Аудиенция у Змееглава

Кортеж Змееглава прибыл в Омбру вскоре после полуночи. Орфей узнал об этом не позднее чем Зяблик, потому что уже три ночи подряд посылал Осса караулить под виселицами у городских ворот.

В замке все было готово к прибытию Серебряного князя. Свистун велел завесить каждое отверстие черной тканью, чтобы Змееглава и днем окружал привычный мрак. На дворе были сложены высокие поленницы дров, которыми Зяблик собирался непрерывно топить камины, хотя все знали, что никакой огонь не может прогнать холод, пробравшийся в плоть и кости Змееглава. Единственный человек, который, вероятно, был на это способен, ушел из здешних застенков, и вся Омбра задавалась вопросом, как примет Змееглав эту новость.

Орфей послал Осса в замок еще до рассвета. Ведь все знали, что Змееглав почти не спит.

— Скажи, что у меня для него очень важные новости. Скажи, что речь идет о Перепеле и его дочери.

Орфей повторил это раз десять, потому что мало доверял умственным способностям своего охранника, но Осс прекрасно справился с поручением. Часа через три — все это время Орфей беспрерывно ходил взад-вперед по своему кабинету — он вернулся с ответом, что Орфею будет дана аудиенция при условии, что он явится немеделенно, ибо потом Змееглаву нужно будет отдохнуть перед новой дорогой.

Новой дорогой? Ага. "Значит, Змееглав позволил дочери вовлечь себя в игру, — думал Орфей, торопливо шагая к замку. — Ну что ж, теперь ты должен объяснить ему, что выиграть он может только с твоей помощью". Орфей невольно облизал губы, чтобы они легче шевелились в ответственный момент. Никогда еще он не ставил капкана на такую крупную дичь. "Занавес подымается, — шептал он себе. — Занавес подымается!"

Слуга, проводивший его по завешанным черной тканью коридорам в тронный зал, не произнес ни единого слова. В замке было темно и жарко. "Как в аду", — подумал Орфей. Неудивительно! Не зря же Змееглава называют дьяволом. Да, этого у Фенолио не отнимешь. В его главном злодее было определенное величие. По сравнению с Серебряным князем, Каприкорн был жалким комедиантом, актером-любителем, хотя Мортола, несомненно, была другого мнения (но кого теперь интересовало ее мнение!).

Приятная дрожь пробежала по упитанному телу Орфея. Змееглав! Отпрыск рода, культивировавшего искусство жестокости уже много поколений. Не было такого страшного дела, которое не числилось бы за кем-нибудь из его предков. Коварство, жажда власти, беспринципность — таковы типичные семейные черты. Какая комбинация! Орфей был по-настояшему взволнован. Ладони у него вспотели, как у юноши на первом свидании. Он без конца проводил кончиком языка по зубам, как будто хотел навострить его, подготовить для самых убедительных слов. "Поверьте, — слышал он свой собственный голос. — Со мной этот мир будет у ваших ног. Я могу перекроить его по вашей мерке, но за это вы должны переплести для меня книгу. Она будет могущественнее той, что сделала вас бессмертным — намного могущественнее!"

Книга… Нет, он не хотел сейчас вспоминать ту ночь когда ее лишился. И уж тем более не хотел думать о Сажеруке.

В тронном зале было не светлее, чем в коридорах. Между колонн и вокруг трона дрожали разрозненные огоньки свечей. Когда Орфей был здесь в последний раз (кажется, он тогда доставил Зяблику гнома), у подножия трона были расставлены чучела животных — медведей, львов, рысей. Конечно, был там и единорог, которого он вычитал для Зяблика. Но теперь чучела исчезли. Даже у Зяблика хватило ума догадаться, что охотничьи трофеи не приведут в восторг Змееглава, учитывая скудную дань, которую его шурин посылал во Дворец Ночи. Огромный зал заполняла темнота. Одетые в черное часовые между колонн почти растворялись в ней, и только их оружие поблескивало в дрожащих отблесках огня, пылавшего в камине позади трона. Орфей старался не замечать солдат, и все же по пути дважды споткнулся о полу своего плаща. А когда он наконец добрался до трона, оказалось, что на нем сидит Зяблик, а не его мрачный зять.

