Книга: Любовница на двоих
Назад: Глава 15
Дальше: Глава 17

Глава 16

День был прохладным и пасмурным. Черные тучи совершенно закрыли солнышко, вот-вот пойдет дождь. Я слегка съежилась, стараясь унять озноб. Что-то матушка-природа не очень заботилась о том, чтобы я поскорее попала домой. В любую минуту погода могла стать нелетной. Не оглядываясь на машину братков, я направилась в сторону мебельного магазина. Самое главное идти прямо и никуда не сворачивать. Именно так объяснила Галина. Именно так. В голове рисовались страшные картины, от которых хотелось кричать и биться в истерике: Галина, выбегающая из подъезда с кричащей корзиной, которая моментально привлекает внимание братков. — Или прохожие, отозвавшиеся на крик девочки и вызывающие полицию…
Я слегка замедлила шаги постаралась прислушаться к тому, что творится у меня за спиной. Звука подъезжающей машины не было, а это значит, что за мной никто не поехал и меня никто не узнал. Я хотела обернуться, но решила, что это очень рискованно, и не стала этою делать. Если меня нельзя узнать сзади, то это не значит, что меня нельзя узнать спереди. Я могу скрыть свои волосы париком, изменить походку, но я не могу изменить свое лицо. А оно у меня слишком яркое и довольно запоминающееся.
Шумная, бесконечно длинная улица… Море машин и прохожих, спешащих по своим делам. Где-то на этой улице должен быть этот мебельный магазин. Где-то здесь, рядом. По крайней мере я знаю слово «Мебель» по-английски. Интересно, Галина уже вышла или выжидает? Только бы Динулька не разревелась…
Увидев мебельный магазин, я зашла и села на мягкое кожаное кресло, стоящее в холле. Я взяла один из журналов, лежащих на столике, и принялась листать. Перед глазами плыло, я не видела никаких картинок и уж тем более строчек, украдкой поглядывала на огромные стеклянные двери — и ждала появления Галины с плетеной корзиной в руках.
Но ее не было. Томительное ожидание становилось настоящей пыткой, раздирающей и без того израненную душу.
— Не сдержавшись, я закрыла лицо руками и тихонько заплакала. Там, на чердаке, я боялась думать о том, что я видела свою дочь в последний раз в жизни, но теперь эти мысли приходили помимо моей воли. Весь запас любви, вся моя способность любить были отданы этой крошке. Я поняла, что устала быть сильной, устала притворяться. Ведь на самом деле я ужасно слабая. Справа была зеркальная стена. Непроизвольно повернувшись, я увидела свое отражение и отшатнулась. Огромные мешки под глазами, черные круги от хронического недосыпания… Перекошенное от страха лицо, трясущиеся губы… Выглядела довольно страшно. Но мне было наплевать и на размазанную косметику, которая не смывалась в течение нескольких дней, на свое распухшее от слез лицо. Я думала только о своей дочери, о том, что я отдала бы все на свете, чтобы ее увидеть. Хотя, если разобраться, отдавать-то мне особо и нечего. В стоящее рядом со мной кресло сел какой-то мужчина и поставил на журнальный столик два бокала коктейля со льдом. Угошайтэсь, — произнес он приятным голосом на ломаном русском языке.
— Это мне? — удивилась я.
— Вам» Если вы обернешься назад, то есть бар. Я сидел там долго и наблюдал за тебя. Ты плачешь, и мне хочу тебя развеселить, и сделать легче. Я угощать тебя мой коктейль.
— Спасибо. Мне ничего не нужно, — сухо ответила я.
Иностранец не вызывал во мне ничего, кроме раздражения. Может быть, в другой ситуации все бы было совсем по-другому, но толь ко не сейчас.
— Мне ничего не нужно, — повторила я. — Я хочу побыть одна.
— Меня зовут Сэм. Я американец. Я работа в области компьютерная игра. Я очень хорошо знаю русский язык. Мне всегда нравится русская девушка. Я был Москва два раза Мне нравится русская душа. Она широкая и добрая.
— То-то вы на ней руки и греете, — произнесла я злобно и придвинула к себе коктейль, решив, что алкоголь хоть немного успокоит нервы.
— Я рад, что ты приняла мой угощение, — расплылся в улыбке американец.
— Хочешь, я тебе за него заплачу? У меня есть деньги, — сказала я все так же зло. — У меня есть баксы.
Вынув из стакана трубочку, я залпом выпила все его содержимое до дна. Иностранец открыл от удивления рот и смотрел на меня ничего не понимающим взглядом. Затем присвистнул и рассмеялся, сопровождая свой смех бурной жестикуляцией.
— Я знал, что русский мужик пьет, но не знал, что так может пить русская девушка! — произнес он восторженно.
