Глава 20
Врач посмотрела на меня глазами, полными неподдельного ужаса.
— Я сейчас позову Якова Владимировича… Я сейчас его позову, и он мне все объяснит, а то я ничего не могу понять.
Казалось, что из широко открытого рта Зинаиды Ивановны, стоящей напротив меня и жадно глотающей воздух, вот-вот пойдет обильная пена.
— Вы не позовете Якова Владимировича!
— Почему?
— Потому что я не дам вам этого сделать! Встав у двери, я приложила палец к губам, показывая, что нужно молчать.
— У меня беременность на два месяца больше, чем считает муж.
— Я сразу поняла, что что-то не то… Это ребенок не Якова Владимировича?
— Вы должны сделать так, чтобы этот ребенок был ребенком Якова Владимировича.
— Но…
— Это не сложно. Я рожу семимесячного. Вы отговорите Якова Владимировича присутствовать при родах. У вас получится. Он вас послушает, — словно в бреду говорила я. — Я вам заплачу.
Я буду приезжать к вам каждую неделю и хорошо вам платить. Мой муж очень богат. Я тоже смогу сделать вас богатой…
— Деточка моя, да я и так не бедная, — прошептала побледневшая женщина и вновь посмотрела на мой живот.
— Ну что вы так смотрите? Там еще ничего нет…
— Есть. Я знаю это даже не осматривая тебя на кресле…
— Вы можете стать еще богаче… Я буду возить вам деньги каждую неделю. Я смогу брать деньги у мужа…
— Я никогда не пойду на это. Я слишком хорошо знаю Якова Владимировича, и он полостью мне доверяет. Его доверие для меня очень дорого. Я обязана все рассказать. Это мой профессиональный долг. Это моя репутация. Пойми меня правильно.
— Ну что вы, как попугай, заладили. Я должна… Я должна… Никому вы ничего не должны! Сейчас вы не должны, не имеете права разрушать семью.
— Я должна… — настаивала врач.
— У меня семья. Вы должны меня понять как женщина женщину.
Я пулей бросилась к сумке, быстро выхватила деньги и вновь встала у двери так, чтобы врач не могла выйти. Я протянула доллары испуганной Зинаиде Ивановне и нервно смахнула слезы.
— Я вас умоляю! Я вас умоляю! У меня семья! Я не могу потерять Якова.
— Я ничего от тебя не возьму, — решительно сказала врач. — Ты просто обыкновенная лгунья. Ты не пара такому благородному человеку, как Яков Владимирович. Отойди от двери. Я обязана ему все рассказать.
— Тут почти две тысячи долларов. Я привезу еще.
— Я ничего не возьму!
— Но вы же должны меня понять!
— Все, что я могу для тебя сделать, это сказать Якову Владимировичу, что ты не захотела садиться на кресло и проверяться. Я могу сказать, что ты отказалась.
— Нет, только не это! Яков Владимирович не дурак и обо всем догадается!
— Больше я ничего не могу для тебя сделать.
— Но вы же женщина… — Я задыхалась и сделала несколько глотательных движений.
— Я женщина, а ты падшая женщина. Ты врунья, — донеслось до меня откуда-то издалека. — Из-за таких, как ты, мужчины перестают верить нормальным женщинам.
Я уже не видела ее лица, а только черный силуэт, тело мое стало легким, и я, словно невесомая снежинка, опустилась на пол. Встав на колени, я вгляделась в темный силуэт женщины, напряглась, чтобы представить, где у нее карман, из последних сил до него дотянулась и сунула в него деньги. Затем коснулась холодными, почти ледяными губами, ее мощных икр и стала осыпать их поцелуями.
— Ради бога… ничего не говорите Якову… Я лгунья… Я себя ненавижу, но ведь ребенок ни в чем не виноват. Если бы вы только знали, как я себя ненавижу! Как ненавижу! Я не хотела идти на это. Я ничего не хотела… Я знала, что этим все кончится… Я хочу умереть. Если бог есть, он пошлет мне смерть…
Я упала на пол и перестала что-либо видеть и слышать. Но я еще могла думать. Я вдруг подумала, что смерть услышала мои молитвы, сжалилась и пришла, чтобы забрать меня к себе. Смерть — она женского рода. Женщина. А женщина всегда поймет женщину… Она услышала меня и пришла, чтобы помочь. Она намного добрее и человечнее, чем эта женщина. Получается, что женщина не всегда может понять женщину… Получается именно так. Господи, а ребеночка-то как жалко! Как жалко ни в чем неповинного ребеночка…
Мне показалось, что распахнулась дверь и в комнату влетел Яков. Обрывки фраз с трудом доходили до моего сознания.