Разочарование пронзило Орфея как острый нож. Он скорее наклонил голову, чтобы скрыть его, и стал подыскивать подходящие слова — лестные, но не слишком раболепные. Разговаривать с власть имущими — особое искусство, но у Орфея был большой опыт. В его жизни всегда присутствовали люди, обладавшие большей властью, чем он. Первым был его отец, вечно недовольный неуклюжим сыном, любившим книги больше, чем работу в родительской лавке, где мальчику приходилось день-деньской любезно улыбаться входящим туристам, подавать сувениры, отсчитывать сдачу, вместо того чтобы лихорадочно листать книгу в поисках места, где ему пришлось в последний раз оторваться от вымышленного мира. Орфей не мог сосчитать затрещины, полученные им за тайную страсть к чтению. На каждые десять страниц наверняка пришлось хотя бы по одной, но эта цена никогда не казалась ему слишком высокой. Что такое затрещина по сравнению с десятью страницами, уносящими тебя прочь от всего, что ты ненавидишь, десятью страницами подлинной жизни вместо скуки, которую остальные называли действительностью?

— Ваша милость! — Орфей склонил голову еще ниже. Как смешно выглядел Зяблик в своем припудренном серебром парике, с тощей шеей, жалко торчавшей из пышного бархатного воротника. Бледное лицо было таким невыразительным, будто его создатель забыл нарисовать брови, а глаза и губы лишь бегло наметил.

— Ты хочешь говорить со Змееглавом? — Даже голос у него был несолидный. Злые языки говорили, что Зяблик без особых усилий мог использовать его как манок для уток, на которых так любил охотиться.

"Пот с этого безмозглого слабака так и льет! — думал Орфей, льстиво улыбаясь. — Впрочем, я бы на его месте, наверное, тоже вспотел. Змееглав прибыл в Омбру, чтобы покарать своего злейшего врага, и узнает вместо этого, что его шурин и его герольд упустили бесценного узника. Удивительно, что оба еще живы".

— Да, ваше высокопревосходительство. В любое время, которое Серебряный князь сочтет удобным! — Орфей с удовольствием отметил, что его голос в пустом зале звучит еще эффектнее, чем обычно. — Я должен сообщить ему известия, которые могут оказаться чрезвычайно важными.

— О его дочери и о Перепеле… — Зяблик с подчеркнуто равнодушным видом снимал пылинки с бархатного рукава. Надушенный болван!

— Да, именно так. — Орфей откашлялся. — Вы ведь знаете, у меня есть высокопоставленные клиенты и влиятельные друзья. Порой моих ушей достигают сведения, хранимые в глубокой тайне, внушающие тревогу факты, и я хочу быть уверен, что ваш зять в курсе дела.

— И что это за факты?

Осторожно, Орфей!

— Мне очень жаль, ваша милость, — он постарался придать голосу интонации подлинного сожаления, — но об этом я могу сообщить только самому Змееглаву. Речь ведь идет о его дочери.

— Вряд ли он сейчас особенно расположен о ней говорить! — Зяблик поправил парик. — Коварная уродка! Уводит моего пленника, чтобы отобрать у меня трон Омбры! Грозится, что убьет его, если отец не побежит за ней в горы, как собака за костью. Как будто мы мало потрудились, ловя этого проклятого Перепела! Но почему я тебе все это рассказываю? Наверное, потому, что ты добыл для меня единорога. Лучшая охота моей жизни! — Он грустно посмотрел на Орфея бесцветными глазами. — Чем прекраснее жертва, тем большее наслаждение ее убить, правда?

— Мудрые слова, ваша милость, мудрые! — Орфей снова поклонился. Зяблик любил поклоны.

Нервно взглянув на караульных, наместник склонился с трона к Орфею.

— Мне бы хотелось еще единорога! — тихо сказал он. — Все мои друзья были в восторге. Как ты думаешь, получится у тебя достать еще одного такого? А может быть, даже немного покрупнее?

Орфей обнадеживающе улыбнулся Зяблику. Что за болтливый слабак! Впрочем, в каждой истории нужны и такие персонажи. Обычно они довольно быстро погибают. Остается надеяться, что это верно и для шурина Змееглава.