— Ты не видел, как пьет русский мужик! Он не пьет эти слабоалкогольные коктейли. Он пьет водку. И пьет он ее литрами.
— О! Литрами. Организм может отравиться.
— Ничего, не травится. Бывают, конечно, случаи, но редко. Ему сколько ни наливай, все мало. А если ему самогон показать или шило, то его вообще за уши не оттащить.
— Шило?!
— Это такая ядреная смесь, похлеще всякого самогона. Взрывоопасная.
Американец вновь расплылся в улыбке и протянул мне свой коктейль:
— Выпей, тебе станет легче.
Я действительно почувствовала себя легче и не стала отказываться. Взяв у него стакан, я снова посмотрела в сторону входных дверей. Никого. Господи, ну почему так долго! Ведь тут совсем рядом. Всего один квартал. Американец взял мою руку и дружелюбно по ней похлопал:
— Выпей. Ты очень смешно пьешь. Мне приятно, что я веселить хоть один грустный русский девушка. Я рад этому. А баксы не надо. У меня есть доллар. Это презент Америка России.
Ну если наш разговор происходит на высоком международном уровне и такое мощное государство, как Америка, делает России презент, то баксы тут и в самом деле не нужны. Представим, что этот коктейль халявная гуманитарная помощь, а наша страна обожает принимать помощь с любой стороны, откуда бы она ни шла, — произнесла я и осушила бокал своего соседа буквально в считанные секунды. Американец не отрывал от меня глаз и с восторгом следил за этой процедурой.
— А как же лед? — спросил он недоуменно.
— Какой еще лед?
— В бокале был лед.
— Надо же, а я не заметила…
Я ощутила легкое головокружение. Слабоалкогольный коктейль подействовал, видимо, я была измотана до предела. У меня выступили пьяные слезы. Я больше не могла молчать, мне необходимо было выговориться.
— Знаешь, мне постоянно не везет, — начала я. — Если ты не понимаешь, о чем я говорю, то не напрягайся и особо не вникай, это не твои проблемы. Тебе повезло. Ты родился в нужном месте и в нужное время. У вас живут плохо только те, кто не хочет работать. Да и то они нормально себя чувствуют на пособие по безработице. Видно, больше не надо…
Американец не к месту улыбнулся и закурил. Мне было совершенно наплевать, понимает он то, о чем я говорю, или нет.
— Знаешь, а я здесь изменилась, — продолжала я. — В самом деле, очень сильно изменилась. У меня появились совсем другие ценности, о которых я не догадывалась раньше. Хотя, если разобраться, то раньше у меня вообще не было никаких ценностей. Я понимаю, что сейчас я очень страшная, но ты не обращай внимания на мою внешность. В твоей американской тепличной голове никогда бы не уложилось то, что я пережила за эти дни. Главное, что я изменилась не в худшую сторону. Понимаешь, не в худшую, а в лучшую.
Вновь посмотрев на входную стеклянную дверь, я увидела, что пошел дождь. Да и дождем его было трудно назвать — самый настоящий ливень с холодным порывистым ветром. Одинокое дерево у входа. Казалось, еще немного и оно упадет. Тайфун был не только в моей душе, он был и на улице.
— Вам плохо?
Американец наклонился ко мне совсем близко, глядя своими испуганными глазами.
— Нет. Просто дождь.
— Ты боишься дождь?
— Дождя боюсь не я, а маленькие дети.
Но ты уже большая девочка. Дождь тебя не пугать. Лучше бы я была маленькая! Знаешь, чего я боюсь? Боюсь, что мне придется вернуться и я увижу, что никого нет. Ни Галины с корзиной, ни машины с братками. Ничего… Она говорила, что очень меня любит и никогда не предаст. Она стала женщиной, а есть такая вещь, как женская солидарность. И все же у нее мужская психология. Медицина не всесильна. Ей Смогли поменять пол, паспорт, но так и не смогли поменять психологию. Она не лесбиянка, но ей по-прежнему нравятся женщины. Она пожалела о том, что с собой сотворила. Пожалела. Ой, как же сильно она пожалела!
Я с размаху ударила кулаком по столу, чем привела американца в замешательство. Он даже вздрогнул.
— Ты же ничего не знаешь, — судорожно замотала я головой. — Да что ты вообще знаешь? Ничего! Неужели у меня никогда не будет нормальной жизни? Ты когда-нибудь ощущал страх? Хотя бы раз? Только не такой, как бывает у всех, а настоящий, похожий на ужас. Я не знаю, что мне делать. Кричать от собственного бессилия, на себе рвать волосы?!
— Тебе надо лечить? — спросил перепуганный американец. — Может, взять еще коктейль?
