь дожидаться Крапиву и Небесного Плясуна. Скажите им, что я попытаюсь найти пленников, а Небесный Плясун пусть доставит вас в Омбру. Ему все равно не угнаться за мной с его негнущейся ногой. А потом расскажите Роксане, что случилось, чтобы она не подумала, будто я опять сбежал. Мегги пусть пока поживет у Фенолио.

Когда он взглянул на них, лицо у него было сдержанное, как всегда, и все же Мегги прочла в его глазах то же, что испытывала сама: страх, тревогу, ярость… бессильную ярость.

— Но мы должны им помочь! — Голос Фарида дрожал.

— Как? Принц, может быть, сумел бы их спасти, но его, очевидно, схватили, а больше я не знаю никого, кто стал бы рисковать головой ради нескольких комедиантов.

— А тот разбойник, о котором все говорят, этот Перепел?

— Его не существует. — Мегги говорила чуть слышно. — Его выдумал Фенолио.

— Правда? — Сажерук испытующе посмотрел на нее. — Мне приходилось слышать другое, но все может быть… Как только вы доберетесь до Омбры, Небесный Плясун должен пойти к комедиантам и рассказать, что произошло. Я знаю, что у Черного Принца есть свои люди, по-настоящему ему преданные и, наверное, даже хорошо вооруженные, но я понятия не имею, где их искать. Может быть, это знает кто-нибудь из комедиантов. Или сам Небесный Плясун. Он должен как-нибудь передать им весть. На другой стороне леса есть мельница, ее называют Мышиной мельницей, никто не знает почему, но это одно из немногих мест к югу от Чащи, где можно встретиться и обменяться новостями без того, чтобы это в ту же минуту стало известно Змееглаву. Мельник так богат, что не боится даже латников. Так что если кому-то нужно встретиться со мной или сообщить что-то, что может помочь пленникам, пусть шлет весть туда. Я буду время от времени заходить и справляться. Ясно?

Мегги кивнула.

— Мышиная мельница! — повторила она тихо, не отрывая глаз от окровавленной соломы.

— Хорошо, Мегги займется всем этим, а я пойду с тобой. — В голосе Фарида звучал такой вызов, что девочка, все еще молча сидевшая на коленях рядом с Мегги, испуганно схватила ее за руку.

— Предупреждаю: прекрати эти разговоры, что ты должен меня охранять! — грозно сказал Сажерук, и Фарид опустил глаза. — Я иду один, и точка. Ты присмотришь за Мегги и ребенком до прихода Крапивы. А потом пусть Небесный Плясун отведет вас в Омбру.

— Нет!

Мегги увидела слезы в глазах Фарида, но Сажерук уже повернулся и без дальних слов пошел к выходу из пещеры. Гвин метнулся за ним.

— Если они не придут до темноты, — бросил Сажерук через плечо, — разведите огонь. Не из-за солдат. Волки и ночные духи вечно голодны — одних манит ваша кровь, других ваш страх.

И он ушел, а Фарид глядел ему вслед со слезами на глазах.

— Чертов ублюдок! — шептал он. — Треклятая скотина, но я ему покажу! Я прокрадусь за ним. Я буду его охранять! Я в этом поклялся.

Он опустился на колени перед Мегги и взял ее за руку.

— Ты ведь пойдешь в Омбру, правда? Прошу тебя! Я должен следовать за ним, ты ведь понимаешь!

Мегги промолчала. Да и что она могла сказать? Что и она ни за что не пойдет обратно? Чтобы он начал ее уговаривать? Пролаза потерся об ноги Фарида и скользнул прочь. Девчушка побежала было за куницей, но остановилась у выхода из пещеры, маленькая потерянная фигурка, ужасно одинокая. «Совсем как я», — подумала Мегги.

Не глядя на Фарида, она вытащила из-за пояса пергамент Фенолио. Разбирать буквы в полумраке пещеры было трудно.

— Что это? — Фарид поднялся.

— Слова. Всего лишь слова, но и то лучше, чем ничего.

— Подожди. Я тебе посвечу!

Фарид потер друг об друга кончики пальцев, что-то зашептал, и вскоре на ногте у него появилось пламя. Он тихонько подул на огонек, пока тот не вытянулся, как пламя свечи, и поднес палец к пергаменту. Буквы заблестели в трепещущем свете, как будто Розенкварц обвел их свежими чернилами.