— Разумеется, ваша милость! С этим я справлюсь, будьте уверены. — Орфей продумывал каждое слово, хотя с дураком наместником, это, наверное, было излишне. — Но сперва мне нужно поговорить с Серебряным князем. Уверяю вас, то, что мне нужно ему сообщить, действительно чрезвычайно важно. И поможет вам, — он хитро улыбнулся Зяблику, — сохранить трон Омбры. Устройте мне аудиенцию у вашего бессмертного зятя, и Перепела ждет заслуженный конец, Виоланта тоже будет наказана за свое коварство, а для вашего триумфа я доставлю в Омбру Пегаса, который произведет на ваших друзей еще большее впечатление, чем единорог. Вы сможете охотиться за ним с арбалетом и соколами.

Бесцветные глаза Зяблика расширились от восторга.

— Пегас! — выдохнул он, подзывая нетерпеливым жестом караульного. — О, это и правда чудесно! Хорошо, я устрою тебе аудиенцию, но выслушай мой совет, — Зяблик понизил голос до шепота, — не подходи к моему зятю слишком близко. Две мои собаки умерли от запаха, который от него исходит!

Змееглав заставил его ждать еще час. Время тянулось мучительно медленно — Орфею казалось, что это самый долгий час в его жизни. Зяблик расспрашивал о других диковинных животных, которых можно раздобыть для охоты, и Орфей обещал василисков и шестилапых львов, одновременно подыскивая в уме нужные слова для разговора со Змееглавом. Тут нельзя было допустить ни малейшей промашки. Ведь владыка Дворца Ночи был известен своим умом не меньше, чем жестокостью. Орфей о многом успел подумать после визита Мортолы, и все мысли приводили его к одному и тому же результату: только приняв сторону Змееглава, сможет он воплотить свою мечту о богатстве и власти. Серебряный князь был по-прежнему самой могучей фигурой в этом мире, несмотря на заживо разлагающееся тело. С его помощью, возможно удастся вернуть книгу, которая превращала этот мир в великолепную игрушку для Орфея, пока Сажерук ее не похитил. Не говоря уж о другой книге, которая позволяет своему владельцу не прекращать игру во веки веков…

"Как скромны твои желания, Орфей! — сказал он себе, когда эта мысль впервые обрела в его уме четкие очертания. — Две книги — и больше тебе ничего не нужно! Всего лишь две книги — причем одна с пустыми страницами и в весьма плачевном состоянии!"

Да, вот это была бы жизнь! Орфей всемогущий, Орфей бессмертный, герой того мира, в который он влюбился еще в детстве.

— Идет! — Зяблик вскочил так поспешно, что парик сполз ему на лоб. Орфей вздрогнул, очнувшись от прекрасных грез.

Читатель не видит по-настоящему героев книги. Он их чувствует. Орфей впервые убедился в этом, когда лет в одиннадцать пытался описать, и тем более нарисовать героев своих любимых книг. Когда Змееглав выступил из темноты, Орфей испытал то же, что при первой встрече с ним на книжных страницах: страх и восхищение. Он остро ощущал жестокость, окружавшую Серебряного князя, как черный ореол, властную мощь, от которой перехватывало дыхание. Но, читая книгу, он представлял себе Змееглава намного выше ростом. И конечно, у Фенолио ничего не говорилось об измученном лице, раздувшейся плоти и отекших руках. Видно было, что каждый шаг причиняет Змееглаву боль. Глаза под тяжелыми веками были налиты кровью. Они слезились даже от тусклого света свечей, а запах, исходивший от раздутого тела, вызывал почти непреодолимое желание зажать нос и рот.

Змееглав не удостоил Орфея взглядом, проходя мимо. Лишь усевшись на трон, он обратил воспаленные глаза на посетителя. Глаза ящера, говорилось у Фенолио, но сейчас это были лишь заплывшие щелки под тяжелыми веками, а маленькие рубины, украшавшие крылья носа, казались шляпками гвоздей, забитых в бледную плоть.

— Ты хочешь что-то сообщить о моей дочери и Перепеле? — Змееглав задыхался через каждое слово, но речь его от этого звучала не менее грозно. — Что именно? Что Виоланта любит власть так же, как я, и поэтому похитила его у меня? Это ты хочешь мне поведать? Тогда прощайся со своим языком — я велю его вырвать, потому что терпеть не могу, когда у меня попусту отнимают время, несмотря даже на то, что в моем распоряжении — вечность.

Вырвать язык… Орфей сглотнул. Да уж, неприятная мысль. Но пока язык еще при нем. Хотя вонь, докатывавшаяся от трона, сбивала его с мысли и лишала дара речи.

