Глава 35
Руммейт Евлампий. Блохи в доме. Мансарда, велосипеды. Кино и порошок.

Женя сказал, что его друг, у которого уже есть вид на жительство, развелся со своей датской женой и теперь собирается снять квартиру. Ему были нужны деньги и «руммейты». Он уже присмотрел себе хату, довольно далеко от центра, поэтому недорого. Я ужасно обрадовалась. Даже когда выяснилось, что этим другом является Евлампий, радость не хотела никак покидать меня.

Был там у нас один пожилой хиппи, с плешью и животиком, лет тридцати пяти. Бухал с нами пиво на пешеходке и учил молодежь жизни. Звали его типа Евлампий. Типа забавная кличка. Как-то пили мы на одной площади в Копенгагене. Сначала долго обсуждали возможность стать «гражданином мира», порвав на хуй свой паспорт. Евлампий упрекал нас, молодых анархистов, в недостаточной решительности. Наконец кто-то сказал, что это не прикольно – сидишь все время в одной стране без документов, тоже мне гражданин мира! Потом все уже изрядно напились и стали громко спорить, предлагать свои версии «мира без границ». Разбились на группки, и Евлампия никто не слушал. Он нервничал и, пытаясь обратить на себя внимание, заорал страшным голосом: «Б-ть!» Все с изумлением оглянулись. И мне показалось смешно в этой минутной тишине запрыгнуть на каменную тумбу и театрально выкрикнуть: «Я здесь!» Все очень смеялись. А он поверил. Посмотрел на меня взглядом хищного паука и вечером решил зайти в гости. Уже из-под двери пахло алкоголем. На мой вопрос: «че надо?» я услышала, что бедняга опоздал на поезд и теперь ему негде ночевать. Почему-то мне его было не жаль. И я не открыла. А поднялась по ступенечкам наверх. Там в большой гостиной нашей виллы жил молодой датский певец, хрен знает как его звали. В эту ночь у него в комнате шли съемки нового клипа. Толпились люди, горел свет, играла музыка. Поэтому никто не слышал нескончаемый звон в дверь. Может быть, он и правда опоздал на поезд? Среди ночи звон прекратился, и я вернулась в подвал спать. Евлампий с тех пор меня ненавидел.

Я крякнула, как уездный крестьянин, и махнула рукой. Вариантов было не много. Хата оказалась микроскопической двушкой на первом этаже. Евлампий тоже был не слишком рад – явно не мог мне простить бесчеловечного обращения. Мало того, прямо у входа он прочитал мне нотацию, что нехорошо при живом муже менять бойфрендов, как перчатки. Я попросила его пойти на кол. Еще немного – и мы подрались бы. Отличное начало! Женя вмешался и резонно заметил, что нам все равно придется жить рядом, поэтому лучше полюбить друг друга прямо сейчас. Евлампий пытался полюбить меня еще раз, когда Жени не было дома, буквально через пару дней после ссоры. Мне пришлось выйти на улицу и болтаться там до самого вечера. Потом вернулся Женя, и я попросила его поговорить с другом. Больше Евлампий ко мне не подходил, но напряжение, как электричество, сопровождало наше трио.

Зато появился дом. Я мечтала о кошке. На новоселье. Чтобы был уют. Поэтому мы пошли в зоомагазин и купили водяную черепашку. И лоханку а-ля «бассейн с пальмой». Ночью она стучал костяным брюхом по пластмассовому холмику под пальмой, озиралась и щелкала клювом. Чем не кошка? Нам с Женей досталась отдельная комната с матрасом на полу. Евлампий спал на столе в гостиной. Он утверждал, что ему так очень нравится. На полу спать действительно было прохладно и сыро, все-таки первый этаж. А отопление – это для слабаков, нужно экономить.

Не удивительно, что что-то мешало мне спать. То ли грохот панциря, то ли храп Евлампия. Или комары? Я почесалась, потом еще раз. Включила свет. Проснулся Женя. Комаров не обнаружили и легли снова. Но я продолжала чесаться. Вдруг у меня чесотка? От ужаса я подскочила и опять зажгла свет. Кто-то мелькнул на белой простыне и все прекратилось. Тут же прошла чесотка. Женя пошел курить. Я выключила свет и опять начала чесаться. Включила. Кто-то подпрыгнул и замер. «Мать вашу, блохи!» – догадалась я. И стало как-то невыносимо грустно. Я села и заплакала. Мало мне напастей! Теперь еще блохи! Только все начинает налаживаться, обязательно какая-то глупость! Я тогда не знала, что вся жизнь состоит из таких приливов и отливов глупостей. Теперь блохи уже вряд ли доведут меня до слез. Проснулся Евлампий на столе. И изрек, что блохи – это наказание нам за наши прелюбодейские грехи. Я предложила ему поменяться кроватями. И мы опять полаялись. Остаток ночи мы курили и спали при включенном свете. Утром Евлампий принес какой-то аццкий пестицид и все им облил, включая матрас. Еще одну ночь мы провели с сигаретами в зубах и сидя за столом. Матрас высох, блохи умерли, но черепаха покрылась какой-то паршой. Зеленый панцирь подернулся художественной патиной. Мы долго думали, что делать. Нести черепаху к датскому ветеринару было для нас серьезным ударом по бюджету. И я попросила Женю отнести ее обратно в зоомагазин. Там ее брать отказались, предложили карантин, за который нам нужно было доплатить около 500 крон. Поэтому Женя зашел в другой зоомагазин и, не ведя никаких дипломатических переговоров, подкинул нашу проблему в общий аквариум. Вместе веселее! Там ее найдут и вылечат, выхода не будет. Я вспомнила про детей-подкидышей и поняла, как себя чувствовали их родители. Мы выпили с горя. Обсудили, что такое понятие, как «выпить с горя», есть только о русских. В эту ночь нас блохи не беспокоили. Но потом адаптировались к пестициду и пришли снова.