— Что с ней? Она умрет?
— Срочно «скорую». Мне кажется, у нее выкидыш…
— Она не умрет?!
— Не знаю. У нее началось кровотечение. Нельзя терять ни секунды! «Скорую»!
Я почувствовала, как у меня между ног становится тепло, мокро и липко… До меня долетали голоса, но я уже не понимала, чьи они, о чем говорят люди.
А потом стало совсем тихо, только какие-то приведения в белом… Я с ужасом поняла, что попала в ад и буду расплачиваться за свои грехи. Я чувствовала учащенное сердцебиение, стоял гул в ушах.
Открыв глаза, я поняла, что лежу на больничной кровати.
— Я жива? — тихо спросила я и облизала пересохшие губы.
— Жива, — сказала медсестра и смочила мои губы влажным тампоном.
Испуганно положив руки на живот, я попробовала приподняться, но поняла, что у меня просто нет сил.
— А мой ребенок?
— Ребенка больше нет. Вы сами чудом остались живы. У вас был выкидыш. Сохранить ребенка было просто невозможно. В течение нескольких часов врачи боролись за вашу жизнь. Истощение нервной системы, шоковое состояние. На фоне всего этого произошел выкидыш, который вызвал обильное кровотечение. Вы чудом не лишились жизни. Я вас искренне поздравляю. — Молоденькая медсестра улыбнулась.
— С чем? С тем, что погиб мой ребенок?
— С тем, что вы остались живы.
— Неизвестно, стоит поздравлять меня по этому поводу или нет.
— Правда, у вас могут быть последствия… — Медсестра замолчала и отвела глаза.
— Какие?
— Вероятность того, что у вас больше никогда не будет детей достаточна велика.
— Вы не врач, чтобы говорить подобные вещи.
Молоденькая медсестра покраснела и принялась оправдываться.
— Врач скажет это при выписке. Я сама слышала, как врачи разговаривали между собой.
— Никто не может знать, буду я иметь детей или нет, потому что нам их дает только бог.
— Простите.
Медсестра поспешила удалиться, а я уткнулась в подушку и заплакала. Спустя какое-то время я обнаружила рядом с подушкой мобильный телефон. Он был единственным звеном, связывающим сейчас меня с Яковом. Телефон предательски молчал. Это наводило на мысль о том, что Яков все знает, что он никогда не позвонит и не простит мне обмана. Именно поэтому его нет сейчас рядом со мной…
И вдруг телефон зазвонил. Я вздрогнула и испуганно включилась на прием.
— Дорогая, с возвращением, — послышался голос мужа.
— Яков, ты все знаешь?!
— Я все знаю, дорогая… Я все знаю.
— Ты меня бросишь?
— Нет, что ты. Ты же моя жена, и я очень тебя люблю.
— Но я…
— Ты ни в чем не виновата. Это я виноват. Повез тебя в больницу, когда ты слишком плохо себя чувствовала. Это я виноват, что мы не смогли сохранить нашего ребенка. Я так виню себя за это!
— Но ты здесь совершенно не при чем!
— Как это?! Я не послушал тебя и настоял на своем. Я гад, понимаешь?! Я конченный гад. Я никогда себе этого не прощу.
— Яков, о чем ты говоришь?! Тут нет твоей вины. Я не знаю, как посмотрю тебе в глаза, когда выйду с больницы… Я знаю, что я порядочная сволочь, что я совсем тебе не подхожу, что я не стою твоего мизинца, но я бы так не хотела тебя потерять… Господи, Яков, если бы ты знал, как я боюсь тебя потерять… Если бы ты только знал…
— Анжела, девочка моя, ну что ты такое говоришь?! Это мне нет прощения за то, что ты потеряла нашего ребенка. Я не знаю, сможешь ли ты меня когда-нибудь простить. Зинаида Ивановна обвинила в случившимся только меня. Она сказала, что я привез тебя к ней в критическом состоянии, что я не имел права везти тебя.
— Что? Зинаида Ивановна обвинила тебя?
— Вот именно. Она обвинила меня, а ты прекрасно знаешь, какой она для меня авторитет.
Мне показалось, что я ослышалась или до сих пор не пришла в себя.
— А больше она тебе ничего не сказала?
— Сказала.
Я замерла от страха.
— Она сказала, что на таком маленьком сроке, когда беременность около двух месяцев, выкидыши бывают часто.
— Каком сроке?