— Мой язык может вам очень пригодиться, ваша милость, — ответил он, с трудом подавляя тошноту. — Но, конечно, вы вольны в любую минуту его вырвать.

Губы Змееглава скривились в злобной усмешке. Боль прочертила тонкие линии вокруг его губ.

— Спасибо за разрешение! Ты, я вижу, принимаешь мои слова всерьез. Так что ты хочешь мне сообщить?

Занавес открывается, Орфей! Твой выход!

— Ваша дочь Виоланта, — Орфей сделал эффектную паузу, — не удовольствуется троном Омбры. Она метит и на ваш. И потому намерена вас убить.

Зяблик схватился за грудь, словно хотел опровергнуть слухи, что у него вместо сердца жареный рябчик. Змееглав внимательно посмотрел на Орфея воспаленными глазами.

— Твой язык в опасности, — заметил он. — Виоланта не может меня убить. Ты что, забыл об этом?

Орфей чувствовал, что по лицу у него струится пот. Огонь за спиной Змееглава потрескивал, словно призывая Сажерука. До чего же страшно! Но разве привыкать ему испытывать страх? Смотри ему прямо в глаза, Орфей, и полагайся на свой голос!

Эти глаза были ужасны. Они словно сдирали кожу с его лица. А раздутые пальцы лежали на поручнях трона, как тухлое мясо.

— Она может вас убить, если Перепел выдал ей три слова!

Он говорит на удивление спокойно. Молодец, Орфей, так держать.

— А, три слова… Ты, значит, тоже о них слышал. Что ж, ты прав. Она может вытянуть их из него под пыткой. Хотя, насколько я его знаю, он способен долго молчать… или назвать ей не те слова.

— Вашей дочери незачем пытать Перепела. Она вступила с ним в союз.

Да!

По исказившемуся лицу Змееглава Орфей понял, что эта мысль ему до сих пор в голову не приходила. О, какая восхитительная игра! Как раз та роль, которую он всегда хотел играть. Скоро он поймает их всех на свой хитрый язык, как мух на липкую бумагу.

Змееглав мучительно долго молчал.

— Интересно, — произнес он наконец. — Мать Виоланты питала слабость к комедиантам. Разбойник бы ей тоже наверняка понравился. Но Виоланта не похожа на свою мать. Она похожа на меня, хотя и не любит, когда ей об этом говорят.

— О, в этом я нисколько не сомневаюсь, ваше величество! — В интонациях Орфея появилась четко отмеренная толика раболепия. — Но почему придворный миниатюрист Омбры вот уже год расцвечивает исключительно песни о Перепеле? Ваша дочь продала свои украшения, чтобы купить ему краски. Она одержима этим разбойником, он полностью захватил ее воображение! Спросите Бальбулуса! Спросите, сколько времени Виоланта проводит в библиотеке, рассматривая миниатюры, изображающие Перепела! И спросите себя самого: как это возможно, что Перепел второй раз за последний месяц ускользнул из замка Омбры!

— Спросить Бальбулуса я не могу! — Голос Змееглава был словно нарочно создан для этого завешенного черным зала. — Свистун только что распорядился прогнать его из города. Отрубив ему предварительно правую кисть.

На мгновение Орфей действительно потерял дар речи. Правую кисть. Он невольно ухватил себя за руку, которой писал.

— А почему… м-м… почему так, осмелюсь спросить, ваше величество?

— Почему? Потому что моя дочь очень ценила его искусство. Его обрубленная рука покажет Виоланте, как велик мой гнев. Ведь Бальбулус наверняка отправится к ней — куда же еще?

— В самом деле. Как вы мудры! — Орфей невольно пошевелил пальцами, словно желая убедиться, что они еще на месте. Слова у него иссякли, мозг был пуст, как чистый лист бумаги, а язык — как засохший кончик пера.

— Сказать тебе одну вещь? — Змееглав облизал трескавшиеся губы. — Мне нравится поступок моей дочери! Я, конечно, не могу спустить ей такое, но сам поступок мне нравится. Она не позволяет собой командовать. Ни Свистун, ни мой досточтимый шурин, гроза окрестных рябчиков, — он с отвращением взглянул на Зяблика, — этого не понимают. Что касается Перепела — может быть, Виоланта и правда притворяется его защитницей. Она хитра. Она знает не хуже меня, как легко провести героев. Достаточно дать им понять, что ты тоже на стороне добра и справедливости — и они слепо побредут за тобой, как ягнята на бойню. Но в конце концов Виоланта продаст мне своего благородного разбойника. За трон Омбры. И кто знает — может статься, я и правда позволю ей его занять?