— Да пошел ты к черту вместе со своим коктейлем! Думаешь, если я напьюсь, то заглушу свою боль?! Я уже пробовала, и у меня ничего не получилось. Нет такого лекарства и никогда не было. Еще не придумали, — я окончательно упала духом. — Знаешь, до поездки в Америку я была совсем другая. Меня вообще ничего не волновало. Никто не мог достучаться в мое сердце. Никто. Я жила сама по себе. А теперь, теперь все совсем по-другому. У меня есть дочь. Понимаешь, дочь. Она красивая, чудная, но еще совсем крохотная. Я очень ее люблю. Ты даже не представляешь, как я ее люблю! У тебя есть дети?
— Нет, — покачал головой американец. — Пока нет.
— Тогда ты ни хрена не поймешь.
— У меня есть младший брат, — сказал американец.
— Это совсем другое. Ребенок, это ребенок… А братья или сестры… Знаешь, меня разлучили с ребенком. Ну скажи, разве можно разлучать мать дочерью?! Конечно, нет. А эти гады… Им все равно, потому что в них нет ничего человеческого. Ничего… Возможно, это Божье наказание за то, что еще совсем недавно я мечтала от нее избавиться.
Замолчав, я представила себе злосчастную плетеную корзину, лежащую в ней сонную малышку и с трудом сдержалась, чтобы не закричать. Меня буквально трясло.
— Тебя мороз?! — испугался американец.
— Это не от холода.
Не сдержавшись, я опустила голову и тихонько заплакала. Он растерянно взял меня за руку и нежно ее погладил. От этого теплого и дружеского жеста я почувствовала себя еще хуже и зарыдала во весь голос.
— Я отчетливо понимала, — из моей жизни исчезло настолько важное, что и все мое дальнейшее существование становилось бессмысленным. Я никогда не свыкнусь с мыслью о том, что у меня больше нет дочери. Воспоминания о том, что я бросила ее на чердаке с совершенно чужой женщиной, которую так глупо посчитала своей подругой, никогда меня не покинут, и я не смогу ходить по земле с таким страшным грузом на душе, — есть, спать, смотреть телевизор, встречаться с мужчинами, притворяться, врать самой себе и делать вид, что все хорошо. Ведь я сама бросила свое дитя на произвол судьбы. Теперь мне не нужно рассказывать, что такое настоящее горе. Теперь я знаю это непонаслышке.
— Хорошая погода, — напомнил о себе американец и потрепал меня по плечу.
Я подняла голову и увидела, что дождь прекратился, ветер стих и выглянуло солнышко.
— А это точно мебельный магазин? — спросила я.
Он расплылся в улыбке, галантно продемонстрировав блистательную фарфоровую челюсть, чем натолкнул меня на мысль о том, что в Америке и вправду все смеются по поводу и без него.
— Магазин занимать второй этаж. А первый — бар.
— А может, тут рядом есть еще один мебельный магазин?
— Есть, но он не рядом. Нужно пройти.
— Сколько?
— Что?
— Я говорю, сколько нужно пройти?
— Километров пять.
В этот момент входные двери распахнулись и на пороге появилась растрепанная и промокшая Галина с плетеной корзиной в руках. Я бросилась навстречу.
— Поосторожнее, Динку разбудишь! — не на шутку перепугалась она.
— А ты почему так долго?! Тут идти ровно пять минут. Где тебя черти носили?
— Ты видела, какой был дождь?
— Видела. Ну и что?
— Ничего. Если бы я в такой дождь с ребенком пошла, у малышки уже было бы воспаление легких.
— Так дождь черте когда пошел, а что ты делала до этого?
— Я кормила ребенка.
— Где? — уже тише спросила я.
— В одной забегаловке. Динка проснулась и начала кричать, что мне оставалось делать? Пришлось ее накормить.
— Ну и чем ты ее накормила?
— Конечно, смесями, чем же еще…
Я подошла к корзине и тихонько приподняла марлю. Малышка мирно покапывала. Рядом с ней лежала бутылочка со смесью, закутанная в небольшое столовое полотенце, в ногах — уже распакованная пачка памперсов.
— Вот и памперс новый надела, — продолжала оправдываться подруга. — Она еще навалила целую кучу. Девчонка растет прямо на глазах. Ходит по большому, как хороший мужичок.
— Сам ты мужичок, — рассмеялась я и протянула руки к корзине.
— Ты чего?
— Ничего. В конце концов это мой ребенок, я хочу сама его нести.
— Послушай, а к тебе братки на хвост не сели?
— Они вообще не обратили на меня никакого внимания.
— Это хорошо. А то я уже подумала…
— И что ты подумала?
— Я подумала, что ты меня продала.
— Дура, ты. Дура. Ничего ты так и не поняла.
— Поняла. Еще как поняла, — счастливо улыбнулась я, прижимая корзину к груди.
— И что же ты поняла?
