25

ЛАГЕРЬ В ЛЕСУ

Реза не знала, сколько времени она провела в полутемной пещере, служившей комедиантам местом отдыха. Она просто сидела и держала Мо за руку. Какая-то женщина принесла ей поесть, а иногда забегал кто-нибудь из детей, прислонялся к стене пещеры и прислушивался к тому, что она тихо рассказывала Мо — о Мегги и Элинор, о Дариусе, о библиотеке, книгах и мастерской, где он их чинил, о болезнях и ранах, таких же страшных, как у него… Какими странными должны были казаться комедиантам эти истории из другого, невиданного мира. Но еще более странным казалось им, что она разговаривает с человеком, лежащим неподвижно, с закрытыми словно бы навсегда глазами.

Старуха вернулась к крепости Каприкорна в ту минуту, когда на лестнице показалась пятая Белая Женщина, и привела с собой пятерых мужчин. Путь был не особенно дальний. Когда они подошли к лагерю, Реза увидела между деревьями часовых. Они охраняли инвалидов, стариков, женщин с маленькими детьми, а также тех, кто, видимо, просто искал здесь передышки от утомительной бродячей жизни.

— От Принца, — ответил один из мужчин, принесших Мо, на вопрос Резы, откуда берутся еда и одежда для всех этих людей. А когда она спросила, от какого Принца, он в ответ молча вложил ей в руку черный камушек.

Они звали ее Крапива — ту старуху, что так внезапно появилась в воротах крепости Каприкорна. С ней обращались почтительно и как-то боязливо. Резе пришлось помогать ей прижечь рану Мо. Когда она потом вспоминала об этом, ей всякий раз становилось дурно. Потом она помогла старухе перевязать рану и запомнила все ее указания. «Если через три дня он еще будет дышать, то, может быть, выживет», — сказала старуха напоследок и ушла, оставив ее в пещере, защищавшей от диких зверей, дождя и зноя, но не от страха и черных мыслей.

Три дня. Снаружи темнело и рассветало, рассветало и снова темнело, и каждый раз, когда приходила Крапива и склонялась над Мо, Реза лихорадочно вглядывалась в ее лицо, пытаясь прочесть на нем надежду, но старческие черты ничего не выражали. Прошло три дня, и Мо еще дышал, но глаза он так и не открыл.

В пещере пахло грибами, любимой едой кобольдов. Прежде тут жила, наверное, целая их стая.

Теперь к грибному запаху примешивался аромат сухих листьев. Листвой и душистыми травами усыпали комедианты холодный пол пещеры — тимьяном, лабазником, ясменником… Реза сидела рядом с Мо, растирала между пальцами сухие листья и время от времени меняла влажную ткань у него на лбу. Лоб его давно уже был не прохладным, а горячим, таким горячим… Запах тимьяна напомнил ей историю о феях, которую он читал ей когда-то давным-давно, когда ему и в голову не приходило, что его голос может выманить с книжных страниц кого-нибудь вроде Каприкорна. «Не держи в доме дикий тимьян, — говорилось там, — он приносит несчастье». Реза отбросила жесткие стебли подальше и обтерла пальцы о платье.

Снова одна из женщин принесла ей поесть и молча присела рядом, словно желая утешить ее своим присутствием. Вскоре в пещеру заглянули и трое из тех мужчин, но не пошли дальше порога и смотрели на нее и Мо издалека, тихо переговариваясь между собой и время от времени взглядывая на нее.

— Мы им мешаем? — спросила Реза Крапиву, когда та в очередной раз молча склонилась над больным. — Мне кажется, они говорят о нас.

— Пусть говорят! — коротко ответила старуха. — Я им сказала, что на вас напали грабители, но, конечно, им этого мало. Красивая женщина и мужчина со странной раной — как они сюда попали? Что произошло? Конечно, им любопытно. И было бы умно с твоей стороны не дать им заметить шрам у него на руке.

— Почему? — удивилась Реза.

Старуха посмотрела на нее так пристально, словно пыталась прочесть ее мысли.

— Ну, если ты и правда этого не знаешь, то лучше тебе и не знать, — сказала она наконец. — А люди пусть говорят. Что им еще делать? Одни приходят сюда, чтобы дожидаться смерти, другие — чтобы начать новую жизнь, а третьи живут только историями, которые им рассказывают. Канатоходцы, огнеглотатели, крестьяне, князья — все они одинаковы: плоть, кровь и сердце, знающее о том, что ему не вечно биться.

Огнеглотатели. Сердце у Резы дрогнуло, когда Крапива произнесла это слово. Ну конечно! Как ей раньше не пришло в голову?

— Послушай! — сказала она старухе, когда та уже направилась к выходу. — Ты ведь знаешь многих комедиантов. Не попадался тебе среди них огнеглотатель по имени Сажерук?

Крапива медленно обернулась, словно раздумывая, стоит ли отвечать.

— Сажерук? — ворчливо повторила она. — Вряд ли среди комедиантов найдется хоть один, кто его не знает, но уже много лет никто его не видел. Хотя прошел слух, будто он вернулся…

«Да, он вернулся, — думала Реза, — и он мне поможет, как я помогала ему в другом мире».