Зяблик смотрел прямо перед собой, делая вид, что не слышал последних слов своего зятя и повелителя. Змееглав откинулся на спинку трона и провел рукой по отекшим бедрам.

— Мне кажется, ты проиграл свой язык, Четвероглазый, — сказал он. — Хочешь произнести последние слова, прежде чем стать немым, как рыба?

Зяблик злобно ухмыльнулся, а губы Орфея задрожали, словно уже чувствуя прикосновение щипцов палача. Нет. Этого не может быть. Не для того он отыскал путь в эту историю, чтобы закончить его безъязыким попрошайкой на улицах Омбры.

Орфей улыбнулся Змееглаву загадочной, как он надеялся, улыбкой и сложил руки за спиной. Он знал, что выглядит импозантно в этой позе, и много раз репетировал ее перед зеркалом. Но сейчас ему нужны слова — слова, от которых по этой истории побегут круги, как от камушков, брошенных в стоячую воду.

Он понизил голос, когда заговорил. Слово, произнесенное тихо, имеет больше веса.

— Ну ЧТО ж, значит, это мои последние слова, ваше величество, но, уверяю вас, это будут также последние слова, о которых вы вспомните, когда за вами придут Белые Женщины. Клянусь своим языком, ваша дочь затеяла вас убить. Она ненавидит вас, а ее романтическую слабость к Перепелу вы недооцениваете. Она мечтает о троне для себя и для него. За этим она и увела его отсюда. Разбойники и княжеские дочери — это всегда было опасным сочетанием.

Слова росли в темном зале, словно отбрасывая тень. Змееглав не сводил с Орфея помрачневшего взгляда, убийственного, как отравленная стрела.

— Но это же смешно! — Зяблик говорил тоном обиженного ребенка. — Виоланта — почти девочка, к тому же некрасивая. Она никогда не осмелится подняться против вас.

— Еще как она осмелится! — Змееглав впервые повысил голос, и Зяблик испуганно прикусил тонкие губы. — Виоланта отважна, в отличие от остальных моих дочерей. Она некрасива, но отваги ей не занимать. И ума тоже… как, впрочем, и этому типу. — Он снова устремил затуманенный болью взгляд на Орфея. — Ты ведь тоже змей, вроде меня. У нас яд бежит в жилах вместо крови. Он разъедает нас самих, но смертелен только для других. Он струится и в жилах Виоланты, и потому она продаст мне Перепела, каковы бы ни были сейчас ее планы… — Змееглав рассмеялся, но смех перешел в кашель. Он задыхался, хрипел и булькал, как будто в легких у него вода, но когда Зяблик встревоженно наклонился над ним, грубо оттолкнул его. — Чего тебе? — прикрикнул он. — Я бессмертен, ты что, забыл? — и снова засмеялся, задыхаясь. А потом ящеричьи глаза снова обратились к Орфею.

— Ты мне нравишься, гадюка бледнолицая! Похоже, ты мне куда более близкий родственник, чем он.

Нетерпеливым движением Змееглав отодвинул от Зяблика. — Но у него красивая сестра — что делать приходится терпеть братца в придачу. Может быть, у тебя тоже есть сестра? Или ты можешь мне еще на что-нибудь пригодиться?

Наконец-то! Все идет прекрасно, Орфей! Скоро ты сможешь вплести свою нить в ткань этой истории. Какой цвет ты предпочтешь? Золотой? Черный? Кроваво-красный?

— О, я… — Он задумчиво посмотрел на свои ногти. Этот взгляд тоже хорошо смотрелся, он проверял перед зеркалом. — У меня много возможностей быть вам полезным. Спросите своего шурина. Я осуществляю мечты, перекраиваю действительность согласно вашим желаниям!

Осторожно, Орфей! Книгу ты пока обратно не получил. Что же ты обещаешь?

— А, так ты колдун? — В голосе Змееглава звучало презрение.

Осторожно!