«Бесполезно! — говорил какой-то голос в душе Мегги. — Проку от них не будет! Мо далеко, очень далеко, а может быть, его уже нет в живых». «Замолчи! — приказала Мегги этому голосу. — Больше я все равно ничего не могу сделать, совсем ничего!» Она подтянула к себе испачканное кровью одеяло, положила на него пергамент и провела пальцами по губам. Малышка все еще стояла на пороге пещеры, поджидая маму.

— Читай, Мегги! — Фарид ободряюще кивнул ей.

И она стала читать, вцепившись ногтями в одеяло, пропитанное кровью Мо.

— «Мортимер почувствовал боль… — Ей казалось, что она сама чувствует эту боль в каждой букве, которую произносил ее язык, в каждом слове, выходившем изо рта. — Рана пылала. Она пылала, как ненависть в глазах Мортолы, когда старуха выстрелила в него. Может быть, эта ненависть и высасывала из него жизнь, делала его все слабее и слабее. Он чувствовал горячую влагу собственной крови на коже, чувствовал, как смерть тянется к нему. Но вдруг рядом оказалось еще что-то: слова. Слова, смягчавшие боль, охлаждавшие лоб и говорившие о любви, только о любви. От них становилось легче дышать и закрывалась рана, через которую проникала смерть. Он ощущал их звук кожей и глубиной сердца. Все громче и отчетливее доносились слова сквозь тьму, грозившую поглотить его. И вдруг он узнал произносивший их голос. Это был голос его дочери, и Белые Женщины отдернули руки, словно ее любовь обожгла их».

Мегги закрыла лицо руками. Пергамент свернулся в трубочку у нее на коленях, как будто сам понимал, что его дело сделано. Солома колола ее сквозь платье, как тогда, в застенке, где Каприкорн запер их с Мо. Она почувствовала, что ее гладят по голове, и на одно безумное мгновение подумала, что слова Фенолио вернули Мо сюда, в пещеру, целым и невредимым, и все снова хорошо. Но, подняв голову, увидела, что это всего лишь Фарид.

— Это было чудесно! — сказал он. — Я уверен, что подействовало. Вот увидишь.

Но Мегги покачала головой.

— Нет! — прошептала она. — Это всего лишь красивые слова, а мой отец сделан не из слов Фенолио, а из плоти и крови.

— Ну и что? Что из этого? — Фарид отвел ее руки от заплаканного лица. — Может быть, на самом деле все состоят из слов. Вот посмотри на меня. Можешь даже ущипнуть. Разве я из бумаги?

Нет, не похоже. И Мегги невольно улыбнулась сквозь слезы, когда он поцеловал ее.

Вскоре после ухода Сажерука они услышали шаги в лесу. Фарид развел костер, как советовал ему Сажерук, и Мегги присела у огня бок о бок с ним. Малышка пристроилась рядом, положив голову ей на колени. Крапива ни слова не сказала, увидев в сгущавшихся сумерках разоренный лагерь. Она молча ходила от одного мертвеца к другому, пытаясь услышать где-нибудь биение живого сердца, а Небесный Плясун слушал с застывшим лицом то, что велел передать ему Сажерук. Фарид, видимо, только теперь понял, что Мегги, как и он, не собирается возвращаться в Омбру, когда услышал, что она просит Небесного Плясуна передать весточку не только Роксане и комедиантам, но и Фенолио. По его неподвижному лицу невозможно было догадаться, сердит его это решение или радует.

— Я передам письмо для Фенолио! — Мегги с тяжелым сердцем вырвала листок из блокнота, подаренного Мо. Но разве могла она использовать этот подарок лучше, чем для его же спасения? Если только она еще может его спасти… — Ты найдешь его на улице сапожников, в доме Минервы. Очень важно, чтобы никто, кроме него, не видел этого письма.

— Я знаю Чернильного Шелкопряда! — Небесный Плясун смотрел, как Крапива накрывает лицо очередному мертвецу изорванным плащом. Потом, нахмурив лоб, он перевел глаза на исписанный листок бумаги. — Случалось, что гонцов вешали за буквы, которые они несли за поясом. Надеюсь, тут ничего такого не написано? Не говори, не надо! — отмахнулся он, когда Мегги хотела ответить. — Вообще-то я всегда прошу прочитать мне слова, которые беру с собой, но сейчас у меня такое чувство, что лучше мне их не знать.

