Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Ирка и привела меня к Фокусу в первый раз. И в тот первый раз я увидела там девушку Сашу. Они стали моими любимыми подругами. Малолетняя и великовозрастная. Саше исполнилось тридцать лет. Это был какой-то рубеж, после которого уже не живут. Во всяком случае, счастья в жизни больше нет – это точно. Что и доказывала мне Саша всем своим существованием.
Она была питерская, во-первых… Вообще-то за границей это очень чувствуется – из какого города ты приехал. Мы там когда знакомились, сначала говорили имя, а потом город. Москвичи и мурманские как-то удивительно подходили друг другу и по темпераменту, и по какой-то системе ценностей. А питерские были отдельно, они же снобы. Отдельно стояли и ростовские, особнячком держались. Они вообще все были отпетые, хуже, чем москвичи. Всех остальных тварей было по паре, не больше. Питерская Саша сидела в тусовке у Фокуса, и получала люлей от какого-то доброго человека, мне неизвестного, за то, что сломала ему гитару. Я сразу, заглянув в новые гости, попала в какую-то дикую историю с гитарой, которую кто-то кому-то дал, и кто-то какую-то струну порвал, и теперь по всем понятиям должен за это платить или чинить… На что Саша, разводя лапками, говорила, что она бы с радостью, но у нее совсем нет денег и она ничего не может сделать. При этом безудержно хихикала себе в бороду, как будто ей одной был очевиден абсурд этой ситуации. Так я и запомнила ее. Думаю: ничего себе, я бы сразу ушла и дверью хлопнула, а она сидит и ржет. Не помню, как мы подружились, но она была очень интересная девка. То есть, она была уже старуха, на которой можно поставить крест. Но ей все было по колено. И всегда весело. И непонятно, чего это она куда-то ломанулась в таком возрасте, какое-то счастье пытать? И все спрашивали: «Саша, а почему ты одна? У тебя есть бойфренд?» А она все время говорила: «У меня был бойфренд в Питере, его звали Вася, и я с ним рассталась. Он торчал на черном, ничего не хотел, поэтому я ё-нула его гитарой по голове и уехала». Все вокруг Саши было связано с гитарами. Потом она опять где-то раздобыла гитару и начала петь на пешеходной улице. Причем, пела романсы. У нее был абсолютно невыстроенный вокал. Она никогда этим раньше не занималась. Но так как романсы – немыслимая экзотика для датчан, на пешеходке ей всегда кидали много денег. У нее даже были деньги на вино. Она даже отдала тому потсу за порванную струну. И вообще, она такая была очень по-питерски щепетильная. За что и вызывала мое уважение долгое время.
Саша прошлась там по всем стадиям. Она сначала «сдалась» и жила в лагере для азюлянтов под названием Конгелунген. Это очень красивое место. Экологический заповедник. Были заливы и море, кипарисовые аллеи, валуны и крики птиц…
Конечная остановка автобуса, но не очень далеко от Копенгагена, что и позволяло нам с ней общаться.
Я была у нее пару раз в гостях. Лагерь был семейный, и там были абсолютно разные люди. Мне запомнилась одна пара, у которых была девочка с онкологией, и они пытались добиться вида на жительство, чтобы получить бесплатное лечение от государства. И мы все были уверены, что им дадут… Но им не дали. Не было формального повода. Они были не евреи и не сексуальное меньшинство. И они повезли девочку обратно в Саратов. Или в Пензу. Не важно.
По какой телеге косила Саша, я даже не помню. У нее была не очень хорошо простроенная версия, поэтому все так и ждали, что ее депортируют. Но время шло, а о ней не вспоминали. Было понятно, что рано или поздно они это сделают. Просто не было повода дать ей ВНЖ, но и для отказа не хватало материала.
Она не воровала. Она зарабатывала на пешеходке песнями. Я даже ей написала одну песню: «Я плыву на лодке утлой в море красного вина…», это точно была ее песня. Она даже ее исполнила на пешеходке пару раз. У Саши была кличка Джойнт. Со всеми вытекающими. Она даже когда-то пробовала ЛСД и нам рассказывала об этом. Но мы-то знали, что это было просто питерское PSP.