— Нет, я бы не сказал, — поспешно ответил Орфей. — Скажем так: мое искусство черно. Черно, как чернила.

Чернила! Вот оно, Орфей!

Как же он раньше не додумался! Сажерук похитил у него книгу, но ведь это не единственное, что написал Фенолио! Почему бы словам старика не действовать и тогда, когда они взяты не из "Чернильного сердца"? Где, интересно, те песни о Перепеле, которые так усердно собирала Виоланта? Ведь рассказывали, что Бальбулус по ее приказу заполнил ими несколько книг.

— Черно? Что ж, я люблю этот цвет. — Змееглав, кряхтя, поднялся с трона. — Шурин, приготовь коня для маленькой гадюки. Я беру его с собой. До Озерного замка далеко, он будет развлекать меня по дороге.

Орфей поклонился так низко, что чуть не упал.

— Какая честь! — проговорил он, запинаясь. Владыкам надо показывать, что в их присутствии почти теряешь дар речи. — Могу ли я в таком случае покорнейше просить ваше величество об одолжении?

Зяблик с опаской взглянул на него. Что, если этот болван давно променял разбойничьи песни Фенолио на пару бочонков вина? Тогда он вычитает на него чуму, честное слово!

— Я большой ценитель книг, — продолжал Орфей, не спуская глаз с Зяблика, — а о библиотеке этого замка рассказывают чудеса. Мне очень хотелось бы взглянуть на книги и, может быть, прихватить одну-две в дорогу. Кто знает, может быть, мне удалось бы развлечь ваше величество рассказом о том, что в них написано!

Змееглав равнодушно пожал плечами:

— Почему бы и нет? Особенно если ты заодно подсчитаешь, сколько стоят книги в библиотеке, которые мой шурин еще не выменял на вино.

Зяблик опустил голову, но Орфей успел перехватить его ненавидящий взгляд.

— Разумеется! — Орфей снова низко поклонился.

Змееглав спустился по ступенькам трона и, тяжело дыша, остановился рядом с Орфеем.

— Учитывай при подсчете, что книги с миниатюрами Бальбулуса стоят теперь дороже, чем прежде! — сказал он. — Ведь без правой руки он не сможет больше работать, а значит, его уже созданные произведения возрастут в цене.

Ноздрей Орфея коснулось гнилое дыхание Серебряного князя. Он подавил дурноту и сумел изобразить восхищенную улыбку.

— Необыкновенно умно, ваше величество, — ответил он. — Идеальное наказание! А какое возмездие вы задумали для Перепела, позвольте спросить? Может быть, лучше всего для начала избавить его от языка, которым все так восторгаются?

Но Змееглав покачал головой:

— Нет, для Перепела я придумал кое-что получше. Я велю заживо ободрать с него кожу и пустить на пергамент. Было бы глупо перед этим лишить его возможности кричать.

— О да, конечно, — выдохнул Орфей. — Поистине идеальное наказание для переплетчика! Я предложил бы написать на этом пергаменте предостережение вашим врагам и вывесить его на рыночной площади! Если хотите, я сочиню подходящий текст. Мое искусство требует мастерского владения словом.

— Смотри-ка, у тебя, видно, много талантов! — Змееглав, похоже, находил своего собеседника забавным.

Настал момент, Орфей. Даже если ты отыщешь в библиотеке песни Фенолио — ту книгу ничем не заменишь. Расскажи ему о "Чернильном сердце"!

— Все мои таланты принадлежат вам, ваше величество! — проговорил он. — Но чтобы вполне использовать их, мне нужна одна вещь, которая была у меня похищена.

— Вот как? И что же это такое?

— Книга, ваша милость! Ее похитил у меня Огненный Танцор — я полагаю, по поручению Перепела. Перепел, несомненно, знает, где сейчас эта книга. Если бы вы допросили его об этом, как только он окажется в вашей власти…

— Книга? Перепел и для тебя переплел книгу?

— Нет! Нет, конечно! — Орфей презрительно отмахнулся. — К этой книге он не имеет никакого отношения. И силу ей придал не переплетчик. В этой книге важны слова. Слова, ваша милость, которые позволяют перекраивать этот мир на свой лад и подчинять все живущее в нем своим целям.

— В самом деле? Деревья могли бы приносить серебряные плоды? И ночь наступала бы в любой момент по моему желанию?