Зинаида Ивановна сказала, что два месяца — это самый опасный срок, и в это время лучше не жить половой жизнью, а мы с тобой жили. Наверное из-за этого все и произошло. Хотя знаешь, я подумал, что ты еще слишком слаба, чтобы выносить ребенка. Все-таки огнестрельное ранение, которое нанесла тебе моя жена, тоже сыграло свою роль… И постоянные стрессы… Тамара и ее ребята, которые тебя сильно избили. Так что виноват не только я. Тут целый ряд причин: Но ничего. Теперь ты успокоишься и окрепнешь. Все стрессы закончатся, и все будет хорошо. Самое главное, что ты осталась жива. Зинаида Ивановна сказала…
— Что сказала Зинаида Ивановна? — вновь перебила я Якова.
— Зинаида Ивановна сказала, что пройдет время, и мы родим малыша, который будет расти в обстановке любви и доброжелательности.
— Передай своей Зинаиде Ивановне, что она просто чудо, и что я ей очень благодарна.
— Я же тебе говорил, что у меня очень хорошая врач!
Я улыбнулась, смахнула слезы и подумала, что женщина всегда поймет женщину. Пусть даже за деньги…
— Яков, а ты сейчас где?
— Дорогая, ну где я могу быть? Подумай сама.
— Ты зарабатываешь деньги.
— Молодец, — обрадовался Яков. — Я зарабатываю деньги.
— Кому?
— Нам с тобой. Дорогая, нам с тобой.
— Яков, а зачем нам много денег, мы же все равно не купим весь мир?
— Дорогая моя, денег никогда не бывает много. Их бывает только мало. Выздоравливай, я очень тебя люблю. Когда тебя выпишут из больницы, я подарю тебе красивую машину. Такую же красивую, как и ты сама.
Яков не приехал за мной в больницу к моей выписке, потому что он зарабатывал деньги. У больницы меня ждала Галина с красивым букетом цветов.
— Привет, сестренка ты моя названная.
— Привет.
— Ты как?
— Потихоньку.
— Выглядишь просто потрясно.
— Прямо так уж и потрясно…
— Я тебе говорю потрясно, значит потрясно!
Мы расцеловались, я взяла Галинин букет и села в машину.
— А почему за мной приехала ты, а не мой муж?
— Анжела, ну зачем ты спрашиваешь? Ты же все знаешь сама. Ты же звонила Якову. Он сказал, что он очень занят.
— Он сказал, что не может приехать, потому что он зарабатывает деньги, — произнесла я сквозь слезы.
— Ну и пусть зарабатывает. Чем больше он заработает, тем богаче ты будешь.
— Я не хочу быть богаче. Я хочу, чтобы он был рядом. Мне сейчас нелегко. Мне хотелось, чтобы он сейчас был рядом.
— Я что-то тебя не пойму. У половины замужних женщин мужики на диванах с газетой лежат.
Их с этих диванов ничем не поднимешь и на работу не выгонишь. Лежат до пролежней. Там бабы пашут, как прокаженные, чтобы этих засранцев чем-нибудь вкусненьким накормить, и проклинают собственную, так глупо сложившуюся судьбу. Твой же, наоборот, с утра до ночи носится, чтобы у тебя дом был — полная чаша.
— Дом уже и так полная чаша! Куда больше-то? Можно и остановиться.
— Кто делает деньги, тот делает их двадцать четыре часа в сутки и никогда не останавливается.
— Я все понимаю, но ведь из больницы-то можно было бы меня встретить.
— Ты не рада, что тебя встречаю я?
— Рада, только мне бы еще хотелось и мужа увидеть.
— Увидишь, не переживай. Сегодня же увидишь.
— Знаешь, а ведь он у меня в больнице сидел не больше пяти минут, словно делал это не потому, что хотел, а потому, что так требуют правила. Придет, принесет сладкое и цветы, посидит пять минут и уходит. Причем и эти несчастные пять минут постоянно смотрел на часы. Я его прошу задержаться хоть еще на немного, а он говорит, что не может, потому что ему надо зарабатывать эти чертовы деньги. Зачем нужны такие деньги, если мы практически друг друга не видим?
— Деньги нужны вашим будущим детям.
— Врач сказал, что слишком большая вероятность того, что я больше не смогу иметь детей.
— Яков об этом знает?
— Нет, — замотала я головой.
— Вот и не говори. Мужчина должен знать ровно столько, сколько ему положено.
— Я должна опять врать?! Только вылезла из этого вранья…
— Что поделаешь, это ложь во спасение.