— Что она могла написать? — горько сказала Крапива. — Наверное, благодарит старика за то, что его песни привели ее отца на виселицу. Или просит написать для него предсмертную песню, последнюю песню Перепела. Я сразу почуяла беду, как только увидела шрам у него на руке. Я всегда считала, что Перепел — выдумка, как все эти благородные принцы и принцессы, о которых поется в песнях. «Ну, стало быть, ты ошибалась, Крапива! — сказала я себе. — И уж конечно ты не первая, кто заметил шрам». А Чернильному Шелкопряду, как на грех, понадобилось точнехонько его описать. Провалиться бы старому простофиле вместе с его дурацкими песнями! И так уже несколько человек повесили, принимая за Перепела, а теперь Змееглав, похоже, поймал настоящего, и на этом игра в героя закончилась. Защищать слабых, грабить сильных… да, звучит все это прекрасно, но герои бессмертны только в песнях, и твой отец тоже скоро, слишком скоро поймет, что маска не спасает от смерти.

Мегги сидела молча и во все глаза смотрела на старуху. О чем она говорит?

— Что ты глядишь на меня так ошалело? — прикрикнула на нее Крапива. — Ты что, думаешь, Змееглав послал сюда своих людей ради двух-трех стариков и беременных женщин? Или ради Черного Принца? Ерунда! Принц от Змея никогда не прятался. Нет. Кто-то прокрался во Дворец Ночи и нашептал в ухо Змею, что в тайном лагере комедиантов лежит раненый Перепел, так что остается только прийти и забрать его заодно с несчастными фиглярами, приютившими его. Тот, кто это сделал, знает наш лагерь и уж конечно получил немало серебра за предательство. Змееглав устроит из казни целое представление, Чернильный Шелкопряд напишет об этом трогательную поэму, и, может быть, вскоре еще один смельчак наденет птичью маску, потому что песни будут петь и дальше, когда труп твоего отца давно уже закопают за Дворцом Ночи.

Кровь стучала в ушах у Мегги, заглушая другие звуки.

— О каком шраме ты толкуешь? — Ее слабый голосок был сейчас еле слышен.

— О шраме на его левой руке, ты наверняка его знаешь! В песнях говорится, что собаки Змееглава укусили Перепела за руку, когда он охотился в его лесу на белых оленей…

Фенолио. Что он натворил?

Мегги прижала руку ко рту. В голове у нее раздались слова Фенолио, там на винтовой лестнице к мастерской Бальбулуса: «Понимаешь, я люблю брать для своих персонажей образцы из жизни. Не все писатели так делают, но у меня они получаются тогда гораздо живее. Я беру от настоящего человека выражение лица, повадки, походку, голос, иногда родинку или шрам, то да се — и персонаж обретает плоть и дыхание, так что всякий, кто о нем читает или слышит, видит его перед собой, как живого. Для Перепела выбор был невелик…»

Мо. Фенолио взял за образец ее отца! Мегги посмотрела на спящую девочку. Сама она тоже часто спала так, уткнувшись головой в колени Мо.

— Отец Мегги — Перепел? — Фарид недоверчиво улыбнулся. — Чушь какая! Волшебный Язык даже кролика убить не способен! Не сомневайся, Мегги, Змееглав тоже скоро это заметит и отпустит его. А сейчас пошли! — Он протянул ей руку. — Нам нужно торопиться, а то мы не догоним Сажерука.

— Вы хотите идти за ним? — Крапива покачала головой на такое неразумие, а Мегги тем временем осторожно переложила голову ребенка со своих колен на траву.

— Держите на юг, если потеряете его след в темноте, — сказал Небесный Плясун. — Все время на юг, так вы в конце концов выйдете на дорогу. Только берегитесь волков, их здесь много.

Фарид кивнул:

— У меня есть огонь! — Он пустил по ладони прыгающую искру.

Небесный Плясун усмехнулся:

— Здорово! Может быть, ты и впрямь сын Сажерука, как подозревает Роксана?

— Кто знает? — загадочно ответил Фарид и потащил Мегги к выходу из пещеры.

Как оглушенная, шла она за ним к темным деревьям. Разбойник! Она ни о чем больше не могла думать. Фенолио сделал из Мо разбойника, героя своей книги! В эту минуту она ненавидела писателя не меньше, чем Сажерук.