— Мне нужно отправить ему письмо! — Она сама слышала, какой отчаянной мольбой звучит ее голос. — Прошу тебя.

Крапива несколько секунд неподвижно смотрела на нее, потом сказала:

— Небесный Плясун сейчас здесь. У него опять болит нога, но как только станет получше, он тронется дальше. Спроси его, не возьмет ли он твое письмо.

И ушла.

Снаружи снова стемнело, и с наступлением ночи пещеру заполнили мужчины, женщины и дети и улеглись спать на кучи листвы — подальше от нее, словно болезнь Мо была заразна. Одна из женщин принесла ей факел. Дрожащие тени легли на стены пещеры, они гримасничали и водили черными пальцами по бледному лицу Мо. Огонь не мог отогнать Белых Женщин, хотя говорили, будто они его одновременно любят и боятся. Они снова и снова появлялись в пещере, похожие на бледные отражения в зеркале, с лицами из тумана. Они подступали ближе и снова исчезали, может быть, их отгонял горький запах трав, которые Крапива разложила вокруг постели Мо. «Это их не подпустит, — сказала старуха, — но ты тоже будь начеку».

Во сне заплакал ребенок. Мать успокаивающе погладила его по головке — и Реза подумала о Мегги. Одна она сейчас, или Фарид еще с ней? Весела она, грустна, больна, здорова? Как часто Реза задавала себе эти вопросы, словно надеясь когда-нибудь получить ответ неизвестно откуда…

Какая-то женщина подала ей свежей воды. Реза благодарно улыбнулась и спросила про Небесного Плясуна.

— Он предпочитает спать под открытым небом, — сказала та, показывая наружу.

Реза давно уже не видела Белых Женщин, но на всякий случай все же разбудила комедиантку, предлагавшую покараулить ночью вместо нее. И вышла наружу, переступая через спящих.

Луна светила сквозь густую листву ярче всякого факела. У костра сидело несколько мужчин. Реза нерешительно подошла к ним, сознавая, как неуместно выглядит здесь ее платье. Оно было слишком коротким даже для комедиантки и к тому же рваным.

Мужчины смотрели на нее с недоверчивым любопытством.

— Скажите, есть среди вас Небесный Плясун?

Маленький худой человечек, беззубый и потому наверняка выглядевший намного старше своих лет, толкнул локтем сидевшего рядом шпильмана.

— А зачем он тебе? — Лицо у него было приветливое, но взгляд настороженный.

— Крапива говорит, что он мог бы доставить мое письмо…

— Письмо? Кому? — Он вытянул левую ногу и потер колено, которое у него, видимо, болело.

— Это огнеглотатель, его зовут Сажерук. У него на лице…

Небесный Плясун провел пальцем по щеке.

— … Три шрама, я знаю. Что тебе от него нужно?

— Я хочу, чтобы ты передал ему это!

Реза опустилась на колени у огня и сунула руку в карман платья. Она всегда носила с собой карандаш и бумагу, ведь они годами заменяли ей язык. Теперь голос к ней вернулся, но деревянный язык был по-прежнему сподручнее, чтобы подать весть Сажеруку. Дрожащей рукой она начала писать, не обращая внимания на настороженные глаза, следившие за каждым ее движением, как будто она делала что-то запретное.

— Она умеет писать, — заметил беззубый.

В его голосе звучало явное неодобрение. Прошло много, много времени с тех пор, как Реза сиживала в городах по ту сторону леса на рыночной площади, одетая мужчиной, с коротко остриженными волосами, потому что только письмом умела зарабатывать себе на жизнь, а это ремесло было здесь женщинам запрещено. Нарушавших запрет обращали в рабство, и так она стала в конце концов рабыней у Мортолы. Ведь не кто иной, как Сорока разоблачила ее маскарад и в награду получила право увезти ее с собой в крепость Каприкорна.

— Сажерук не сможет это прочесть, — спокойно заметил Небесный Плясун.

— Сможет. Я его научила.

Как недоверчиво все они на нее посмотрели! Буквы. Загадочные знаки, орудие богачей, занятие вовсе не для комедиантов и уж тем более не для женщин…

Только Небесный Плясун улыбнулся.

— Смотри-ка, Сажерук, оказывается, умеет читать, — тихо сказал он. — Ладно. Но я-то этого не умею. Поэтому лучше скажи мне, что ты там написала, чтобы я мог передать ему на словах, если записка пропадет. С написанными словами это легко может случиться, намного легче, чем с теми, что у меня в голове.

Реза посмотрела прямо в лицо Небесному Плясуну. «Ты слишком доверчива к малознакомым людям…» — Сажерук постоянно твердил ей это, но разве у нее был сейчас выбор? Она тихо повторила вслух то, что написала на листке:

— Дорогой Сажерук, я сейчас с Мо в лагере комедиантов, в глубине Непроходимой Чащи. Мортола и Баста отправили нас сюда, и Мортола… — тут ей изменил голос, — Мортола стреляла в Мо. Мегги тоже где-то здесь, я не знаю где, но прошу тебя: разыщи ее и приведи ко мне! Не давай ее в обиду, как старался не давать меня. Только берегись Басты! Реза.

