Книга: Француженки не любят сказки
Назад: Глава 11
Дальше: Глава 13

Глава 12

 

 

Возможно, ему просто нравятся романтические приключения, думала Джейми, поглядывая на огромного мужчину, который шел рядом с ней, крепко сжимая ее руку. Может быть, ему нужно все это – не только роскошный секс, но еще и чье-то преданное сердце, рвущееся из тела во время этих прогулок по набережной Сены. Возможно, если бы Кэйд было интересно купить секс в его офисе, он точно так же гулял бы с ней вдоль Сены, с такой же нежной улыбкой.
Возможно, он точно так же держал бы ее за руку, будто человек, который ни за что на свете не отпустит ее, лишь только если ему отрубят руку.
Возможно, у него это просто инстинкт: он любит упиваться похвалами очередной своей поклонницы, лежащей у его ног.
Она посмотрела на большую руку, покрытую множеством мелких шрамов, так крепко сжавшую ее пальцы. Потом посмотрела на него.
Он улыбнулся ей с высоты своего роста и тут же отвел взгляд. Ей даже почудилась робкая улыбка на этом грубом лице, лице «плохого парня».
Он ничего не говорил, но мужчине, гуляющему по весеннему Парижу, и не нужно ничего говорить. Лучше молчать. Лучше просто наслаждаться прохладным ветерком с реки, который шевелит косматую черную шевелюру, смотреть на мосты, перекинутые через столетия, на молодую зелень деревьев на набережных. Вечера становятся все длиннее. Солнце еще только садится, окрасив полоски облаков розовыми, золотыми и лиловыми красками. Небо над головой голубое, чистое, весеннее. Кажется, полмира влюблены друг в друга; пары гуляют вдоль Сены, держась за руки. На краю заката, на западе, в стороне от розовато-лиловой реки высится Эйфелева башня, окутанная сероватой дымкой.
– Ты все-таки тут гостья. Есть место, куда тебе хотелось бы пойти? – нежно спросил он.
Она жила в Париже уже три месяца, да и прежде бывала не раз, но никогда не гуляла за руку с таким мужчиной.
– Мне очень нравится гулять вот так, как сейчас.
Он еще крепче сжал ее руку.
Он привел ее к Лувру и мосту Искусств. Они стояли на пешеходном мосту рука об руку и смотрели, как садится солнце. Неподалеку играл джаз; двое влюбленных обнимались, прижавшись к цепи. По всему мосту висели разноцветные замки; группа студентов со смехом и криками откупоривала пиво и вино. Вокруг них бурлили жизнь и любовь, но Джейми и Доминику на какой-то момент показалось, что они совсем одни, только она и он.
Когда на небе померкли розовые краски заката, засверкала мириадами искр Эйфелева башня, предвещая прекрасный вечер и приковав к себе всеобщее внимание. Они молча смотрели на нее, но теперь Доминик обнимал Джейми за плечи и крепко прижимал к себе. Через минуту он поставил ее впереди себя, чтобы она прислонилась спиной к его груди, и укрыл ее полами своей куртки. Он по-прежнему молчал, просто обнимал ее на мосту, глядя на искрящуюся башню. Она чувствовала ягодицами, что он возбужден, но он ничего не говорил об этом и даже не прижимался к ней бедрами. Просто стоял и смотрел на огни, обняв ее большими руками.
Когда искры померкли, осталось привычное ночное убранство башни, более красочное и элегантное, чем вечернее платье любой кинозвезды. Доминик вздохнул и какое-то время стоял неподвижно.
– Вероятно, ты очень сильно проголодалась после таких физических нагрузок, – сказал он потом. – Позволь мне накормить тебя.
У нее что-то затрепетало в животе от его слов. Позволь… Позволь мне накормить тебя.
Ей хотелось спросить, почему он отправился с ней на прогулку, почему хочет быть с ней, но она не могла, ведь они едва знают друг друга. Так что она могла лишь принимать его внимание – или отказаться от него.
И все эти дни она принимала его внимание.
Он прошел с ней через двор Лувра, мимо сияющих огнями фонтанов и Пирамиды и горстки мальчишек, выделывавших немыслимые прыжки на роликах. Потом свернул на северо-восток и остановился возле ресторана, из окон которого лился теплый свет. Перед ними стояла еще одна пара, а ресторан был полон посетителей, но едва Доминик шагнул через порог, как его заметил мужчина, спускавшийся в зал из кухни.