Была она очень странной внешности, как ей говорили датчане – похожа на белую гренландку. То есть это, наверное, какая-нибудь смесь питерских белокожих людей со скуластыми бурятами. В ботинках Vagabond и с короткой стрижкой. Красотка. Но она нам казалась уже старой и бесперспективной. Было понятно, что она уже больше не встретит своего Васю. Нет, конечно, в нее можно было влюбиться. Какие-то мужики за ней ухаживали, но все эти романы были обречены изначально.
Потом с ней жил чувак, которого мы все обожали. Он такой был худой, похож на индейца, из Уфы. Он тоже жил в этом лагере, и его звали Феликс, уже за одно это его уважали. Он все время молчал и много читал. Он не воровал, не тусил. Он был старый, независимый и умный. Бывший физик-ядерщик и радиотехник-любитель. Но и он сторчался потом. Они спелись с Сашей. И было бы все очень красиво, если бы не было некрасиво сразу. Они начали делать набеги на местные датские огороды, резали маковую соломку. Их ловили и ругали. Полиция недоумевала – зачем они воруют цветы у старушек? Они варили из опийной соломки какую-то бурду и ругались потом, как два старых педика: кто больше себе вдул и на каком основании. Короче говоря, они проторчали вместе полгода и разбежались. Феликс заторчал по-черному, а Саше – хоть бы что. Она соскочила. Бессмертная. Пока они были вместе, Саша научила всю ростовскую молодежь трескаться маком. В итоге юный Женя залез в городской ботанический сад, нарезал там этой соломки и наварил из нее ханки. А мак оказался какой-то декоративный, специального сорта. Парню сделалось плохо прямо в лагерной столовой. Вместо того, чтобы донести свои тарелки до комнаты, он там начал биться в конвульсиях и пускать пену. Стаффы его быстро отправили в скорую, промыли и откачали. Это был привет от Саши.
А Сашка честная была. Она даже одно время пыталась выйти замуж за кого-нибудь, была такая идея. Но, как правило, от хахалей она убегала на первом свидании. Говорила: «Мне надо в туалет», как это бывает у девочек, и из туалета не возвращалось больше. А потом приходила ко мне, держась за сердце, охая… а у нее был еще такой хриплый смешной голос, и она рассказывала: «Ты не представляешь, такой мудак попался, еле ноги сделала. Но я потрогать успела… такооой большой!» Когда я гостила у нее в Конгелунгене, мы упились с ней красным вином, и уже ночью она сказала, что есть идея: я могу остаться спать на ее кровати. А она пойдет в мужской корпус, там есть один черный чувак, который ей давно нравится. Сейчас или никогда. Я удивилась, но не сильно. Идея была хороша еще и тем, что не пришлось бы спать валетиком или ставить ночью палатку в лесу за лагерем. Она ушла, я тут же заснула, но была разбужена через пять минут. Они пришли вдвоем – выпить остатки вина. Пришлось пить с ними. Заговорили о мечтах и тайных желаниях. Я призналась, что втайне мечтаю научиться танцевать стриптиз. Они оживились и стали требовать исполнить его для них. «Хотя бы разок попробуй! Мы – благодарные зрители!» И я втопила. Первый и последний раз в своей жизни. Наверное, это было дико. Я девушка резкая и двигалась довольно бодро, под энергичную музыку. Публика орала: «Помедленнее!» Когда я закончила, они целовались. Я отдышалась и сказала, что ложусь спать, а им пора обратно – в мужской корпус. Я тут же заснула, но через пять минут была разбужена. Саша вернулась спросить – не хочу ли я к ним присоединиться? Черный друг велел спросить. Я ответила «нет», а Саша, пробормотав: «Я почему-то так и думала!», ушла. Я тут же заснула, но… Саша вернулась и, раздраженно матерясь, плюхнулась спать со мной валетиком: «Мы поругались!»