— Мортола? Так ведь звали старуху, что жила у поджигателей?

У шпильмана, который это сказал, не было правой руки. Так наказывали воров: за кражу хлеба отрубали левую руку, за кусок мяса — правую.

— Да. Она, говорят, отравила больше людей, чем у Змееглава волос на черепе! — Небесный Плясун подтолкнул головешку в огонь. — А Баста в свое время изрезал лицо Сажеруку. Он не обрадуется, услышав эти имена.

— Но ведь Баста умер! — возразил беззубый шпильман. — Говорили, что и старуха тоже.

— Рассказывайте эти сказки детям, — сказал комедиант, сидевший к Резе спиной. — Такие, как Мортола, не умирают. Они только отправляют на тот свет других.

«Они не станут мне помогать! — подумала Реза. — Из-за того, что я назвала эти имена». Единственный, кто смотрел на нее немного приветливее, был человек в черно-красном костюме огнеглотателя. Небесный Плясун все еще пристально вглядывался в ее лицо, словно никак не мог решить, как к ней отнестись — к ней и к ее письму. Но потом все же вытянул из ее пальцев записку и сунул в мешок у себя на поясе.

— Ладно, я доставлю Сажеруку твое письмо, — сказал он. — Я знаю, где его искать.

Он ей поможет. Реза не верила своим ушам.

— Спасибо тебе. — Она поднялась, покачиваясь от усталости. — Как ты думаешь, когда он получит письмо?

Небесный Плясун потер колено.

— Сперва должна пройти моя нога.

— Конечно.

Реза проглотила просившуюся на язык мольбу доставить письмо поскорее. Только не настаивать, а то он может и вовсе передумать, и кто тогда отыщет ей Сажерука. Одна из головешек в костре раскололась, и под ноги Резе посыпались горячие искры.

— Мне нечем заплатить тебе, — сказала она. — Но, может быть, ты возьмешь вот это.

Она сняла с пальца обручальное кольцо и протянула Небесному Плясуну. Беззубый уставился на золото с такой жадностью, словно готов был выхватить его, но Небесный Плясун покачал головой.

— Нет, не думай даже, — сказал он. — Твой муж болен, и расставаться сейчас с обручальным кольцом — плохая примета.

Плохая примета. Реза поскорее надела кольцо обратно на палец.

— Да, — пробормотала она. — Да, ты прав. Благодарю тебя. Благодарю от всего сердца!

Она собралась уходить.

— Эй, ты! — Шпильман, сидевший к ней спиной, теперь смотрел на нее. На правой руке у него было только два пальца. — Твой муж… У него темные волосы. Темные, как кротовый мех. И роста он высокого, очень высокого.

Реза недоумевающе уставилась на него.

— И что?

— И потом — шрам. На том самом месте, что называют песни. Я сам видел. Каждый знает, как он его получил: его покусали псы Змееглава, когда он охотился в окрестностях Дворца Ночи и уложил оленя, белого оленя, из тех, которых никто не смеет убивать, кроме самого Змееглава.

О чем он говорит? Реза вспомнила слова Крапивы: «И было бы умно с твоей стороны не дать им заметить шрам у него на руке».

Беззубый засмеялся:

— Вы только послушайте Двупалого. Он воображает, что у нас в пещере лежит сам Перепел. С каких пор ты веришь в детские сказки? А птичья маска у него при себе?

— Почем я знаю? — откликнулся Двупалый. — Это ж не я его сюда принес. Но это он, вот увидите.

Реза почувствовала на себе пристальный взгляд огнеглотателя.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — сказала она. — Я не знаю, кто такой Перепел.

— Вот как? — Двупалый потянулся за лютней, лежавшей рядом с ним на траве.

Реза никогда не слышала песню, которую он затянул тихим голосом.

Как они все уставились на нее! Реза попятилась.

— Мне пора обратно, к мужу, — пробормотала она. — Эта песня… она не про него, честное слово.

Возвращаясь в пещеру, она спиной чувствовала их взгляды. «Забудь о них, Реза! — приказала она себе. — Сажерук получит твое письмо, все остальное не важно».

Женщина, сидевшая на ее месте, молча поднялась и легла рядом с остальными. Реза пошатнулась от усталости, опускаясь на устланный листвой пол. Из глаз хлынули слезы. Она утерла их рукавом и зарылась лицом в ткань, пахшую так знакомо… домом Элинор… старым диваном, на котором она сиживала с Мегги, рассказывая ей об этом мире. Она вдруг разрыдалась вслух и, испугавшись, что ее рыдания разбудят спящих, поспешно зажала рот рукой.

— Реза? — донесся до нее слабый шепот.

Она подняла голову. Мо смотрел на нее.

— Я слышал твой голос, — прошептал он.

Реза не знала, плакать ей или смеяться. Она наклонилась к Мо и, покрывая его лицо поцелуями, смеялась и плакала одновременно.