— Я поняла то, что ты настоящая подруга и что я очень сильно тебя люблю.
— А еще?
— А еще, что я беру все свои слова обратно. Бее до единого. Клянусь. И прошу у тебя прощения за то, что могла в тебе усомниться. Ей-богу, прости.
— Прощаю, — Галина слегка приобняла меня за плечи и прошептала: — Знаешь, когда мы с Динулькой приедем к тебе, я сделаю все возможное, чтобы вернуть все на свои места. Я верю, настанет время, когда я стану для тебя не только подругой, но и самым настоящим другом, а может быть, и кем-то более близким.
Спасибо тебе за все, что ты для меня делаешь. — Я совершенно успокоилась и подмигнула не сводящему с нас глаз американцу.
— А это что за супермен? — ревниво спросила Галина.
— Это Сэм.
— Какой еще Сэм?
— Самый обыкновенный. Я с ним познакомилась, пока ждала твоего возвращения.
— Хорошенькое дело! Получается, тебя вообще ни на минуту оставить нельзя. Пока я кормила голодного ребенка, подмывала его грязную ташку и меняла ему памперс, ты не теряла времени даром и завела интрижку.
— Это была не интрижка, а разговор по душам. Я уверена, что Сэм не понял и половины из того, что я ему рассказала. У него же свой, американский, ум, который никогда не постигнет русскую душу.
— И нечего ему ее постигать. Твоя душа должна быть открыта только для меня. А для всех других это должны быть самые настоящие потемки. Господи, Галька, какая же ты ревнивая…
— С тобой разве возможно быть не ревнивой, — тихонько рассмеялась она. Затем стрельнула в сторону американца взглядом, полным ненависти, и, взяв меня за руку, направилась к выходу.
Галина остановила такси, сказала одно-единственное слово: «Аэропорт» и протянула таксисту какую-то купюру.
— Пора прощаться. До отправления самолета осталось не так много. — Она смотрела на меня глазами, полными слез.
— Галя, ты это серьезно?
— А как же Динка?
— Давай корзинку мне. Теперь о Динке буду заботиться я.
— Ты?
— Ну и не только я… А еще та женщина, о которой я рассказывала. Ну что ты стоишь, как умалишенная?! Время идет. Уже деньги капают. Таксист счетчик включил. Мы же уже с тобой тысячу раз все обговорили. Опоздаешь на самолет.
Я стояла как вкопанная, вцепившись в корзину:
— Галина, а может, мы все переиграем?!
— Что именно?
— Я же сказала — все.
— Говори прямо! Что ты ходишь вокруг да около! — Галина заметно нервничала.
— Я и говорю. Поедем в аэропорт, сдадим мой билет, а две недели я поживу у этой женщины вместе дочерью?
Ольга, но я уже просто устала тебе объяснять, что это очень опасно. Ты даже не представляешь, насколько опасна твоя затея. Если ты остаешься, ты ставишь под угрозу не только свою жизнь, но и жизнь этой маленькой девочки. Сейчас ты думаешь только о себе и о своей боли, но совершенно не думаешь о ребенке. Это эгоизм. Понимаешь, самый настоящий материнский эгоизм!
Я бросилась на шею к своей подруге, она крепко меня обняла.
— Ну все, прекрати, а то уже вся улица смотрит, — шепнула Галина. — Садись в машину и езжай. Зайдешь в зал регистрации, подойдешь к той секции, где идет регистрация на Москву. Все остальное ты знаешь. Деньги и ключи от квартиры у тебя есть. За дочь не переживай. Она в надежных руках, — сказала она, забирая корзину.
— Господи, но почему же так быстро… Я хочу еще побыть с ней…
— У тебя с твоим ребенком впереди целая жизнь. Тебе нужно его на ноги поставить, а это нелегкое дело. Ты должна быть очень терпеливой, мудрой, рассудительной женщиной. И немедленно прекрати плакать. Ты вызываешь подозрение. К нам может подойти полицейский и поинтересоваться, что происходит и что там у нас в корзине. У нас же вообще нет никаких документов на ребенка! Нас могут арестовать. Само по себе подозрительно, что мы не возим его в коляске, а носим в корзине.
— Ты только ее береги! — сказала я, с мольбой глядя на Галину. — Слышишь, береги. Никому не давай в обиду.
— Можешь быть уверена. Не дам.
Когда такси тронулось, я высунулась по пояс в окно и закричала:
— Слышишь, береги малышку! Как зеницу ока!!! Ты мне поклялась! Помни про женскую солидарность! Учти, мне без нее не жить! Понимаешь, не жить!
— Все будет хорошо!!! — донеслось до меня.
Силуэт высокой женщины с мужиковатыми повадками становился все меньше и меньше, а вскоре исчез совсем.
Назад: Глава 15
Дальше: Глава 17