Замуж она так и не вышла. И в какой-то момент я запасла ее за тем, что у нее очень близкие, даже нежные отношения с моим бойфрендом. Я стала наблюдать издали. И что-то мне все меньше и меньше это нравилось. Дело в том, что они стали разговаривать часами, вызываться вместе что-то сделать и спрашивать друг о друге, когда приходили ко мне. Обычная такая духовная близость. А встречались все у меня дома, естественно, потому что другой такой малины в городе просто не было. Я не уверена, что между ними что-то было. Даже если и было, они не признались бы никогда. И вот однажды я пришла домой, а там сидит Саша и ждет: «А где твой Саша? Когда он придет?» И я решила, что больше терпеть не намерена. Незачем искать доказательства тайной связи, если достаточно уже того, что явно. Я ее выгнала и сказала: «Все, Саш. Я, конечно, понимаю, что у вас платоническая любовь. Как хочешь к этому относись, но я ревную. Для меня это – хуже, чем секс. Я не так часто вижу своего молодого человека, он не так много уделяет мне времени. А терпеть еще то, что он тратит его здесь на тебя, я не буду. Поэтому если хочешь, можешь с ним дружить и дальше, но не у меня дома. А вообще, мне было бы стыдно так поступать, если бы я была бы твоей подругой. До свидания». Вероятно, я была не права. Но я решила не доводить ситуацию до открытого перелома. И выстрелила без предупреждения. Саша очень расстроилась и сказала, что у нее больше никого нет в городе, кроме нас. Это была правда. Она сказала, что они просто друзья. Но раз так, то она пошла. Я думала – она обиделась. Переживала, но, честно говоря, я была уверена, что увижу ее через пару дней. Может быть, мы поссоримся, но потом объяснимся. И попросим прощения друг у друга. Но это был конец. Не только конец нашей дружбы, но Сашиной истории в этой стране. Она села на паром и уехала. Да, там был паром. Из Дании в Швецию. Странная такая вещь… Какой-то портал в иномир, который был рядом, но воспользоваться им решались единицы. Этот паром практически никогда не досматривался и не проверялся. Туда очень легко было попасть без документов. Граница между Данией и Швецией уже тогда была очень условная. Две эти страны, как Россия и Украина: в таких же братских и раздражающих друг друга отношениях. Иногда они воевали друг с другом. Но чаще ездили туда-сюда жениться и работать. И у них даже язык похож – они могут при желании понимать друг друга без перевода. Там была какая-то локальная таможня или пункт контроля, но все просто спокойно проходили мимо. Главное, спокойно. Но иногда иностранцев выцепляли метким взглядом датские погранцы и спрашивали документы. Иностранцы – это мы. Погранцы – обычная полиция. Та же, которая у нас на вокзалах шмонает приезжих. Они же как-то выкупают, что это – идет не москвич, и даже не очень русский. Точно так же по нам было видно, что мы – не датчане. И нас могли остановить для проверки документов. Но были люди, у которых было больше шансов: у блондинов, например, или у тех, кто долго жил в Дании… А Саша была похожа на гренландку, и ее никто не остановил. Гренландцы – они совсем не блондины, но гораздо больше – датчане, чем мы. На этом пароме Саша уехала в Швецию, а из Швеции – в Англию. Дальше следы ее потерялись. В общем, я по ней очень скучаю. И если она в чем-то виновата, то я давно ее простила. Но она – вряд ли. Я же ее выгнала! Хотя обидела меня – она. Парадокс.
Не знаю, как она нас нашла потом, но однажды из Англии пришло письмо. Всем нам, всем троим, и мне тоже. О том, что в Англии ей очень нравится. Особенно я запомнила то место, что ей нравится размеренная жизнь и что каждое утро под ее дверью кладут бутылку с молоком и газету, несмотря на то что она не англичанка. Потому что в Дании у нас у всех было ощущение, что мы люди третьего сорта. Что мы должны еще завоевать какое-то уважение или доверие местного населения, выучить язык, подтвердить IQ, показать кредитную историю, выслужиться и сдать анализы на вши. А этого нам делать, конечно, не хотелось. Ведь мы – маленькие, вонючие, но очень гордые птички.
Войти с помощью соц. сетей: