Комментарии
В Толстом последних лет жизни особенно поражает всегда присущее ему свойство: способность начинать все заново — даже после величайших своих достижений, готовность вечно искать и, как писал он в одном из писем своей молодости, «рваться, путаться, биться, ошибаться… и вечно бороться и лишаться». Интересно, что, перечитывая в 1910 году это письмо-«о том, что жизнь труд, борьба, ошибка», — Толстой заметил: «…теперь ничего бы не сказал другого» (т. 58, с. 23).
Подобно тому как жизнь человеческая, по мысли Толстого, требует честного искания и полного напряжения всех сил до последней минуты и общий смысл ее будет виден не самому человеку, а другим, так и творчество его — это неостановимый процесс, в котором не отыскать итоговой точки. «Как ни стар, как ни болен, как ни много, как ни мало сделал, — пишет Толстой В. Г. Черткову 17 февраля 1890 года, — все твое дело жизни не только не кончено, но не получило еще своего окончательного, решающего значения до последнего издыхания. Это радостно, бодрительно» (т. 87, с. 10).
Несмотря на краткие периоды нездоровья, упадка сил, Толстой по-прежнему духовно деятелен, упорен в работе, умственно свеж. Удивительна и его открытость всем тревогам времени, способность отзываться на все.
Конец века. Только что завершено «Воскресение» — роман, вобравший в себя, казалось, все, что волновало Россию на пороге грядущего столетия, а его автор уже во власти новых планов и замыслов. Еще продолжают уходить к издателям густо испещренные характерной толстовской правкой корректуры «Воскресения», еще впереди бурные споры о смысле романа, о судьбах его героев, но написанное уже представляется Толстому слишком условным, литературно упорядоченным, отстоявшимся. Толстой и прежде говорил: «Форма романа не только не вечна, но она проходит. Совестно писать неправду, что было то, чего не было. Если хочешь что сказать, скажи прямо» (т. 52, с. 93).
Его притягивают новые ситуации и персонажи, новые формы повествования. Главное же — успеть пробиться, мимо второстепенных «художественных глупостей», к самому важному, насущному: как жить, во что верить, как освободиться от путаницы обманов, захлестывающих человека. «Мне в руки дан рупор, и я обязан владеть им, пользоваться им, — записывает Толстой в Дневнике 1909 года. — Что-то напрашивается, не знаю, удастся ли. Напрашивается то, чтобы писать вне всякой формы: не как статьи, рассуждения и не как художественное, а высказывать, выливать, как можешь, то, что сильно чувствуешь» (т. 57, с. 9).
По разнообразию и смелости замыслов, над которыми Толстой настойчиво работает в 900-е годы, по широте и важности вопросов, им поставленных, завершающее десятилетие похоже на многообещающее начало нового периода.