Мы, не долго думая, вернулись в лагерь, оставив Евлампия бороться с наказанием за наши грехи. Пара ночей в лагере – и нам пришлось опять искать выход. И позвонить Петеру. Я лично других эффективных телефонов не знала. У него освободилась мансардная комната: 2000 крон! Правда, всего на пару месяцев. Раньше я бы ни за что такую дорогую комнату не сняла, я даже не знала о ее существовании. Но Женя сказал, что мы справимся. Мы переехали. Женя тут же подвизался чинить велосипеды Петеру. Чинил он их не очень хорошо, но Петер был уверен, что все русские знатные чинильщики. Он путешествовал по Транссибирской магистрали и она отложилась у него в памяти этим выводом. «Вы, – говорил он, – создавать новое не очень хорошо умеете, но если что-то ломается, не выбрасываете, как мы, а чините. Цените вещи. В любом состоянии вещь можете починить, из праха буквально, воссоздать». Женя воссоздавал велосипедные колеса из восьмерок, а Петер продавал эту рухлядь по объявлениям. Бизнес не пошел. Восьмерки не слушались Женины тонкие пальцы. Но у нас был настоящий sweet home. Клетчатый плед, не нажатый вовремя курок… Я не могла поверить, что все ок. Раза два, втихаря от Жени, я звонила Саше из любимых телефонов-автоматов. Жене я говорила, что мне надо побыть одной, погулять. А Саше – что у меня все нормально. Есть определенные запары, но все ок. Что живу я у друзей и мне теперь тут болтаться еще полтора года минимум. Саша с сомнением в голосе, предлагал вернуться. Ведь полтора года – это что вообще? Как? Но я лихорадочно отвечала: «Нет-нет-нет! Пока я возвращаться не готова!» Если бы Саше кто-то сказал о нас с Женей, я была бы счастлива. У самой у меня язык не поворачивался. Ну и… вдруг это не серьезно? Как поступил бы на моем месте мужчина? Тем более здесь, на мансарде, наше счастье было ограничено двумя месяцами.

Вскоре откинулся Алекс. Мы встретились около кинотеатра, чтобы я отдала ему его часть своего социала. Мы были с Женей, Алекс опаздывал. Потом появился с девушкой, но, не дойдя до нас метров двадцать, поцеловал ее в щеку, и она растворилась в толпе. Женя вышел с ним покурить. Вернулся волшебный. Алекс был добр и угощал. «Доп» обычно курили с фольги, ради экономичного и эффективного использования. Ну, те, кто не колол его по вене, ради еще большей экономии. Когда Алекс выходил из тюрьмы, он был «чистенький» и еще пару месяцев курил с фольги вместо инъекций. А сегодня он был богат. И они нюхали его через мелкую банкноту в сто крон. Алекс и раньше предлагал мне попробовать, часто и настойчиво. Но я отказывалась наотрез, наотмашь, негодуя. Но теперь, когда Женя тоже был в деле… Я вынюхала в туалете кинотеатра микроскопическую понюшку коричневого порошка. И ничего не почувствовала. Я старалась представить себе, что меня «прет». Старалась уловить оттенки настроения. Но тщетно. Понюшка была декоративной. Оставалось делать вид и поддакивать друзьям: о да, класс! В кино мы не пошли, пожалели денег на идиотскую кинокартину на датском. Надо сказать, что в ту пору в датских кинотеатрах выбора не было. Один и тот же фильм шел по месяцу во всех кинотеатрах. Чтоб все успели. Мы не стали. И пошли гулять. По дороге мы обсуждали все плюсы и минусы порошка. В общем и целом. Алекс утверждал, что главная прелесть в том, что весь мир становится твоим. Ничего не раздражает, и не кажется досадным. И светофоры зажигают тебе зеленый свет вовремя, как только ты подходишь к переходу. Я чувствовала полнейший абсурд всего сказанного, но светофоры, сука, действительно зажигались вовремя. Потом, несколькими годами позже, в Москве, практически попав под машину, будучи уже в полную муку под медленным, я поняла, что в Дании светофоры всегда зажигаются вовремя. Там стоят датчики на пешеходов, а машин так мало, что теория Алекса работала безотказно. Мы как следует нагулялись по белым полоскам на асфальте. Кажется, наша траектория пролегла по всем пешеходным переходам центральных улиц Копена. Так я попробовала. И сказала себе – говно. Так все говорят первый раз. Пока это говно еще не успевает встроиться в твою допаминовую систему, тебе кажется, что этот тупой кайф прост как 2х2. Тебе кажется, что такую фигню легко контролировать. И ты удивляешься, что эти торчки-уроды висят на нем годами и не могут слезть. Принято думать: просто слабые люди, че уж там! «Пи-пи, – сказал мышонок, – пойду изнасилую кошку!» Великое и могучее Говно нельзя недооценивать. Это демоническая субстанция, достойная уважения и страха. Так что, прошу расценивать все сказанное о нем выше, не как идиотскую «пропаганду», а как искреннее предостережение. Вспоминая о том, как охали про наркотики бабушки у подъездов и прочие непосвященные товарищи, к которым не было никакого доверия, я решила, что нужен рассказ изнутри о том, как коварен «медленный». Как этот демон постепенно заманивает в полное рабство молодых дурачков с комплексом неполноценности, которым постоянно хочется быть круче, чем они есть. Потому что знаю. Все, я сказала.