– Разумеется, вы не позаботились о том, чтобы зарезервировать себе столик? Вы никогда не думаете об этом.
Джейми постаралась не придавать значения словам «вы никогда не думаете». Они уселись за столик, которого не было еще пару минут назад; он был такой маленький, что они с Домиником буквально прижались друг к другу. Впрочем, мужчина может прийти в ресторан в самых разных ситуациях – с друзьями, семьей, даже один. Не обязательно с красивой женщиной.
Доминик улыбался ей через крошечный столик и явно был доволен собой.
– Ты согрелась? – спросил он. – Тебе тут нравится?
А она немного забыла о словах «вы никогда». Возможно, он ужинал тут и прежде, но сегодня выбрал этот ресторан на ее вкус. Во всяком случае, как он его понимал.
– Ты, вероятно, слыхала о шеф-поваре Даниеле Форе, – сказал он. Конечно, слыхала. Всего лишь пару дней назад она обедала с Кэйд, Сильваном, Филиппом и Магали в более крутом ресторане Даниеля Форе. – Я начинал у него. Он один из лучших людей на свете. – Дом сказал это твердо, тоном, не терпящим возражений. – Но я не знаю, известно ли широким слоям клиентов, что у него три ресторана. Самый известный он предназначил для людей искусства, другой – для буржуа, а вот этот, – Дом усмехнулся, – для пролетариев. Довольно-таки незамысловатая еда… но в его стиле.
Я люблю тебя. Потребность сказать ему это росла в ней, будто гигантский воздушный шар, делалась все больше и больше, вытесняя все остальное. Наконец она испугалась, что если откроет рот, то сможет сказать только это.
На мосту, когда она стояла между его телом и сверкающими огнями Парижа, ей хотелось повернуться к нему, потереться лицом о его грудь, спрятать на ней лицо. Но разве можно говорить это сильному мужчине? Тем более что ей нечего ему предложить после двух свиданий, кроме груза своей любви, которая прилипнет к нему цепкой лозой. Нетрудно догадаться, что она родилась, чтобы вести паразитическую жизнь, горько подумалось ей. Использовать землю и других людей ради собственных надобностей…
Она уставилась на стол и старалась дышать ровно и медленно, чтобы взять себя в руки. Слова, написанные на бумажной салфетке, расплывались перед глазами: «Я такой, какой я есть… Я люблю того, кто любит меня, и не моя вина, если это не всегда одно и то же. Я создан для радости. Чего еще ты хочешь от меня?» Превер. Шеф явно любил поэзию.
– Что с тобой? – спросил Доминик.
– Все хорошо, – ответила она. Даже замечательно! Если бы она могла пройти сквозь эту стену, если бы могла снова стать женщиной, которая спасает мир, удержала бы она его тогда? Может ли вообще избалованная принцесса, которая мнила себя спасительницей мира, но после его первого жесткого удара свернулась в клубочек, как зародыш, заслужить мужчину, который в двенадцать лет стал работать на скотобойне, но все-таки добился славы? Заслуживает ли она этого мужчины – его улыбки, его рук на своем теле, бутонов роз на грубом камне и его восхитительного шоколада? – Глупый стих. – Она отодвинула от себя салфетку.
– Мне он всегда нравился, – медленно возразил Доминик, словно не был уверен в своем вкусе.
Конечно. Возможно, это написано для него: «Да, я таков, и не моя вина, что я тебе нравлюсь. Чего еще ты хочешь от меня?» Она с трудом улыбнулась.
– Ты часто приходишь сюда и знаешь все стихи на сервировочных салфетках?
Он открыл рот, подумал и закрыл, проглотив то, что хотел сказать.
– Мы можем поменяться. – Он подвинул к ней другую салфетку.
Она подняла на него глаза. «Эта любовь такая неистовая, такая хрупкая, такая нежная…» Он пристально смотрел на нее своими угольно-черными глазами.
– Вы выбрали? – спросила их приветливая девушка.
Доминик потер затылок и отвел взгляд. Можно было подумать, что официантка задала ему бестактный вопрос.
– Нет, – ответила Джейми. Она даже не успела заглянуть в меню. – Нет, я хочу подумать.
Его лицо отразило немалое удивление, но потом он улыбнулся.
– Да ты ничего не принимаешь вслепую! Умница. Ну-ка, сейчас я попробую тебя уговорить.

 

На этот раз им было проще, и они не торопились. В предыдущий раз он был просто эротической фантазией, ей нужно было выпустить сексуальный пар из своей скороварки. Теперь же никакого давления не осталось. Он опять любил ее всю ночь. Теперь, если она поднимала голову навстречу его поцелуям, если закрывала глаза, если ее мышцы делались в его руках мягкими и податливыми, то это оттого, что… ей нравилось, что он рядом. А он гадал, пустила бы она его к себе, если бы он не мог предложить ей великолепного секса, если бы ему хотелось только взбежать по лестнице, лечь рядом с нею в постель, обнять ее и уснуть.
Но в этот раз он не собирался проверять это. Тогда его передержанный перец просто взбунтуется.
Ох, как ему нравился этот медленный ритм! Такого с ним никогда не было – никогда он не прикасался ни к одной женщине как к драгоценности, и… по какой-то странной причине… его грубые прикосновения казались и ей драгоценными. Нет, это был не тот быстрый и жесткий секс. Ему нравилось, что она позволила ему вернуться к ней домой, нравилась краска смущения на всем ее теле. Ему нравилось целовать ее за это, гладить ее так нежно, всюду, неторопливо целовать ее на лестнице, будто в их распоряжении была вечность. Словно это никогда не кончится.
Он споткнулся о чемодан и хотел было вышвырнуть его в окно, но сдержался – это разрушило бы его имидж благопристойности. Пожалуй, он лучше вытащит утром, пока она спит, все ее вещи из чемодана, захватит его с собой и отдаст на улице первому попавшемуся бездомному. И это будет выглядеть почти как акт милосердия.
Самоуверенный ублюдок. Это для нее выход, спасение, когда ты вернешься к прежнему!
Он поцеловал ее и еле сдержался, чтобы не дать чемодану хотя бы хорошего пинка.
Ему не понравилось, что она опять не позволила ему зажечь свет. Его пальцы замерли возле настольной лампы, и ему пришлось заставить себя убрать руку от выключателя.
Но она лежала рядом с ним, на боку, освещенная мягкими городскими огнями, и это было прекрасно.
– Это как лунный свет, – тихо сказала она, медленно проведя ладонью по его плечу, ребрам и животу, и его наполнили неистовое желание и страх, словно это он был хрупкой драгоценностью.
– Лунный свет? Кто это как лунный свет?
«Хм, – подумал он с робким удовольствием и смущением. Звучит красиво, но… неосязаемо. Мимолетно».
– Городские огни.
Доминик, ты смешон. А ты думал, это она тебя сравнила с лунным светом?
– Я никогда не выезжал за пределы Парижа. – Не считая идиотской однодневной поездки в Бретань. – Я никогда не видел лунного света самого по себе, без городских огней, и никогда не спал ночью в темноте.
От удивления она вытаращила глаза.
– Я была в таких местах, где не было вообще никаких огней, никаких рукотворных огней. Знаешь, там часто кажется, что если приподняться на цыпочках, то в твоих волосах запутаются звезды. А когда там светит луна, она наполняет светом весь мир. – Она впилась пальцами в его плечо. – Ой, тебе нужно увидеть это когда-нибудь! Тебе понравится…
Его сердце запрыгало буйным неуёмным щенком, а она осеклась, помрачнела, ее тело сделалось деревянным.
Одно было ясно – едва она нечаянно включила его в свои будущие планы, ее сияние погасло. Ему пришлось приложить все силы, игнорируя нетерпение собственного уязвленного сердца, чтобы она сбросила напряжение. Чтобы ее дыхание стало ровным, а мышцы пластичными и покорными его ласкам. Чтобы ее тело извивалось и пело в его руках.
– Жем. Жем. – Он повторял и повторял ее имя. Я люблю, люблю. Мне нравится гладить твое тело. Как хорошо, что ты мне доверяешь. Мне нравится целовать твою ложбинку между бедрами. Я люблю… – Как мне хочется, чтобы ты позволила взглянуть на тебя. Мне нравятся краски твоего тела.
Секундное колебание, потом она сухо ответила:
– Тебе нравится, как я краснею? Ты это хочешь сказать? Нет.
– Да, – упорствовал он. – Я хочу посмотреть, где ты краснеешь. Например, краснеешь ли ты здесь? – Он провел губами по ее груди, чуть выше соска. – Вообще, какого они цвета? – Он потрогал губами маленький сосок, почувствовал, как он еще больше напрягся. – Розовые, как твой румянец смущения? Или коричневые, как твои веснушки? На них тоже есть веснушки? – Он накрыл ее груди ладонями. Его руки казались огромными по сравнению с ее маленькими грудями, а соски – последним, отчаянным криком о помощи.
Но ей это нравилось. Дом смотрел на ее лицо и медленно, нежно водил шершавым пальцем вокруг ее соска. Ох, ей это очень нравилось. Ее глаза закрылись, дыхание сделалось учащенным, а руки шарили по его бицепсам, пытались впиться в них, но не могли. Его бицепсы были слишком большими для ее маленьких рук. Но сейчас он их расслабит, и пускай она в них вцепится.
Он опустил голову и уткнулся лицом в ее груди. Она задрожала всем телом. Он вытянул подбородок и потерся им о свою руку, все еще накрывавшую ее грудь. Он брился после тренировки, прежде чем зайти за ней в тренажерный зал, то есть дважды за этот день, и вот через пять часов опять стал колючим. Это просто несправедливо. Как же другие мужики ухитряются ходить с гладкими подбородками? Он пожалел, что не начал заниматься этой джентльменской ерундой раньше, до встречи с ней. Тогда он знал бы, что делать.
Он поднял голову. Ее глаза были закрыты, а руки беспомощно сжимали его бицепсы. Кажется, ей нравилась его отросшая щетина. Для пробы он провел подбородком под ее ключицами.
Она тихонько застонала, а ее ладони заскользили по его плечам, нежные ладони, такие нежные. О боже, он почувствовал, как его кожу царапнула маленькая мозоль, заработанная ею на силовом тренажере. Это заставило его вернуться к ее губам и приникнуть к ним в жарком поцелуе.
Ему хотелось обхватить ее руками и сжать изо всех сил, как умирающий от жажды человек выжимает из губки последнюю каплю воды. Но он этого не сделал. Не сделал.
Он просто поцеловал ее. Неторопливо. Наслаждаясь тем, что она отвечала ему. Не в силах насытиться.
Ему нравилось это. Ох, как ему нравилось. Схватив ее за запястья, он вытянул ее руки над головой, лег на нее, заключив ее в ловушку, наблюдал, как широко раскрылись ее глаза, а дыхание сделалось прерывистым, затем снова перекатился на спину и положил Жем сверху, чтобы она заключила его в ловушку. Он поднял ее, потому что мог, мог легко манипулировать ее телом, и ему это нравилось.
Он брал инициативу и уступал ее, в калейдоскопе воображаемых способов, какими они могли бы заниматься любовью, если бы в их распоряжении была целая жизнь.
Ему это очень нравилось, слишком нравилось.
– Смогу ли я удержать тебя? – прошептал он, прижавшись губами к ее коже. Но в этот момент он целовал ее спину, и она, вероятно, ничего не слышала.
Во всяком случае, она не сказала «да».
Он водил губами и подбородком по ее позвоночнику и размышлял, как бы добиться, чтобы она сказала «да». Он ласкал языком ее шею, пока она не застонала от страсти. Теперь она вся принадлежала ему. На этот миг. Вся.
– Смогу? – прошептал он ей на ухо, хотя не знал, слышала ли она первый вопрос; если бы она задрожала и кивнула, то в этот миг она сказала бы «да» его рукам, его прикосновениям. Но все же – пусть это будет в ее голове, верно? Нельзя соглашаться ни на что, пока не прочтешь каждую строку контракта. Он лихорадочно перебирал способы, как ее удержать: золотая клетка, сокровище в сундуке, а ключ у него; наконец, грубая сила его рук. Ни один из них не годился. Доминик целовал ее плечи, ее руки до кончиков пальцев. Ни один из тех способов не действовал в реальной жизни.
Привязать ее к себе страстью.
Пожалуй, надо так привязать ее к себе, чтобы она не смогла вырваться.
Он даже легонько хмыкнул, посмеиваясь над собой – мол, размечтался, и она ощутила кожей тот резкий выдох. Однако… как в тот раз, когда он, только что освободившийся из-под ареста и с опытом работы лишь на скотобойне, попросился на кухню к одному из лучших шеф-поваров Парижа, или в тот раз, когда после четырех лет обучения он решил участвовать в крутом конкурсе на звание Лучшего Мастера во Франции… попытка не пытка.
Конечно, зря это все… Ему не нужно ее завоевывать, ибо сам-то он не подарок. Но когда мужик вонзил свои зубы – очень нежно вонзил – в голый зад женщины, а она тихонько постанывает, это не самое подходящее время думать о чем-либо, кроме собственных диких желаний.
Поэтому он выбрал испытанный способ – решил привязать ее к себе страстью, перевернув на спину – в отсвете городских огней, которые она сравнила с лунным светом…

 

 

Назад: Глава 11
Дальше: Глава 13