— Мне кажется, что жизнь современной женщины вообще одно сплошное вранье. — Я помолчала с минуту и добавила: — Знаешь, мне кажется, даже если бы я сказала Якову, что не могу больше иметь детей, он бы особо не расстроился.
— Почему?
— Потому что он просто не услышал бы то, что я говорю… Он бы думал совсем о другом. С каждым днем он становится все бесчувственнее и бесчувственнее.
— Не принимай все так близко к сердцу. Иначе тебе грозит болезнь, которой болеют почти все жены состоятельных людей.
— И что это за болезнь?
— Одиночество в золотой клетке.
— Мне кажется, что я ею уже заболела.
— Еще не поздно. Главное — вовремя начать лечение.
— Лечение? Какое? — Я прижала к себе цветы и посмотрела на Галину взглядом, полным надежды.
— Нужно уметь жить свей жизнью… — Слова Галины прозвучали для меня, как приговор.
— Но разве можно иметь свою жизнь, когда ты живешь с мужчиной?
— Можно и даже необходимо.
— Тогда зачем нужна совместная жизнь с мужчиной?
— Она нужна для того, чтобы иметь свою собственную…
Галина завела мотор и посмотрела в зеркало заднего вида.
— О черт, опять этот джип…
— Какой джип?
— С того самого момента, как мы выехали из особняка твоего фотографа, за мой обязательно кто-нибудь следит.
— Все это время?
— Ну не каждый день, но довольно часто.
— Но ведь это была «Хонда»!
— А в последнее время — джип.
Я испуганно посмотрела назад и увидела стоящий неподалеку от нас, прямо на территории больницы, зеленый тонированный джип. Сквозь темные стекла невозможно было увидеть, кто именно в нем сидит. Прикусив нижнюю губу, я посмотрела на Галину испуганным взглядом и спросила, не скрывая волнения: — Помнишь, когда я ехала с Яковом в больницу, ты просила меня перезвонить?
— Помню.
— У тебя еще тогда был очень взволнованный голос. Ты хотела мне что-то сказать. Что?!
— Я хотела сказать, что та «Хонда», от которой мы ушли, появилась у моего дома.
— Как? Мы же от нее оторвались…
— Думаю, меня нашли по номеру машины. Сначала была «Хонда», а теперь появился это джип.
Кода я ехала к тебе в больницу, я его не видела. Значит, проглядела.
— Тот, кто в джипе, знает, что ты его засекла?
— Нет. Я стала умнее. Не убегаю, не пытаюсь спрятаться. Зачем? Уже все равно известен мой адрес. — Галина немного помолчала. — Тому, кто сидит в джипе, нужна не я.
— А кто ему нужен?
— Ему нужна ты.
— Я?!
— Почему ты так удивилась, ведь ты прекрасно это знаешь.
— Просто мне страшно…
— Это последствия твоей поездки к фотографу. Твоя попытка облегчить душу далась нам слишком дорого.
— Что же теперь делать? — Меня охватило чувство безысходности.
— Что делать? Не дать возможности тому, кто в джипе, узнать твой адрес. Сейчас поедем ко мне домой. Пока твой муж зарабатывает деньги, посидишь у меня, тем более ты давно не была в коммуналке. Надо бы проведать. Глядишь, соскучишься по нищенской жизни. Побудешь вместе с народом и начнешь ценить своего мужа еще больше. Решишь, пусть деньги зарабатывает и в дом таскает, а сам хоть сутками не бывает, только бы не жить в нищете. Сразу вся болезнь у тебя пройдет. Моментально вылечишься.
— А когда я попаду домой?
— Как только тебе надоест нищенский быт.
— Я говорю серьезно.
— А я серьезно тебе отвечаю.
— Как я доберусь до дома?
— Домой поедешь на другой машине. Переоденем тебя так, чтобы на себя была не похожа, незаметно выйдешь из подъезда и поймаешь такси.
— Галина, но ведь это не выход из сложившейся ситуации?! До каких пор будет продолжаться эта слежка?!
— Ты имеешь в виду в глобальном масштабе? По поводу глобального масштаба я тебе сейчас не могу ничего сказать. Для меня сейчас самое главное отправить тебя домой так, чтобы не выдать твой адрес. А дальше… Дальше будем думать…
— Галина, мне страшно.
— Мне тоже… И чем дальше, тем больше.
Наша машина плавно тронулась и поехала с территории больничного двора в сторону центра. Следом за нами, точно так же плавно, тронулся зеленый тонированный джип.