Как он на него глядит — как змея на мышь! Взвешивай каждое слово, Орфей!

— Да, конечно! — Орфей с готовностью кивнул. — С помощью этой книги я добыл вашему шурину единорога. И гнома.

Змееглав насмешливо взглянул на Зяблика.

— Да, это в духе моего почтеннейшего шурина. Мои желания несколько другого рода.

Он благосклонно разглядывал Орфея. Змееглав, очевидно, понял, что перед ним родственная душа, почерневшая от мстительности и тщеславия, влюбленная в собственное коварство и полная презрения к тем, кто руководствуется другими побуждениями. Да, Орфей знал свою душу и опасался лишь одного: как бы воспаленные глаза не заметили и того, что он скрывал даже от самого себя: зависти к чужой невинности, тоски по незапятнанному сердцу.

— А мое гниющее тело? — Змееглав провел по лицу отекшими пальцами. — Его ты тоже можешь исцелить с помощью книги или для этого потребуется Перепел?

Орфей заколебался.

— Ага, вижу… Ты сам толком не знаешь. — Змееглав скривил губы, темные глаза почти утонули в расплывшейся плоти. — И у тебя хватает ума не обещать того, чего не сможешь исполнить. Хорошо, к другим твоим обещаниям я еще вернусь. И дам тебе возможность спросить Перепела о похищенной книге.

Орфей склонил голову:

— Благодарю, ваша милость!

Да, все идет отлично. Просто отлично!

— Ваше величество! — Зяблик торопливо сбежал по ступеням трона.

Голос у него был действительно похож на утиное кряканье, и Орфей представил себе, как по Омбре вместо кабана или сказочного единорога проносят в качестве охотничьей добычи Зяблика в перепачканном землей и кровью посеребренном парике. Вид у него был бы жалкий, особенно в сравнении с единорогом.

Орфей переглянулся со Змееглавом, и ему показалось, что им обоим представилась одна и та же картина.

— А сейчас вам нужен покой, — сказал Зяблик с явно преувеличенной заботливостью. — Вы проделали долгий путь, а впереди снова утомительная дорога.

— Покой? Откуда же мне взять покой, когда вы со Свистуном упустили человека, превратившего меня в кусок гниющего мяса? Кожа у меня горит, а кости леденеют. Глаза колет так, словно каждый луч света вонзает в них гвоздь. Я успокоюсь лишь тогда, когда проклятая книга перестанет отравлять мою кровь, а тот, кто ее переплел, будет мертв. Каждую ночь я представляю себе — спроси свою сестру, шурин, — каждую ночь я расхаживаю взад-вперед по спальне и представляю себе, как он стонет, кричит и умоляет меня о скорой смерти, но я изыщу для него столько пыток, сколько страниц в его злодейской книге. Он будет проклинать ее чаще, чем я, и очень скоро поймет, что за юбкой моей дочери от меня не спрячешься!

Змееглав снова зашелся в приступе хриплого кашля, и на мгновение опухшие руки ухватились за плечо Орфея. Они были бледными, как дохлая рыба. И пахнут так же, подумал Орфей. И все же Змееглав по-прежнему властелин этого мира.

— Дедушка! — Якопо вдруг возник из темноты, как будто все время там стоял. В руках у него была стопка книг.

— Якопо! — Змееглав так круто обернулся, что его внук застыл на месте. — Сколько раз тебе говорить, что даже принц не может входить в Тронный зал без спроса?

— Я был тут раньше, чем вы все! — Якопо выпятил подбородок и прижал к груди книги, словно обороняясь ими от гнева своего деда. — Я часто читаю здесь, за статуей моего прапрадедушки. — Он показал на стоявшую между колонн статую бородатого толстяка.

— В темноте?

— Слова рисуют в голове картины, которые лучше видны в темноте. А потом, Коптемаз дал мне вот это. — Он протянул руку и показал Змееглаву несколько лучинок.

Змееглав, нахмурившись, наклонился к внуку:

— Пока я здесь, тебе запрещается читать в Тронном зале. Тебе запрещается даже просовывать голову в дверь. Сиди у себя, а то я велю запереть тебя к собакам, как Туллио. Ясно? Клянусь гербом нашего рода, ты становишься все больше похож на отца. Ты бы хоть волосы остриг, что ли.

Якопо удивительно долго выдерживал взгляд воспаленных глаз, но в конце концов опустил голову, молча повернулся и побрел прочь, прижимая книги к груди, как щит.

Он действительно становится все больше похож на Козимо, — подтвердил Зяблик. — Но высокомерие у него от матери.

— Нет, высокомерие у него от меня, — возразил Змееглав. — И это свойство очень ему пригодится, когда он будет сидеть на троне.

Зяблик с тревогой посмотрел вслед Якопо. Но Змееглав ткнул его в грудь отечным кулаком.

— Объяви сбор своим солдатам! — рявкнул он. — У меня для них есть работа.

— Работа? — Зяблик удивленно приподнял брови, припудренные серебром, как и парик.

— Да. Придется тебе для разнообразия поохотиться не на единорога, а на детей. Или ты хочешь спустить Черному Принцу, что он спрятал в лесу оборвышей Омбры, пока вы со Свистуном плясали, как ручные медведи, под дудку моей дочери?

Зяблик обиженно скривил бледные губы:

— Мы готовились к вашему прибытию, дражайший зять, и пытались поймать сбежавшего Перепела…

— Без особого успеха! — резко прервал его Змееглав. — К счастью, моя дочь сообщила нам, где его найти. И пока я буду ловить птичку, которую вы так великодушно выпустили, позаботься о том, чтобы доставить ко мне детей вместе с этим метателем ножей, который именует себя Принцем. Пусть он тоже посмотрит, как я сдираю кожу с Перепела. Его собственная шкура, боюсь, темновата для пергамента, так что придется выдумать что-нибудь другое. Но, к счастью, у меня в таких делах достаточно фантазии. Впрочем, у тебя тоже, как я слышал.

Зяблик покраснел, явно польщенный, хотя перспектива гоняться по лесу за детьми вдохновляла его заметно меньше, чем охота на единорога, — вероятно, потому, что эта добыча была несъедобна.

— Прием окончен. — Змееглав повернулся к шурину спиной и нетвердым шагом двинулся к дверям зала. — Пошли ко мне Коптемаза и Свистуна, — сказал он через плечо. — С отрубанием руки он, наверное, уже справился. И скажи служанкам, что Якопо поедет с нами в Озерный замок. Никто не умеет шпионить за Виолантой так, как ее сын, хотя она не особенно его любит.

Зяблик посмотрел ему вслед ничего не выражавшим взглядом.

— Как прикажете, — прокрякал он.

Змееглав еще раз обернулся, пока слуги торопливо распахивали тяжелые двери.

— Что до тебя, бледнолицый… (Орфей невольно вздрогнул). Я выезжаю с заходом солнца. Мой шурин скажет тебе, куда явиться. О слуге и палатке позаботься сам. Но горе тебе, если ты мне наскучишь. Из твоей кожи тоже можно сделать пергамент.

— К услугам вашего величества! — Орфей снова поклонился, хотя колени у него дрожали. Такой рискованной игры он еще никогда не вел. Да ладно! "Все будет хорошо, — подумал он. — Вот увидишь, Орфей. Эта история принадлежит тебе. Она написана специально для тебя. Никто не любит ее так, как ты, никто так не понимает — уж во всяком случае не старый дурак, который ее создал!"

Змееглав давно ушел, а Орфей все еще не трогался с места, словно зачарованный видениями будущего.

— Так ты, значит, волшебник. Надо же! — Зяблик смотрел на него, как на гусеницу, которая на глазах превратилась в черную бабочку. — Так вот почему единорога так легко было загнать? Он был ненастоящий?

— Он был самый настоящий! — ответил Орфей со снисходительной улыбкой. "Сделан из того же материала, что и ты", — добавил он про себя. Этот Зяблик все-таки невыносимый тип. Скорее бы снова заполучить слова, способные ожить, и он напишет ему самую нелепую, жалкую смерть. Может, отдать его на растерзание его собственным собакам? Нет, есть идея лучше. Пусть подавится куриной косточкой на одном из своих бесконечных пиров и упадет лицом в большую миску кровяной колбасы. Орфей невольно усмехнулся.

— Скоро тебе станет не до смеха, — прошипел Зяблик. — Мой зять терпеть не может, когда не оправдывают его ожиданий.

— Вам это, конечно, известно лучше, чем кому бы то ни было, — ответил Орфей. — А теперь, пожалуйста, покажите мне библиотеку.